Жорж Валенсен - КОШЕРНЫЙ СЕКС: ЕВРЕИ И СЕКС
Возможно также, что Гитлер был скрытым сексуальным извращенцем. Не так давно исследователи получили доступ к секретным национальным архивам США; так были открыты многие подлинные документы и свидетельства очевидцев[705]. Во время своих редких интимных контактов с женщинами Гитлер был склонен (по крайней мере, с некоторыми из партнерш) к мазохизму; в частности, он просил женщин мочиться и испражняться на него. Возможно, он стремился разрешить свой глубокий внутренний конфликт, приписывая евреям постыдные сексуальные извращения: обвиняемый преображался в обвинителя. В «Майн Кампф» он много раз называет евреев падалью, подонками и другими столь же «лестными» эпитетами. В выступлениях и частных беседах фюрера главным обвинением, выдвигаемым против евреев, были их тайные и явные сексуальные извращения.
«Они из тех, что имеют сексуальные отношения с родной матерью». Чтобы дать Гитлеру возможность устранить его соперника генерала фон Бломберга, гестапо предоставило ему фотографии супруги генерала, бывшей проститутки, предающейся самым извращенным утехам с неизвестным мужчиной. Первыми словами Гитлера при виде снимков были следующие: «Этот человек, должно быть, еврей». Затем последовала пламенная речь, исполненная проклятий всему семитскому племени, словно они нанесли оскорбление ему лично[706]. В «Майн Кампф» он пишет о том, как ему показали фотографии половых извращенцев и он воскликнул: «Они не могут быть немцами, они, несомненно, еврейского происхождения!» Наделяемые всеми сексуальными пороками, ставшие козлами отпущения, евреи одним упоминанием своего имени вызывали ярость фюрера, обладавшего с юных лет исключительной чувствительностью: врач, присутствовавший при кончине его матери, заявил в свое время, что никогда не видел столь искреннего горя, как у юного Адольфа.
Гитлер обвинял евреев и в распространении венерических болезней, что еще больше усиливало его ярость. Доктор Моррель, которому предстояло стать личным врачом фюрера, в начале своей карьеры был специалистом по венерическим болезням; он лечил и Гитлера от такой болезни, подхваченной в результате общения с проституткой-еврейкой. Фюрер оправдывал свое воздержание тем, что боялся заразиться, его ненависть к евреям, которых он полагал разносчиками венерических болезней, от этого усиливалась. Антисемитизм фюрера, бывший в высшей степени истеричным, заставил его однажды воскликнуть во время погрома: «Хотел бы я быть юным эсэсовцем, чтобы, встретившись с евреем, задушить его своими руками!»
Не будь Гитлер сексуально неполноценным и половым извращением, он, быть может, не возненавидел бы евреев с такой чудовищной яростью и его ненависть не привела бы к гигантскому по масштабам геноциду, а в дальнейшем — к созданию для переживших его государства Израиль.
ГЛАВА 8
ЧЕРЕЗ ЛЮБОВЬ — К ПРОСЕМИТИЗМУ
Евреи, ставшие предметом страсти или любовного влечения, иногда делали людей истинными «филосемитами», или, как их называют, юдофилами, тогда как любовные разочарования порождали юдофобов, или антисемитов.
ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ ЕВРЕЕК
Нередко встречались упоминания об особенной привлекательности евреек для представителей других народов; их репутация недотрог могла вызвать желание попробовать запретный плод; разговоры о невинности молодых девушек привлекали партенофилов или любителей совершать дефлорацию хотя бы в своих фантазиях. В прежние времена перспектива насилия могла дать садисту надежду оказаться в нужном месте в день погрома и делала для него привлекательной будущую жертву, подобно тому, как охотника влечет к дичи еще до открытия сезона. Свою роль играло и очарование тайны, поэтому-то многие наделенные богатым воображением художники или литераторы распространяли привлекательные, а иногда и ослепительно прекрасные образы евреек.
В эпоху средневековья скульпторы, украшавшие соборы, представляли Синагогу в образе миловидной еврейки с повязкой на глазах. Такие мастера, как Рембрандт, Делакруа, Гюстав Моро и другие, изображали еврейку с огненными глазами и роскошными сладострастными формами: она возбуждала желание сблизиться с ее сестрами, но не с братьями, которым художники слишком часто придавали черты Иуды Искариота. Орас Берне во «Взятии Смалы» изобразил хищного и алчного еврея убегающим с украденным ларцом под мышкой; однако в «Истории Иуды и его прекрасной дочери» последняя, еврейка Фамарь, предстает во всеоружии своих чар.
Шатобриан, на которого красота евреек произвела сильное впечатление, объяснил ее происхождение так: поскольку еврейки вместо того, чтобы участвовать в распятии, оплакивали Господа, проклятие на них не распространилось и не отпечаталось на их лицах, как отпечаталось на лицах мужчин их племени; Шатобриан тем более не испытывал расположения к этим людям, поскольку приписывал Ротшильду свое политическое поражение.
Стендаль в своих «Записках путешественника» рассказывает о том, как в июне 1837 года восхищался «истинно восточными» глазами «израильтянки, делавшей покупки в лавочке». В 1807 году археолог Л.Миллен отмечает в «Путешествии по югу Франции»: «Сегодня евреи уже не представляют собой секты, и их женщины выделяются среди жительниц Авиньона лишь своей поразительной красотой»[707]. Доктор Деве несколько лет спустя тоже писал: «С неизменным удивлением замечаешь, как время от времени в семьях, где правилом являются безобразие и заурядность, возникают типы женской красоты, неизбежно заставляющие вспомнить Библию и прекраснейшие создания стран Востока»[708]. Генрих Гейне считал, что постоянная тревога, не оставлявшая евреек, придавала их лицам преображавшее их меланхолическое выражение. Сочувствующий евреям экономист Леруа-Болье с жаром восклицал: «Что касается евреек, наша галантность всегда была чувствительна к их бархатным глазам, осененным длинными ресницами; не знаю, найдется ли на них антисемит». Один из последних, посетив Тетуан, писал, что для того, чтобы убедиться в красоте тамошних евреек, следовало бы обратиться к полотнам Рафаэля или Тициана[709].
Уже в XVIII веке еврейки, наделенные взыскательными чувствами, начинают освобождаться от гнета традиционной сдержанности и часто встречаются с христианами; это порождает образ еврейки, обладающей безудержной, если ее не заглушают, чувственностью. Казанова, вкусивший от каждой плоти, рассказывал в своих «Мемуарах» о том, как приводил на свое ложе похотливых евреек. Одна из них, в Вероне, поначалу вынудив его своими отказами одиноко наслаждаться, «подобно школьнику», в конце концов удовлетворила его страсть и вернула, несмотря на то, что ему было уже под пятьдесят, юношеский пыл. В 1844 году А.Серфбеер также описывал евреек, наделенных огненным темпераментом, который рисковал «заставить их впасть во все пороки эпохи», если бы их не сдерживали религиозные опасения, исчезающие в иудаизме по мере того, как ослабевают гонения[710].
Трагическая актриса Рашель, которая вела распутную сексуальную жизнь, немало способствовала утверждению представлений о неукротимом темпераменте своих соплеменниц: у нее было четверо детей, все от разных отцов, и она подарила Наполеону еврейского внука Колонна от своей связи с графом Валевским, сыном императора и Марии Валевской. Еврейский дед императорского внука с материнской стороны занимался торговлей вразнос. Сексуальные прихоти актрисы были весьма экстравагантны: кто-то из друзей мемуариста Ораса де Вьель-Кастеля рассказал тому, что Рашель мечтала, чтобы кто-нибудь «овладел ею на теле гильотинированного»; от одного из своих любовников она требовала, чтобы он в момент наивысшей страсти кричал: «Я — Иисус Христос». Репутация нимфоманки, которую приобрела актриса, была причиной безумных торгов, когда после ее смерти продавали с аукциона ее ночной горшок и кровать[711]. После сладострастной смерти президента Феликса Фора в объятиях мадам Стейнель Дрюмон намекал, будто та была еврейкой. В романах вроде «Еврейки» Росни-старшего героиня непременно изображалась созданием, таящим в себе пылкий темперамент: огонь, дремлющий в золе. Надежда на разнузданность еврейки подстегивала воображение и заставляла мечтать о том, чтобы оказаться рядом, когда она даст волю чувствам.
Тем не менее, хотя это лишь исключение из правил, некоторые литераторы, например Альфонс Доде, оставались равнодушными к красоте или предполагаемой чувственности еврейской женщины, возможно, вследствие любовных разочарований или неприятностей. У Бодлера, который до 25 лет оставался девственником, первой была связь с двадцатилетней чахоточной еврейкой-проституткой Сарой, которую он прозвал «La Louchette»[712]из-за ее особенного взгляда[713]. Сара носила парик, скрывая плешь, появившуюся из-за сифилиса, которым она, в придачу к трипперу, наградила поэта. Жестоко разочарованный первым любовным опытом поэт кинулся, что называется, «во все тяжкие» и… десять лет спустя выпустил знаменитые «Цветы зла», где злопамятно помянул «мерзкую еврейку».
