Иосиф Крывелев - Христос: миф или действительность?
Представим себе идеологическую обстановку в городах еврейской диаспоры начала нашей эры. Главным мотивом, определявшим самый дух этой обстановки, было напряженное ожидание прихода мессии, связанное с надеждами на радикальное изменение всего существующего порядка, на восстановление иудейского царства в наибольшей его мощи и славе. Сердца и души изгнанников и эмигрантов были обращены к Иудее и Иерусалиму, ибо именно там должен был появиться из рода царя Давида мессия-Христос. Время от времени оттуда проникают смутные и волнующие слухи о том, что он уже пришел или вот-вот собирается прийти. Каждый раз эти слухи оказывались не подтвердившимися или не осуществившимися. Они обманывали надежды заждавшихся людей, но все же не убивали эти надежды, ибо слишком сильно было стремление людей к мечте о благоденствии и свободе, об избавлении от национального и социального гнета. На смену одним слухам и легендам приходили другие. Одни из них оказывались нежизнеспособными и скоро дискредитировали себя своим неправдоподобием или своим несоответствием идеологическим запросам времени и места; они забывались и бесследно исчезали. Другие укоренялись, находили все большее количество приверженцев, а фантазия вновь примыкавших оснащала и обогащала первичную легенду новыми элементами и деталями. В порядке своего рода «естественного отбора» выжила и одержала в дальнейшем триумфальную победу легенда, связанная с именем Иисуса Христа.
В чем была та ее сила, которая дала ей возможность пустить такие мощные корни?
Христианская легенда обладала той притягательностью, которая заключалась и во всех других мессианских легендах: она давала надежду на выход из, казалось бы, безвыходного положения. Но у нее была еще одна особенность, которая обеспечивала ей важнейшее преимущество: она не поддавалась проверке жизненной практикой. Любой персонаж, претендовавший на мессианское достоинство, должен был доказывать правомерность своей претензии реальными делами, военными или какими-нибудь другими победами, теми или иными достижениями, которые могли бы свидетельствовать о том, что, наконец, осуществляется воля Яхве, решившего помиловать, спасти и возвеличить свой избранный народ. И когда из далекой Иудеи приходили сведения, что очередной мессия потерпел поражение и дело его пропало, наступал конец и его легенде. Если в основе этой легенды лежал вымышленный персонаж, то практика почти столь же неотвратимо приводила к его развенчанию: шли годы и десятилетия, все глуше становились слухи о нем, ничем реальным его мнимая деятельность не обнаруживалась, и легенда умирала естественной смертью. По-иному сложилась судьба легенды о Христе.
Главным элементом ее содержания было положение о том, что мессия должен в реальном видимом мире не победить, а погибнуть. «Окончательный расчет» с лежащим во зле миром должен наступить лишь в будущем. К ожиданию этого будущего людям было не привыкать — на таком ожидании построена вся мессианская идеология. Но здесь было уже не только ожидание. Легенда давала и видимость какого-то осуществления, чего-то уже свершившегося, но в то же время оставляла место для надежды, которая была тем более живуча, что проверить достоверность того свершившегося, на чем она покоилась, не было возможности.
Если бы христианская легенда возникла в Палестине, то в случае ее мифичности она могла быть легко разоблачена: обязательно требовались бы свидетели и очевидцы, участники и «болельщики» событий, а люди, находившиеся в соответствующие моменты в Иерусалиме и других пунктах, где, как гласит легенда, разыгрывались события, могли легко ее опровергнуть, — ничего, мол, такого не было в это время в этом месте. Но если рассказывается о том, что происходило в отдаленной Палестине ряд десятилетий тому назад, то нет возможности проверить достоверность этих рассказов. Родился (чудесным способом!), проповедовал, творил неслыханные чудеса, подвергся преследованиям, был распят, воскрес, вознесся на небо — как это все можно проверить, если оно происходило за тридевять земель и в довольно неопределенное время? А то, что в этой легенде может быть проверено, должно состояться лишь в будущем. Остается верить и ждать.
Здесь, правда, легенда имела свою ахиллесову пяту. Второе пришествие Христа «во всей славе своей» было обещано в качестве чрезвычайно эффектного события, долженствующего произойти в самом близком будущем, при жизни этого самого поколения. То, что оно никак не наступало, могло в сильнейшей степени подорвать новую веру. С момента возникновения самых основ христианской легенды до ее оформления в законченной догматической системе прошло несколько поколений, а второе пришествие так и не наступало. Вероятно, немало последователей нового учения под влиянием этого факта отступилось от него. Но многие, может быть, их было большинство, а не исключено, что и меньшинство, лишь укрепились в своей вере и в ожидании. На помощь приходили соображения и аргументы, которые нередко и сейчас спасают скандально провалившиеся пророчества: не так истолковали сказанное, ошиблись в расчетах сроков и т. д. Как известно, адвентисты до сих пор не теряют веры в скорое светопреставление, несмотря на все конфузы с его точно исчисленными датами. Уязвимое место христианской легенды оказалось в общем не таким уж опасным.
Легенда о мессии, родившемся и погибшем в далекой Иудее, могла возникнуть и распространиться среди иудеев диаспоры «из ничего» в том смысле, что ее основой не был реальный исторический человек. А появившись у евреев диаспоры, она могла очень быстро перекинуться в среду тех народов, с которыми они находились в постоянном экономическом и культурно-идеологическом общении.
А. Робертсон правильно отмечает, что «евреи и не евреи не находились в изоляции друг от друга и ежедневно общались в средиземноморских городах, где еврейские бедняки рассказывали видение о грядущем мессии, приноравливая его к мечтаниям бедняков не евреев о боге-искупителе, восторжествовавшем над смертью»[161]. В непрестанной миграции идей среди народов эллинистического культурного круга легенда о Христе с каждым десятилетием завоевывала все большие массы приверженцев, заодно непрерывно обогащаясь всем тем, что новые последователи привносили в нее из собственного жизненно-исторического и религиозного опыта.
Почему я из двух возможных вариантов предпочитаю тот, по которому в основе евангельской легенды не лежит некое реальное историческое зерно в виде действительно жившего исторического человека?
В другом варианте слишком много слабых мест. Если принять его, окажется, что слишком многое невозможно объяснить. Дело не только в «молчании века», хотя оно, конечно, имеет серьезное значение. Не менее существенно то обстоятельство, что сама история образа Иисуса обнаруживает довольно выразительную картину эволюции не от человека к богу, а от бога к человеку.
Чем более ранним представляется дата появления того или иного новозаветного текста или документа, тем определенней там выглядит Иисус Христос как бог, как закланный за наши грехи от века и прежде всех веков жертвенный агнец, как логос, как сверхъестественное абстрактное начало, а не как человек во плоти с конкретно-исторической биографией. И наоборот, чем к более позднему времени относится данный документ, тем больше в нем содержится элементов земной биографии Иисуса-человека. Невозможно предположить, что последующие поколения постепенно припоминали то, чего не знали предыдущие. Из каких складов памяти они могли бы черпать эти сведения? Единственным источником таких данных могла быть только религиозная фантазия, подстегиваемая исторической обстановкой и условиями общественного бытия тех социальных и национальных коллективов, в среде которых формировались верования и мифы первоначального христианства.
Один из виднейших теоретиков мифологической школы А. Древс писал: «Неисторичность Иисуса так же твердо научно установлена, как неисторичность Ликурга (Спартанского. — И. К), Ромула и Рема, семи римских царей, Горация Коклеса или Вильгельма Телля»[162]. С этим можно согласиться при одной оговорке: следует исходить из современного состояния источников, тем более, что относительно мифичности некоторых из перечисленных Древсом персонажей сейчас в исторической науке имеются серьезные сомнения. Нельзя зарекаться от возможности того, что в близком или далеком будущем найдутся неведомые до сих пор материалы и документы, которые заставят пересмотреть и вопрос о Христе. Правда, это не очень вероятная перспектива, ибо картина все же достаточно ясна.
Мифологическое направление в христологии
Придерживаясь того взгляда, что Иисус Христос как историческая личность не существовал, мы опираемся на действующую в литературе вопроса богатую и устойчивую традицию. Начало ее можно отнести к первым векам христианства, когда автор «Диалога с иудеем Трифоном» Юстин вкладывал в уста указанного Трифона заявление о «пустой молве», связанной с Христом[163]. В дальнейшем отдельные замечания и соображения, высказывавшие сомнения в историческом существовании Христа, выражались у многих авторов начала Нового времени, но в определенной форме мифологическая трактовка образа Христа стала обнаруживаться в литературе с конца XVIII в.
