Константин Богуцкий - Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада
6) Для нас же Он есть нечто иное, и поэтому мы Его постигаем. А если пространство есть предмет мысли, то не как Бог, но как пространство. Если даже принять его за Бога, то не как пространство, но как энергию, способную вместить в себя все[3]. Но все подвижное движется не в движимом, но в неподвижном. Движитель также неподвижен, так как он не может разделить движение движимого (Скотт: абзац испорчен).
Асклепий. Как же, о Триждывеличайший, мы видим здесь движение движимых, разделенное их движителем? Ведь ты говорил, что блуждающие шары планет движимы шаром неподвижным.
Гермес. Это не разделенное движение, но противодвижение. Эти шары движутся не в одном и том же смысле (Скотт: направлении), но в смысле противоположном. Это противостояние придает движению постоянную точку равновесия (Менар, Скотт: сопротивление),
7) поскольку сопротивление есть конец движения. Блуждающие шары звезд движимы в противоположном смысле к шарам неподвижным. "Их движение противоположно и приводит через сопротивление к тому, что они противостоят друг другу, и иначе быть не может[5]. Ты видишь эти две Медведицы, созвездия, которые не заходят и не восходят, вращаясь вокруг одной точки? Как ты полагаешь, подвижны они или неподвижны?
Асклепий. Они подвижны, о Триждывеличайший. Гермес. А какое у них движение, о Асклепий? Асклепий. Они бесконечно вращаются вокруг одной и той же точки.
Гермес. Вращение вокруг одной точки есть движение, удерживаемое неподвижностью точки. В итоге вращение препятствует удалению, удаление удерживается вращением [предложение,.вероятно, искажено). Противоположение этих двух движений порождает стойкое состояние, все время удерживаемое взаимными сопротивлениями.
8) Я приведу тебе земной пример этого, видимый невооруженным глазом. Посмотри, например, на плавание человека или животного; противодействие ног и рук делает человека неподвижным и не позволяет ему быть унесенным течением реки или утонуть.
Асклепий. Это сравнение очень ясное, о Триждывеличайший. (Скотт: текст искажен.)
Гермес. Таким образом, всякое движение порождено неподвижностью и в неподвижности. Так, движение мира и всего животного материального не приходит извне тела, но рождено изнутри наружу чем-то умопостигаемым: душою, духом или каким-либо иным бестелесным началом. Тело не может двигать то, что одушевлено, оно не может двигать даже тело неодушевленное.
9) Асклепий. Что ты хочешь сказать, о Триждывеличайший? Древо, камень и все прочие неодушевленные тела не двигают сами себя?
- Гермес. Разумеется, нет, о Асклепий. Не само тело, а то, что находится внутри тела движителя неодушевленного предмета, - вот общий движитель несущего тела и несомого предмета. Поэтому никогда неодушевленное тело не может двигать иное неодушевленное тело. Каждый движитель одушевлен, поскольку он производит движение. Видно также, что душа отягощена, когда ей приходится нести два предмета. Становится очевидным, что всякое движение производится чем-то и в чем-то.
10) Асклепий. Но движение должно быть осуществлено в пустоте, о Триждывеличайший.
Гермес. Не говори так, о Асклепий. Ничто сущее не пусто уже по одной причине своего существования. Во Вселенной нет пустоты. Только небытие пусто и чуждо существованию. То, что есть, не могло бы быть таким, какое оно есть, если бы оно не было преисполнено существования. То, что есть, никогда не может быть пустым.
Асклепий. То есть, нет вещей пустых, о Триждывеличайший, например, пустой вазы, пустой бочки, пустого колодца, короба и иных подобных вещей?
Гермес. Это величайшее заблуждение, о Асклепий. Ты принимаешь за пустые вещи совсем полные и совершенно заполненные.
11) Асклепий. Что ты хочешь сказать, о Триждывеличайший?
Гермес. Воздух - это тело?
Асклепий. Да, это тело.
Гермес. Разве это тело не проникает во все, не заполняет все, во что оно проникает? Разве каждое тело не состоит из четырех стихий? Все, что тебе кажется пустым, полно воздуха и, как следствие, четырех стихий. И наоборот, можно сказать, что то, что ты считаешь полным, есть пустое от воздуха, потому что присутствие иного тела не позволяет воздуху занять то же место. То есть предметы, которые ты называешь пустыми, в действительности следует назвать полыми, ноне пустыми, ибо они существуют и полны воздуха и духа.
12) Асклепий. На это нечего ответить, о Триждывеличайший; воздух есть тело, и это тело проникает повсюду и заполняет все, куда проникает. Но что же мы можем сказать о месте, в котором движется Вселенная? Гермес. Оно бестелесно, Асклепий. Асклепий. А что же такое бестелесное? Гермес. Ум (Менар: Ум и смысл, охватывая друг друга…), который полностью содержит в себе сам себя, свободный от всякого тела, избавленный от заблуждений, бесстрастный и нерушимый, недвижимый и постоянный в себе самом, содержащий все сущее и сохраняющий все в существовании, от которого, как лучи, исходят Благо, Истина, прообраз духа (Стобей: архетип Света), прообраз души. Асклепий. А что же такое тогда Бог? Гермес. Бог (не) есть ничто из этого, но он есть причина существования всего сущего в целом и каждой вещи в отдельности.
13) Он ничего не оставил в небытии; все сущее берет свое начало из того, что существует, но не из того, что не существует: вещам несуществующим не присуще прийти к существованию, но в их природе заложена невозможность чем-либо стать. Природа существующих вещей, напротив, - в невозможности перестать быть (Фестюжьер: не мочь не быть (текст явно искажен)).
Асклепий. Что ты имеешь в виду, когда говоришь "однажды больше не быть"?
14) Асклепий. Так как же ты определяешь Бога? Гермес. Бог не есть Ум, но причина существования Ума, Он не Дух, но причина существования Духа, Он не Свет, но причина существования Света. Два имени[6] которыми нужно чтить Его, подходят только Ему и никому более. Никто из тех, кого называют богами, никто ни из людей, ни из демонов ни в коей мере не может быть назван благим: это определение подходит только Богу одному; Он есть Благо и не что иное. Все иные существа не способны содержать природу Блага; они суть тело и душа, и нет в них места для Блага.
15) Благо равно по величию существованию всех вещей телесных и бестелесных, чувственных и умопостигаемых. Таково есть Благо, таков есть Бог. Посему не говори об ином существе, что оно благое, - это святотатство; и не говори о Боге, что Он есть нечто иное, чем Благо это тоже святотатство.
16) Все употребляют слово "Благо", но никто не понимает его значения, поэтому никто не понимает также, что есть Бог, и по причине этого незнания благими называют богов и некоторых людей, хотя они не могут ни быть благими, ни такими стать. Благо неотделимо от Бога, так как оно есть сам Бог. Всем иным бессмертным богам дают имя Бога (Скотт: имя "благие", полагая, что для них будет честью носить определение, принадлежащее Богу), как почетное звание. Но для Бога Благо не почетное звание, это Его природа. Бог и Благо суть одно и то же, вместе они составляют единый образ, от которого происходят все иные вещи; ибо Благу присуще все отдавать и ничего не получать. То есть Бог дает все и не получает ничего[7]. Бог есть Благо, и Благо есть Бог. (Далее у Скотта - мелким шрифтом. -К. Б.)
17) Его другое имя - "Отец", по причине его роли Творца Всего;" ибо Отцу присуще творить. Вот почему наивысшей и наиболее священной ролью в жизни мудрецы считают рождение детей, и наибольшим несчастием и наибольшим грехом - закончить человеческую жизнь, не родив детей. Уклонившиеся от исполнения этого долга будут наказаны демонами после смерти. Наказание их таково: их души осуждены на вхождение в тела, которые не суть ни мужчины, ни женщины[9], - это проклятая вещь (судьба) под солнцем. Потому, о Асклепий, не завидуй тому, у кого нет детей, но, напротив, оплакивай его несчастие, зная о наказании, которое его ожидает."
Но на этом остановимся, о Асклепий. То, что я сегодня тебе изложил, есть начальное знание природы вещей.
III. Священная речь Гермеса Триждывеличайшего
Как заметил Менар, весь этот трактат полон ошибок и неясностей. Это объясняется, с одной стороны, испорченностью текста; в этом случае сравнение с некоторыми вариантами у Стобея говорит о том, что у нас невелики шансы исправить ошибки, восходящие к самим источникам традиции. С другой стороны, много неясности оставил и сам автор. Он любит высокие громкие слова и стиль септуагинты, как называют греческие варианты Экклесиаста за их крайнюю запутанность. Наконец, здесь нет космогонии типа той, какую мы встречаем в первом трактате или в Деве (или Зенице) мира.
Содержание заслуживает внимания. Здесь все начинается не со Света, как в первом трактате, а в естественном порядке - с тьмы: песок играет здесь роль подобную той, какую мы видим в том, в чем Дамаский видит египетскую космогонию. Боги-звезды играют свою роль. Бог есть во Вселенной, а не трансцендентный и отделенный от Вселенной: есть и другие следы влияния стоицизма и платонизма. Все остальное идет от септуагинты. Здесь нет, однако, идеи искупления и бессмертия. Действительно, поначалу царила иудейская атмосфера типа экклесиаста, прежде чем приобрели значение эсхатологические надежды для Природы или для личности и прежде чем в некоторых кругах начали противопоставлять тело и душу на греческий манер (мысль, постоянно присутствующая у Филона). Возможно, этот трактат более древний, чем большинство других из этого свода, и благодаря своему сходству с ними его приняли в кругу, где были созданы другие трактаты. (А. Д. Н.)
