Василий Великий - Творения. Том 1: Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы

Евномий. Посему если доказано, что ни Сам Он прежде Себя, ни другое что прежде Него не существует, но Он – прежде всего, то сопутственна Ему нерожденность, или, лучше сказать, это и есть нерожденная сущность.

Василий. Злонамеренность, какую усмотрели мы в сих словах, думаю, весьма легко увидеть всякому и при малом внимании, но не так удобно сделать ее очевидной для многих. Впрочем, надобно попытаться, возложив упование на Того, Кто даст глагол благовествующим силою многою (Пс. 67:12). Он сказал, что «если ни Сам прежде Себя, ни другое что прежде Него не существует, то сопутственна Ему нерожденность», и потом усмотрел, что, вследствие сего положения, слово обращается против него самого. Ибо если Богу сопутствует нерожденность, то, очевидно, следует за Ним отвне, а что вне Бога, то не сущность Божия; вследствие же сего и весь замысл его, распадаясь, погибает. Что же он делает, чтобы не потерпеть сего? Мало заботясь о том, что непоследовательностью речи подвергнет себя осмеянию, поправляя сказанное, он доводит речь, к чему хотел, говоря: «лучше же сказать, это и есть нерожденная сущность». Но это не имеет ни малого согласия с предыдущим. Ибо каким образом Бог имеет нерожденность и сопутственной Себе, и опять не сопутственной, но заключающейся в самом понятии сущности? Однако же он не попускает вовсе разрушиться своему лжеумствованию. Ибо если бы, сказав, что «нерожденность Богу сопутственна», остановил на этом речь, то не мог бы ни нерожденность назвать сущностью Бога всяческих, ни доказывать, что Единородный Сын инаков по самой сущности, потому что ничто сопутствующее совне [395] не может в свойствах Отца и Сына произвести разделения по самой сущности. А теперь присовокуплением «лучше же сказать, это и есть нерожденная сущность» показал, что нерожденность есть то же, что и Бог. Насколько это содействует ему к постепенному его преуспеянию [396] в деле нечестия, покажу, продолжив слово несколько далее. Итак, очевидно, что сказанное им в начале сказано в соответствии с истинным положением дел [397], как это видно из связи речи, приставленное же в конце прибавлено от еретического мудрования, потому что этот слагатель речей, сделав самый бесстыдный скачок, поправил речь свою.

Ибо, как то же самое и сопутственно Богу, и тождественно с Ним, когда всякому известно, что сопутствующее инаково с тем, чему сопутствует? Он же, наткнувшись на некий предел, от преждевременно произнесенного им слова отступает к доказательству, что нерожденность есть сущность Бога всяческих, чтобы, доказав сие, иметь бесспорно признанным другое положение, а именно – что Единородный не одинаков с Отцом по сущности [398]. Смотрите же, что говорит.

Евномий. Думаем же, что, именуя [Бога] нерожденным, будем мы чествовать Его не одним именем по человеческому примышлению, но воздавать Ему всего необходимейший долг, который есть исповедание Бога тем, что Он есть в действительности. Ибо по примышлению[399] высказываемое, имея свое бытие единственно в именованиях и их произношении, обыкновенно вместе с выговоренным словом и рассеивается.

Василий. Он отрицает, что нерожденность умопредставляется в Боге по примышлению, полагая, что через это облегчит для себя доказательство положения, что нерожденность есть сущность Божия, а из него неоспоримо докажет другое положение, что Единородный Сын не одинаков с Отцом по самой сущности. Посему привязывается к слову «примышление» [400] как вовсе ничего не означающему, но имеющему свое существование [401] в одном только произношении, и, по-видимому, утверждает, что недостойно Бога – чествовать Его примышлениями. Но я не утверждаю, по примышлению или нет суть умопредставляемая нерожденность, пока не узнаю того через само исследование этого слова.

6. Желал бы, впрочем, спросить у него, что значит это самое слово «примышление». Ужели это имя совершенно ничего не означает и есть один звук, понапрасну срывающийся с языка? Но подобное сему лучше было бы назвать не примышлением, а бредом[402] и пустословием. Если же он согласится, что примышление означает нечто, но только совершенно ложное и несуществующее, как, например, в баснотворчестве измышление каких-нибудь кентавров и химеры, то как же означаемая ложь исчезает вместе с гортанным звуком? Хотя слово совершенно разливается в воздухе, однако же ложные понятия остаются в мысли. Когда душа, наполнившись совершенно ложными и пустыми представлениями, в сонных ли то мечтаниях или в суетных движениях ума, удержит их в памяти и потом решится выразить посредством голоса, вместе с произнесением слова не уничтожаются и представления. Ибо весьма справедливо было бы говорить ложь, если бы самая природа лжи истреблялась тем, что ложь выговорена. Но сего не бывает на деле.

Остается показать, как и в каких случаях принято пользоваться словом «примышление» в разговорном языке и какое его употребление принято Божиим словом [403]. Видим, что когда при внезапном устремлении ума представляющееся простым и единичным при подробнейшем исследовании оказывается разнообразным, тогда о сем множественном, удоборазделяемом мыслью, по общему словоупотреблению говорится, что оно удоборазделимо [404] одним «примышлением»; например, с первого взгляда кажется тело простым, но приходит на помощь разум и показывает, что оно многообразно, примышлением своим разлагая его на входящие в состав его цвет, очертание, упругость, величину и прочее. Опять же, и о предметах, вовсе не имеющих [самостоятельного] существования, но воображаемых по какому-то живописанию ума и одному представлению мысленному, каковое создают баснотворцы и живописцы на удивление людям, по общему обыкновению говорится, что и они по примышлению умопредставляемы.

Евномий же, не упомянув ни о чем этом, по невежеству ли, или по злонамеренности, предложил нам свое умствование об одном примышлении предметов несуществующих. Да и то истолковал не так, как бывает в природе. Ибо говорит, что примышление ничего не означает, даже и ложного, но есть имя без всякого значения, которое имеет существование в одном только произнесении. Между тем это имя, «примышление», прилагать к одним пустым и не имеющим существования вымыслам вовсе несправедливо, потому что примышлением также называется подробнейшее и точнейшее обдумывание представленного [405], которое следует за первым чувственным представлением, почему в общем употреблении называется оно размышлением, хотя не собственно. Например, у всякого есть простое представление о хлебном зерне, по которому, увидев, узнаем его. Но при тщательном исследовании сего зерна входит в рассмотрение многое, и даются зерну различные именования, обозначающие представляемое. Ибо одно и то же зерно называем то плодом, то семенем, то еще пищею: плодом – как цель предшествовавшего земледелия, семенем – как начало будущего, пищею – как нечто пригодное к приращению тела у вкушающего. Каждое из сих сказуемых и по примышлению умопредставляется, и не исчезает вместе с гортанным звуком, но представления сии укореняются в душе помыслившего. Одним словом, обо всем, что познается чувством и в подлежащем кажется чем-то простым, но по умозрению принимает различные понятия, говорится, что оно умопредставляемо по примышлению.

7. И в Божием слове находим, что подобным образом употребляется примышление. Обойду молчанием прочее, хотя и многое мог бы сказать; упомяну же только об одном, что всего ближе идет к делу. Господь наш Иисус Христос, в тех местах, где говорит о Себе, открывая людям человеколюбие

Божества и благодать Домостроительства, обозначил сие различными свойствами, в Нем Самом умопредставляемыми, называя Себя дверью (см. Ин. 10:9), путем (см. Ин. 14:6), хлебом (см. Ин. 6:51), лозой виноградной (см. Ин. 15:5), пастырем (см. Ин. 10:11), Светом (см. Ин. 8:12) не потому, что Он многоименен, – ибо не все имена имеют между собой одно и то же значение. Ибо иное значение света, иное – лозы виноградной, иное – пути, иное – пастыря. Но в подлежащем [будучи единым][406] одной простой и несложной сущностью[407], именует Себя в одном месте так, в другом иначе, применяя к Себе по примышлению названия между собой различные. Ибо по различию действований и по различному отношению к облагодетельствованным прилагает Себе и имена различные [408]. Он называет Себя Светом мира, означая сим именем неприступность славы в Божестве и показывая, что Он светлостью ведения озаряет имеющих очищенное душевное око; называет Себя лозой виноградной, потому что укоренившихся в Нем верой питает плодоношениями добрых дел; называет Себя хлебом, потому что Он есть пища разумного[409] существа, самая свойственная к поддержанию состава души и к сохранению ее свойства, пища, всегда восполняющая собой оскудевающее и не попускающая душе впадать в немощь, происходящую от неразумия. Таким образом, кто рассмотрит каждое из сих имен, тот найдет различные примышления, тогда как во всех, по сущности, одно подлежащее. Кто же изострил до такой степени язык свой на хулы, что осмелится сказать, будто бы сии примышления рассеиваются вместе с произносимыми словами?