Эрнст Мулдашев - Золотые пластины Харати

Я уже отмечал, что микроскопические тибетские деревеньки здесь встречаются весьма редко. Большинство тибетцев, как выяснилось, живут в закопченных черных палатках, периодически перекочевывая с места на место и перегоняя стада овец или яков. При виде нас пастухи-тибетцы оставляли свое стадо, подходили к нам и, если мы останавливались на стоянку, то долго часами стояли чуть поодаль, наблюдая за нами. Им, тибетцам, было любопытно.

Мы ставили палатки, разгружали весь наш скарб и делали много других дел, а они, тибетцы, стояли и наблюдали за нами. Мы иногда подходили к ним и давали что-то из еды, пачку печенья, например. Они брали это и продолжали стоять.

— Делать что-либо под этими взглядами — то же самое, что заниматься сексом на сцене, — прокомментировал ситуацию Селиверстов.

Мы попросили совета у проводника, ссылаясь на щепетильность ситуации.

— А они голодные и очень бедные, — отвечал проводник.

— Странно, что они не сразу съедают еду, которую мы им даем, — засомневался Рафаэль Юсупов. — Да и стада овец…

— Они хотят вареной вкусной пищи, а не сырой… Они хотят, чтобы у них были хорошие палатки, был газ, был хлеб, был свет..

Имейте в виду, что они все могут украсть, все, вплоть до пустой банки.

В тот день мы ночевали на берегу озера Пойкетсо. Когда под взглядами пастухов-тибетцев лагерь был разбит, проводник нам порекомендовал лечь спать, затащив все вещи в палатки и держать эти вещи в руках всю ночь.

В противном случае украдут, из рук вытащат, — убедительно сказал он. — Но человека вместе с палаткой не украдут, не бойтесь. Если ночью захотите по нужде, то далеко от палатки не отходите. Глазом не успеете моргнуть, как… ее украдут вместе со всем содержимым.

— Ас человеком палатку ночью не украдут? — с опаской спросил Рафаэль Юсупов.

— Точно не украдут. Без человека только крадут, — отвечал проводник.

Проснувшись в обнимку с вещами, мы снова увидели тибетцев, стоявших и наблюдавших за нами. Утром, что естественно, всем хотелось сходить в туалет. Но под взглядами тибетцев сделать это было трудно. Кто-то спрятался за палатку, кто-то просто отвернулся, а Сергей Анатольевич Селиверстов размеренным шагом пошел за бугор. Через некоторое время он возвратился.

— Хорошую туалетную бумагу мы купили, прямо зад ласкает, — поделился он с нами впечатлениями.

Я понимал, что в условиях тибетского высокогорья каждый день и каждую минуту надо было выживать. А это трудно, очень трудно — не жить, а выживать. Я вспомнил Бразилию и негров, лежащих под пальмами и ждущих, когда упадет кокосовый орех, содержимым которого можно было и напиться и наесться. А здесь, на Тибете, можно было рассчитывать только на скудный рацион из сырого мяса.

Самое главное, чего не хватало на Тибете, — это огня. Мы, цивилизованные люди, везли с собой баллоны с газом. Газ в разряженном воздухе, конечно же, горел плохо, но все же горел. А тибетские пастухи, у которых газа нет и не было, топили сушеными корнями некоторых видов трав или ячьим пометом. Мы постоянно видели, как тибетцы ходили и собирали помет яков.

Как-то я взял несколько сухих кусков помета яков и решил развести из них костерок на высоте около 5000 метров . Я дул, дул, сухой помет тлел и тлел, но никак не хотел загораться. Мне пришлось смириться и спрятать свою гордость мастера спорта по туризму в карман. Тибетцы умели разводить костер на этой высоте.

Однажды я заметил на холме высотой около 6000 метров двух тибетцев, неподвижно стоящих и смотрящих на северо-запад.

— Куда они смотрят? — спросил я проводника.

— Они смотрят на священный Кайлас, — ответил он.

— Но ведь отсюда Кайлас не может быть виден?!

— Они любуются лучами, исходящими от Кайласа.

— Какими лучами?

— Вы не сможете увидеть эти лучи, а некоторые тибетцы могут их видеть. Они, эти лучи, говорят, очень красивые.

— Интересно очень… Странное впечатление складывалось от встречи с тибетцами.

С одной стороны замечалась высокая одухотворенность этих людей, способных гордо переносить лишения ради душевного соприкосновения с главной святыней Тибета — горой Кайлас, с другой — беспробудное бескультурье и дикость.

— Как эти два качества могут совместиться в одном народе? — раз за разом, потряхиваясь в автомобиле, задавал я себе вопрос, не находя на него ответа.

Было вполне ясно, что мощный религиозный компонент в душах тибетцев был продиктован не только теософическим характером развития этого загадочного государства, но и подсознательным ощущением величия своего прошлого, поскольку именно здесь, на «Вечном Материке», после Всемирного Потопа был заново создан первый земной человек-тибетец. Большие Люди, клонировавшие тибетцев, лелеяли их как своих детей и наставляли на путь истинный в течение многих тысячелетий, не давая им одичать и самоуничтожиться. Большие Люди довели тибетцев до той стадии духовного и физического совершенства, что тибетцы начали уходить от родного «Вечного Материка» и осваивать новые земли, вышедшие из-под воды. В течение многих тысячелетий шло освоение новых материков. На разных континентах тибетцы изменили свой облик, но продолжали жить. Некоторые группы их совсем одичали и канули в лету, но некоторые группы обжились на новых местах и создали новые цивилизации.

Через какое-то время тибетцы, распространившиеся по Земле и уже забывшие о том, что их древней родиной является Тибет, начали встречать непонятных и высокомерных людей. Эти люди держались особняком. Бывшие тибетцы, вглядываясь в их глаза, чувствовали, что они не братья им, что они другие. Войнами сопровождалось знакомство. Вскоре тибетцы поняли, что женщины этих высокомерных людей могут рожать детей и от них, тибетцев. Тем не менее, тибетцы старались не смешиваться с высокомерными людьми, так же как и высокомерные люди не хотели смешиваться с ними. Но смешение шло, шло и шло. Бурная человеческая жизнь уже кипела на Земле. И в основе этой жизни был тибетский клон — порождение Шамбалы.

Машину сильно тряхнуло на кочке. Мысль, выплывшая из подсознания и натужно твердившая о существовании на Земле, кроме тибетского клона, каких-то высокомерных людей, прервалась. Водитель как назло включил нервировавшую меня китайскую музыку. В этот момент я не знал, что через несколько лет мы отправимся в новые экспедиции, в ходе которых выяснится, что «постпотопный новый земной человек» был клонирован в нескольких местах земного шара, и что места клонирования находятся на одной линии, идущей от священной горы Кайлас. Но об этом, дорогой читатель, мы поговорим в новых книгах, которые в промежутках между хирургическими операциями я собираюсь написать.

Я попросил, чтобы музыку выключили. Мысли снова тихонько начали собираться в кучку и вынесли опять на Тибет, по территории которого мы ехали. Я четко осознал, что Большие Люди, некогда проживавшие здесь в государстве йогов и «выхаживавшие» тибетский клон, после распространения тибетцев по земному шару посчитали свою миссию выполненной и стали одни за другим уходить в прекрасный подземный мир Шамбалы.

А что же стало с тибетцами, которые остались жить на «Вечном Материке» и живут здесь до сих пор? Размышляя над этим вопросом, я понял, что коренные тибетцы тоже уже сделали свое дело, дав основной росток человечества на Земле. Но их не приняла прекрасная Шамбала, и они остались жить на этой суровой земле, которая некогда была цитаделью человечества.

По дороге встретился одиноко бредущий тибетский мальчик. Я взглянул на его лицо и заметил в нем глубокую подспудную тоску по своему былому величию.

— Миссия тибетцев выполнена! — вполголоса произнес я.

— Чего? — отозвался Селиверстов.

— Да так.

— От этой мысли мне стало грустно, очень грустно. Сам не понимая почему, я остановил автомобиль, вышел из него и, пригласив кого-то из ребят, сфотографировался с ним на фоне тибетского пейзажа.

— Мы тоже когда-то были тибетцами, — подумал я.

Когда мы садились в автомобиль, в нем уже опять играла китайская музыка.

Главного проводника, говорившего вполне сносно по-английски, звали Тату. Он был тибетец. Мы сразу почувствовали в нем положительного человека. Только глаза, в которых тоже прослеживалась глубинная грусть, иногда смотрели в сторону с нескрываемым негодованием. Я, приглядываясь к нему, старался понять причину его внутреннего негодования, но никак не понимал. Тату говорил еще и по-китайски. Для характеристики Тату хорошо подходило татарское слово «юаш», что означает добрый, честный и беззащитный одновременно. Тату был умен. К России он относился с нескрываемой симпатией и считал нашу страну самой лучшей в мире, хотя до нас, русских никогда не видел.