Андрей Десницкий - Люди и фразы
Но самая главная причина, пожалуй, в том, что совместное застолье уходит и из нашего домашнего быта, мы уже перестаем его ценить. Утром все в разное время уходят на работу или учебу, а кому-то сегодня повезло и можно отоспаться, так что завтракают все на скорую руку и по отдельности. Обед – ну, об этом и говорить нечего, это уж по месту работы или учебы. Но вот вечером-то семья могла бы собраться за одним столом…
Да, когда-то это было нормой – по крайней мере, до революции. Дедушки и бабушки рассказывали нам, что в тридцатые годы у совслужащих стало нормой засиживаться на работе чуть не до полуночи. Говорят, это оттого, что Сталин был совой и мог позвонить любому министру в самое позднее время, а от министра звонки спускались дальше по цепочке. Впрочем, сдается мне, была и другая причина: ежевечерний семейный ужин был тем пространством свободы, которое нельзя было запретить, но и терпеть его большевики тоже никак не могли. Если служащие возвращаются домой уже тогда, когда дети их давно спят, то шестеренки единого социалистического механизма будут вращаться правильнее, не отвлекаясь на постороннее. Вот и моя мама рассказывала, что ее с тремя сестрами воспитывала скорее бабушка, – их мама «горела на работе».
Впрочем, меня тогда не было на свете, мне трудно судить о тех временах. Зато все мы застали другого похитителя семейных вечеров – телевизор. Это уже из моего детства. Он мог стоять на кухне, совсем небольшой, а мог и в главной комнате, но телевизор обязательно включался, так что семейная трапеза становилась просто приемом пищи под его бормотание. Знакомо, не правда ли: каждый отправляется на кухню, накладывает себе порцию на тарелку, а потом усаживается перед экраном. В такой ситуации возможен даже некоторый суррогат общения: обсудить все происходящее «в ящике».
А знаменитый новогодний «Голубой огонек»? Это еще с каких пор повелось, что за пять минут до полуночи каждая семья не очень-то внимательно, но все-таки слушает поздравления главы государства, потом чокается под бой курантов, а потом долго наслаждается любимыми блюдами под пение любимых исполнителей. Почти за одним столом с ними. И то сказать, не роднее ли экранная дива собственной придирчивой свекрови или сына-подростка?
В последнее время, правда, появилась еще одна форма экранного ужина, уже сугубо индивидуальная: перед компьютером. Скоро в технически продвинутых семьях общение за ужином будет проходить разве что по icq или в каком-нибудь чате, если члены семьи, конечно, не забанят друг друга.
Или еще одна напасть: диеты! Одна не ест после шести (а раньше за общий стол и не сядешь), другому нельзя то и это, у третьей вообще очень своеобразный вкус. И кухня в результате превращается в такую продовольственную базу, куда члены семьи наведываются время от времени для удовлетворения своих личных пищевых потребностей.
А нам порой очень не хватает старого доброго общего застолья. Может быть, кому-то оно покажется архаизмом, а все эти ежевечерние вопросы: «Что нового, как прошел день?» – скучной рутиной. Да, всякий ритуал может порой вырождаться в пустую формальность, это верно. Но все-таки, все-таки… Пусть даже стол будет квадратным, лишь бы он был для нас общим.
Музеи маленького человека
Это нам знакомо буквально со школьной парты: «Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра». Нас действительно водили в музей, и не только в школе, но и потом посещение музеев оставалось обязательной частью любой культурной программы. Музеи могли быть прекрасными, как Эрмитаж, или занудными, как музей Ленина. Они могли быть огромными, как Политехнический, или совсем скромными, как районный краеведческий. Но у музеев было нечто общее: они показывали нам славное и великое, мы чувствовали себя в них вечными школьниками на экскурсии, и главное, ничего нельзя было трогать руками!
Сегодня, конечно, в моду вошла интерактивность: руками трогать уже кое-где и кое-что можно. Мы с сыном прослышали, что в Политехническом открылась комната для детских экспериментов, и поскольку он у нас собирается быть изобретателем, мы туда, конечно, направились. Ну что сказать? Действительно, в огромном музее среди внушительных макетов паровых турбин и доменных печей выделили небольшую комнатку, поставили в ней несколько разноцветных приборов для детей, на которых можно было проводить разные физические эксперименты. Часть из них не работала, а вокруг остальных зорко курсировали пожилые смотрительницы и наблюдали, чтобы дети без толку не крутили все эти рукоятки, а проводили эксперименты в строгом соответствии с подробной инструкцией, повешенной возле каждого прибора. Детей в комнате было мало, но и те, которые там были, смотрелись явно лишними. Интерактивность – это ведь не просто разрешение прикоснуться, это…
Попробую объяснить на примере. Когда-то, еще при советской власти, мы проходили музейную практику в Эрмитаже. Нас водил замечательный преподаватель древнегреческого искусства Г.И. Соколов, любивший свой предмет так пламенно и верно, как любят разве что невесту. И вот ранним утром, когда музей только открылся и посетителей было совсем немного, он завел нас в пустой зал и велел в обязательном порядке пощупать этот теплый, шероховатый мрамор – да смелее, не кончиками пальцев, полностью, всей ладонью! А сам встал «на стреме» в дверях зала. И в самом деле, без этого прикосновения невозможно было до конца понять, что же это за чудо такое – античная скульптура.
Но это, конечно, было исключением. Зато теперь в нашей стране стали появляться невиданные прежде музеи, и это говорит о многом. Дело не только в том, что в них можно трогать экспонаты руками, – они вообще построены по другому принципу.
Мы были недавно в древнем городе Переславле-Залесском – там есть Музей чайника и Музей утюга. То есть просто два обычных, некогда жилых дома, в которых просто по окрестным дворам собрали эти и другие предметы быта, – то, что раньше выкидывали как старый хлам. А теперь люди могут прийти и узнать, что до электрических утюгов, оказывается, были и другие. Сначала цельнометаллические, которые надо было нагревать в печи. Потом придумали менять в них нагреваемые отдельно железные бруски, потом стали сыпать прямо внутрь полого утюга горячие угли, но это, конечно, очень небезопасный процесс. А еще были утюги со спиртовкой внутри, и даже с газовой горелкой, и такой гладильщик носил за спиной настоящий газовый баллон. Вот, оказывается, сколько всего существовало в мире и в нашей стране, пока всеобщие 220 вольт и глобальные фирмы не положили конец этому разнообразию!
Но дело, конечно, не в самих утюгах, а в ином подходе к музейному делу. Эти музеи – одного с нами роста, они о жизни таких же людей, как и мы сами. Утюги дают потрогать не просто потому, что они железные, и если их сто лет брали и не сломали, так и теперь не сломают – нет, нам дают прикоснуться к ушедшей повседневности. Это маленький мостик в мир прабабушек и прадедушек, а то и родителей… Вот стоит, например, на полке цельнометаллический утюг советского производства 1961 года выпуска. Вы представляете себе: в Советском Союзе первый человек полетел в космос, небывалый триумф науки и техники, – а вот бытовые утюги производились такие же, как в Средние века. Как много это говорит нам о советской жизни!
А что такое старые музеи, от Эрмитажа до краеведческого? Роскошная витрина. Они тоже совершенно необходимы, но по ним мы никогда не поймем, как в то время простые люди одевались, чем пользовались, что ели и пили. И значит, в конечном счете не поймем, как они жили, что чувствовали и думали. Вместо этого нам показывают лучшее из того, что создали они в это время. Это лучшее обязательно надо видеть, но оно – еще не вся картина, а лишь ее часть.
У нас вообще есть склонность к такой вот «витринности», в том числе и в церковной жизни. Создается прекрасная, но несколько абстрактная картина, как оно должно быть в идеальном случае, а что там на практике, в общем-то, и неинтересно. Роскошная мебельная стенка с собраниями сочинений, которые годами никто не открывает, – знакомая картина из детства, не правда ли? Или вот сцена, которую однажды видел в палаточном туристическом лагере. На той полянке, где стояла полевая кухня и готовили еду, был прибит к сосне отрывной календарь, почему-то он оказался православным. Шел Успенский пост, и листочки календаря сообщали нам, что сегодня нам «дозволяется вино и елей», но ни вина, ни елея в наличии просто не было в радиусе десятка километров – нам их заменяли макароны с тушенкой и чай, основные продукты для туриста. Так очень часто происходит с нашей православностью: вот там мы правильно все формулируем, а вот тут, на практике, живем совершенно перпендикулярно этим формулировкам, уж как получится. Следим не столько за жизнью, сколько за чистотой формулировок.
Теперь, наверное, вы понимаете, что порадовало меня в этом музее: радостное внимание к реальной нашей жизни. Я очень люблю Эрмитаж и Третьяковку, они просто необходимы, но и без такого музея утюгов наше видение мира тоже будет не совсем полным. И не случайно сына пришлось утаскивать оттуда чуть ли не за уши… Хотя, конечно, там еще были очень симпатичные девушки-экскурсоводы, которые лихо и задорно управлялись со всеми утюгами и чайниками. Может быть, еще и в этом дело.
