Логика монотеизма. Избранные лекции - Гейдар Джахидович Джемаль
Но очень важно понять одно: подобно тому как есть гибель и смерть, существует точка сознания, точка оппозиции бесконечному, есть и разум – в смысле Логос, Нус, сфера архетипов, форм и идей, которые не есть это сознание. Это есть первичная организация этой среды – этого не-Я, которое противоположно нам, внеположно нам в форме некоей феноменологии, по отношению к которой мы, как странники, – просто в оппозиции.
Окружающее нас состоит просто из пятен и клякс, это «пятна Роршаха», которые мы, родившись, еще не знаем, как интерпретировать. Можно сказать, что это хаос, ничто, потому что движущиеся пятна равноценны ничто. Но тем не менее и кляксы имеют формы, и они каким-то образом структурированы; бывают черными или красными. Так вот, феноменологическая структурированность «мира Роршаха» – это есть Логос или Нус, первоначальная стихийная организация Бытия, и этому противостоит точка оппозиции, наше сознание. Исходя из этого можно сказать, что на человеческом уровне этот «первичный разум» создает феноменологию Логоса, – «мудрость», которая не нуждается в словах, понятиях, дискурсе, нуждается только в символах, постижениях, гармониях. Приведу пример. Музыка – это упорядоченный хаос, это Логос, движение звуков разной тональности, разного качества, которые можно расшифровывать, объяснять, пытаться понять, что ты при этом чувствуешь, но это будет чушь: это другое измерение, другая организация Бытия. И есть литература как проявление сознания, проявление присутствия оппозиции Я. Чем отличается контакт сознания с миром? Он необходимо проявляется только при наличии языка.
У каждого из нас задан перцептивный центр при рождении. Это дар Божий. Но если мы Маугли – попали к волкам и пробыли там два-три года, – то этот центр никогда не проснется, мы никогда не заговорим и будем погружены (как насильственно плененные мухи в янтаре) в мир «автоматов Декарта», то есть волков, обезьян, тигра Шер-Хана. А родившись в человеческом пространстве, мы попадаем в колыбель, и мать нам говорит, что вот «это – погремушка», «я – мама», «вот это – молочко» и так далее. Мы усваиваем этот язык, и этот язык помогает нам организовать «пятна Роршаха» в узнаваемую, постигаемую систему.
Уверяю вас, что если в какой-то момент из человека щелчком или ударом по голове выбить язык, то вокруг него мир обрушивается в бессмысленную разноголосицу пятен и объемов, которые являются пугающим выходом в космическую пустоту. Каждому, наверное, знакомы моменты, когда он просыпается в своей комнате, еще не вспомнив про язык, и он обнаруживает себя в чудовищном пугающем пространстве, в котором обычная лампа выглядит как нечто угрожающее, и все абсолютно перевернуто. Потом – клик – человек вспоминает, кто он такой, вспоминает язык, все становится на свое место: это лампа, это ковер, это окно; потому что язык является «организатором» хаоса. На самом деле практика подтверждает не опыт Платона, согласно которому «вещи являются отражением идей», а чистый номинализм: вещи существуют постольку, поскольку вещи для нас названы с «сопроводиловкой», объясняющей, что это такое.
Если верить Платону, получается, что этот стол – он и на небе «стол», и когда на него смотрит ангел из великих миров над нами, он тоже видит стол. Но это собачья чушь, потому что он только для нас существует как стол, а для любого, кто не знает, что это стол, – это «пятно Роршаха».
Так вот, номинализм прав: язык – это зеркало. Наша перцептивная точка, которая находится в оппозиции к бесконечному, ограничивая его, – без языка она не может непосредственно соприкоснуться с бесконечностью, с миром феноменов. Маугли не может свою точку перцепции противопоставить реальному миру феноменов, он лишен этого. Почему мы можем? Потому что есть зеркало, в которое смотрит наше сознание, – это язык. Язык – это зеркало, в которое смотрится наша внутренняя оппозиция тотальному Все. И этот язык существует как система «имен», которая концептуально наделяет, исходя из нашей позиции, условными значениями все эти «пятна Роршаха».
Но эта система имен предполагает их движение между собой: имена – как словарь, – просто список 50 или 60 тысяч. А почему они вступают в отношения между собой? А потому, что есть медиатор – это точка моей оппозиции всему, которая есть тот центр, через который эти 50 или 60 тысяч слов начинают вступать в отношения между собой, строя миры. Вы скажете – фиктивные, – потому что это не более чем творчество писателя или домыслы интеллектуала, фантазера. Но другого-то нет! Проблема в том, что сознание не может ошибаться, потому что нет ничего, что бы сказало ему: «Я более истинно».
Против сознания может выступить только другое сознание, то есть другая модальность сознания, и дальше они уже должны доказывать истинность или преимущества одного или другого, не апеллируя чему-то вне сознания, потому что вне сознания нет ничего, а исходя из внутренних достоинств этого процесса комбинаторики имен. Процесс комбинаторики имен мы должны назвать мышлением. И мышление есть некая тайна оперирования смыслами, которая противостоит той инстинктивной мудрости, что связана с разумом. Инстинктивная мудрость, связанная с разумом как то, что иллюстрируется стихийной эмотивностью, которая возникает при прослушивании музыки, – она не нуждается ни в чем, она может быть вообще телепатична, основана не на комбинациях, а на передаче импрессии без слов, обмене психическими полями.
А мышление – это организация того зеркала, в котором, с одной стороны, структурирован мир как то, чему мы противостоим, но с другой стороны, это зеркало, в котором наше сознание, как точка оппозиции, видит самое себя. Так вот, мышление – это тот инструмент, в котором и только через который сознание может поставить глобальную теологическую сверхзадачу. Будучи следствием ошибки и вместе с тем единственным залогом истины, выйти на ту перспективу, в которой эта ошибка снимается как обновление Бытия, как Новая земля и Новое небо, как выход в ту реальность, где «вода течет вверх, а из камней распускаются розы». Это та самая реальность, которую обещает религия, теология. Она осуществляется, как ни странно, не через открытие каких-то источников «мудрости», не через подключение к платоновским субтильным мирам, где живут «идеи». Эта реальность осуществляется через мышление, которое является оперативной технологией политики, оперативной технологией власти, и это вместе с тем теологический процесс.
Таким образом, гносеология как феномен сознания (того, что
