Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - Карен Армстронг
Стремительное развитие общества заставляло городских жителей с особой остротой ощущать быстроту перемен. В деревне, где жизнью управляли времена года, все из года в год делали одно и то же. Но в городах, где жизнь решительно преобразилась, люди на собственном опыте обнаруживали, что их «действия» (карма) имеют долгосрочные последствия. Так в Индии укоренилась новая религиозная идея, оказавшаяся очень долговечной. Традиционная ритуалистическая теория гласила: если в течение жизни человек совершит достаточное количество безупречно исполненных жертвоприношений, это обеспечит ему вечную жизнь в мире богов. Но люди быстро теряли веру в действенность этих долгих и сложных ритуалов, совсем не вязавшихся со стремительной городской жизнью. К V в. до н. э. повсеместно считалось, что всем без исключения придется снова и снова возвращаться в этот мир недугов, боли и смерти; старость, болезни и смерть каждому предстоит переживать снова и снова, без надежды на освобождение. После смерти люди и животные перерождаются на земле в новом состоянии, которое определяется их действиями в последней по времени жизни. Дурная карма ведет к тому, что ты переродишься рабом, животным или даже растением; хорошая карма позволяет в следующий раз родиться царем или даже богом. Но даже бог рано или поздно исчерпает хорошую карму – источник своей божественности. Тогда он умрет – и снова возродится здесь, на земле, в куда менее приятных условиях. Итак, все существа заперты в порочном круге сансары («продолжения»), толкающем их от одной жизни к другой[510].
Люди жаждали новых решений, и постепенно приобрели популярность «отрекшиеся». Уже в VII в. до н. э. некоторые жертвоприносители, совершавшие, согласно «Брахманам», ритуализованное «путешествие на небеса», после ритуала не хотели возвращаться к повседневной жизни. Вместо этого они решали остаться в мире Брахмана: отказывались от обычной жизни, покидали своих родных и уходили в леса, где вели жизнь грубую и скудную, не имея ничего своего и кормясь милостыней. Некоторые образовывали общины и поддерживали традиционный священный огонь; другие были враждебны официальному культу[511]. В день, когда «отрекшийся» покидал дом, он бросал в огонь свое последнее приношение, а затем тушил пламя; далее ему требовалось найти гуру, который бы посвятил его в жизнь «молчаливого мудреца» (муни), ищущего «просветления» (ятхабхута), иначе говоря, «пробуждения» своего истинного, более аутентичного «я». К V в. до н. э. «отрекшиеся» стали в Индии основными провозвестниками религиозных перемен[512].
Возникло много аскетических школ: каждая складывалась вокруг учителя, обещавшего освобождение (мокша) от сансары. Об этих школах нам известно немного, но, по-видимому, все «отрекшиеся» приносили четыре обета: не убивать, воздерживаться от лжи, воровства и секса. Видимо, в школах учили, что жизнь – в самом деле дуккха, однако некоторые виды аскезы и медитации способны освободить нас от желаний, вызывающих потребность действовать и тем привязывающих нас к сансаре. Сложных писаний, пригодных для заучивания и устной передачи, здесь не было: учение (дхарма) основывалось на личном опыте гуру. Если для вас это учение срабатывало – вы достигали мокши; если нет – просто переходили к другому учителю[513].
Но две из этих школ со временем создали важные писания. Любопытно, что основатели обеих происходили из племенных «республик», в которых старые ведические идеи имели меньше влияния. Первым был Вардхамана Джнатрипутра (497–425 гг. до н. э.), ученики которого прозвали его Махавира («Великий муж») – титул, обычно предназначавшийся бесстрашному воину[514]. О жизни его мы знаем очень мало: древнейшие известные нам источники относятся ко II и I вв. до н. э. По-видимому, он был сыном вождя-кшатрия, готовился к военной карьере, однако в возрасте тридцати лет стал «отрекшимся» и двенадцать лет в одиночестве, без гуру, искал мокши, лишая себя пищи и сна, пребывая нагим на мучительной летней жаре и на зимнем холоде. Однако не этот драконовский режим принес ему просветление: он достиг мокши, развив новый взгляд на мир, перевернувший вверх дном воинскую этику его молодости.
Его прозрение можно выразить одним словом: ахимса – «непричинение вреда», «ненасилие»[515]. В каждом, без исключений, человеке, животном или насекомом – и даже в капле воды или в камне – заключена джива: живое существо, сияющее и разумное, приведенное в нынешнее состояние накопленной кармой своих прошлых жизней. Значит, с каждым живым существом необходимо обращаться доброжелательно, рассудительно и с уважением: ведь все они, как и люди, могут переродиться в лучшем состоянии. Для людей мокша возможна, лишь если они не вредят живым существам:
Ни одно дышащее, существующее, живущее, чувствующее создание не следует убивать, ни мучать, ни пленять, ни изнурять работой, ни обращаться с ним жестоко. Таков чистый, неизменный, вечный закон: его провозгласили разумные, те, кто понял мир[516].
Махавира достиг желанного преображения, когда смог эмоционально отождествить себя с каждым живым существом на планете. Он позволил боли, мучению и ужасу, снедающим его живых собратьев, проникнуть в самое его существо – и благодаря этому напряженному состраданию сделался джиной — духовным «победителем».
Махавира тщательно, «по кирпичику» разобрал щит, который мы инстинктивно создаем вокруг себя, чтобы оградиться от дискомфорта при виде чужих страданий[517]. С величайшим напряжением сосредоточившись на бедах каждого живого существа и войдя в кенозис, позволяющий отложить свое «я», Махавира достиг того, что джайнистские писания именуют «всеведением» (кевала): он мог видеть одновременно все уровни реальности во всех измерениях пространства и времени. Это было несказанное, неописуемое состояние ума, из которого «все слова возвращаются пристыженными, о котором ничего нельзя сказать, которого и ум вообразить не в силах»[518]. Сущность его была в абсолютном доброжелательстве и уважении ко всему и вся.
Часто можно услышать, что джайнизм – атеистическая философия. Безусловно, в ней нет представления о Боге, надзирающем за вселенной, в современном западном духе: для Махавиры дэва — просто существо, достигшее божественности благодаря тому, что чтит священную суть каждого создания. Более того, Махавира был убежден, что любой, кто следует его правилам, автоматически сакрализует свою человеческую природу и становится «Великим Мужем». Позднее джайны развили сложную космологию, в которой рассматривали карму как форму тонкой материи, вроде пыли, которая облепляет душу и тянет ее вниз. В
