Корлисс Ламонт - Иллюзия бессмертия
Профессор Джеймс X. Леуба находит, что значительное число тех, кто не обладает верой, было бы очень довольно, если бы получило заверения в действительном существовании будущей жизни (Leuba J. H. The Belief in God and Immortality. Open Court, 1921, p. 254). Анализируя образ мышления прочих неверующих, Леуба продолжает: «У нормального индивидуума осознание того, что основания для верования отсутствуют, обычно уменьшает и даже уничтожает желание иметь такое верование... Разумный человек старается подавить желание недостижимого и иногда это ему удается» (Ibid., p. 256). Поэтому неверующий может искренне утверждать, что не желает бессмертия, но, по-видимому, он просто забывает, что он очень хотел бы его, если бы считал, что оно находится в рамках возможности.
Специфические мотивировки в пользу веры в бессмертие
Я уже указывал, что в природе человека имеются различные психологические и аффективные факторы, которые позволяют легко возбудить в нем стремление к бессмертию. Конечно, эти самые факторы позволяют так же легко внушить и веру в бессмертие. Сейчас мы рассмотрим их. У нас не будет более уместного начала, чем рассмотреть уже упоминавшуюся нами врожденную тенденцию человеческих существ сохранять и защищать свою жизнь в условиях превратностей судьбы. Эта тенденция охватывает неопределенное число специфических реакций на специфические и часто единственные в своем роде ситуации. Только с очень туманной и суммарной точки зрения эту тенденцию можно отнести в разряд инстинктов. Она никоим образом не является всемогущей, поскольку человеческий разум и эмоции, направленные на другие цели, могут стать выше нее.
Люди преднамеренно совершают самоубийство и с полным сознанием опасности рискуют своей жизнью, осуществляя всякого рода подвиги под землей, на земле и над землей. Водолазы и команды подводных лодок исчезают под водой и больше не появляются на поверхности, исследователи гордо идут вперед и умирают среди холодных пустынь полярных областей, альпинисты — в ледяных пропастях гор, на которые еще никто не восходил. Летчики изо дня в день живут в опасности. На протяжении всей истории люди жертвовали собой ради идеалов, которые он и находили притягательными, как было и с миллионами людей во время второй мировой войны. Но занимаясь этими самыми рискованными видами деятельности, люди цеплялись за жизнь до последнего момента. Действительно, если бы тенденция к самосохранению в целом не преобладала, то ни человек как индивидуум, ни человеческий род не сохранились бы в течение долгого времени. А если бы эта тенденция не была господствующей силой в течение долгого процесса эволюции, то не было бы интенсивной конкурентной борьбы за существование, не было бы выживания наиболее приспособленных и поэтому не было бы и человека, который мог бы размышлять о значении подобных вещей.
Такие соображения сводятся в конечном счете немногим более чем к трюизму, что жизнь есть жизнь и что она будет по-прежнему прогрессировать и, оставаться активной, пока она вообще существует. Это верно в отношении всех форм жизни, от самой низшей до самой высшей; самое низшее растение будет бороться за свое место под солнцем. Жизненное стремление в любом виде или в любом индивидууме предшествует возникновению психики. Оно не является чем-то рациональным или основанным на опыте; оно носит врожденный и стихийный характер. Новорожденные младенцы, пребывающие между жизнью и смертью, будут, совершенно ничего не сознавая, отчаянно бороться за свое место в мире; восьмидесятилетние старики, пораженные роковой болезнью и впавшие в абсолютно бессознательное состояние, будут бороться до конца, чтобы сохранить хотя бы малейший шанс на продолжение жизни.
Но как только смертность и ее значение ясно осознаются, врожденная тенденция самосохранения принимает также форму сознательного страха перед смертью и любви к жизни. Эти оба состояния духа являются различными выражениями одной и той же системы поведения, и они чередуются в человеческих существах в зависимости от обстоятельств. Мы легко увидим, что для людей естественно истолковывать этот страх перед смертью и любовь к жизни как положительное желание потусторонней жизни; для людей естественно также уменьшать этот страх и оправдывать перед самими собой эту любовь, убеждая себя, что действительно имеется трансцендентальное существование за могилой. Таким образом, люди выражают свое простое желание продолжения нынешней жизни в этом мире как глубокое желание будущей жизни в другом мире.
Совершенно естественное желание живых организмов продолжать жизнь не уменьшается сколько-нибудь значительно в своей основе и тогда, когда речь идет о представителях человеческого рода, находящихся в пожилом возрасте. Действительно, многие люди держатся за жизнь с большей решимостью в старости, чем в какое-либо другое время своей жизни. В возрасте восьмидесяти восьми лет, за несколько дней до смерти, Шарль Ренувье говорил:
«Когда человек стар, очень стар и привык к жизни, очень трудно умирать. Я думаю, что молодые люди принимают идею умирания более легко и, может быть, с большей охотой, чем старики. Когда человеку больше восьмидесяти лет, он робеет и боится смерти. А когда человек знает, что смерть близка, и не может уже больше в этом сомневаться, то его душой овладевает глубокая печаль» (Hall G. S. Senescence. Appleton. 1923, р. 89). Эта последняя мысль Ренувье особенно-важна. Хотя в настоящее время значительная часть человечества умирает все еще в молодости и среднем возрасте, почти все индивидуумы в эти периоды своей жизни считают, что они будут продолжать жить еще значительное время. Но старики знают наверняка, что смерть поджидает их за углом и что очень скоро им придется разделить судьбу всех смертных. Они могут начать чувствовать себя как бы в положении заключенного, приговоренного к смерти и ожидающего казни в определенный день. И старики поэтому утрачивают относительную беззаботность более молодых людей, для которых смерть есть дело туманного и далекого будущего.
Другой момент, заслуживающий того, чтобы на нем остановиться, состоит в следующем: люди, у которых средний возраст уже позади, могут с известной точностью отмерить свою жизнь, составить суждение, насколько достигнутое ими отстает от их целей, а также увидеть, что теперь уже слишком поздно исправлять свои слабости, свои ошибки и неудачи. Какие бы ложные шаги мы ни сделали в молодости, всегда имеется перспектива долгого будущего, в котором мы можем исправить одни или противодействовать другим. Пока мы не прожили пяти десятилетий, мы говорим, что никогда не поздно исправить ошибки, но на шестом, седьмом и восьмом десятке эту поговорку гораздо труднее применять. Люди на этих более поздних этапах зрелого возраста склонны более настойчиво предаваться мечтам о второй жизни, где у них будет еще одна возможность, где обстоятельства будут более благоприятны и где им действительно удастся сделать то, на что они способны. Очень редко встречаются люди, которые к концу своей жизни не чувствуют, что в том или ином отношении они были неудачниками, и которые не хотят получить новую возможность переделать свою жизнь.
Илья Мечников, знаменитый русский биолог, считал, что желание жить не уменьшается, а, напротив, имеет тенденцию увеличиваться с возрастом. Это мнение тем более убедительно, что сам Мечников был горячим сторонником развития так называемого «инстинкта смерти», то есть положительного желания старых людей умереть, похожего на желание спать, появляющееся вследствие усталости. Он считал, что почти каждая человеческая смерть является преждевременной и вызывается каким-нибудь насилием — в простом или более сложном виде, известном под именем болезни, — и что поэтому этот потенциальный инстинкт не получает возможности выражения. Его идеалом был «ортобиоз», то есть развитие человеческой жизни, при котором она проходит через долгий период активной старости с могучим здоровьем, приходя к последнему периоду, в котором будет наличествовать чувство сытости жизнью и желание смерти. Уолтер Сэвидж Лэндор в свой семьдесят четвертый день рождения написал четыре строки, которые превосходно выражают то, что имел в виду Мечников:
Я не боролся — и зачем? И с кем?Раскрыл пред жизнью и искусством грудь;Пред жизненным огнем я руки грел;Он гаснет — что ж, я собираюсь в путь.
В своих широких и тщательных исследованиях данного вопроса Мечников встретил только два случая, когда у стариков, в соответствии с его теорией, инстинкт смерти достиг значительного развития. И сомнительно, сбудется ли когда-нибудь его идеал всеобщего инстинкта смерти. Ведь помимо того, что он должен означать достижение старости всеми, его наличие означало бы также превосходный подсчет времени, когда должна наступить смерть, а такой точности в определении момента наступления смерти можно ожидать лишь в редких случаях. Пока в теле есть физиологическая энергия, которая служит продолжению жизни, обычно в качестве ее соответствия будет существовать и психологическое желание продолжения жизни. Если бы смерть приходила только тогда, когда физические силы тела совершенно истощены, мы вполне могли бы принимать ее с той же готовностью, как и сон. Но беда в том, что большинство людей умирает, когда физиологическая жизненность многих частей организма еще высока и когда, следовательно, психологическое стремление жить еще сильно. Ведь смерть обычно является следствием нарушения функций одной части организма, которое имеет роковые результаты для тела в целом.
