Евангелие страданий - Серен Кьеркегор

путаницу звуков в созвучия, ни руки, которая со властью вмешалась бы в происходящее. Какие бы утешения ни были доступны ему в жизни, надежда, полагал он, была потеряна – и надежда оказывалась потеряна. Тогда его душу начинали мучить заботы. И чем более пристально смотрел он вниз на то беззаконие, в котором, как ему казалось, все растворялось, тем большую силу получало оно над ним, пока, наконец, оно не околдовывало его совершенно так, что его мысль начинала кружиться, и сам он падал в него и терял себя в отчаянии. Или если заботы не получали над ним такой соблазняющей силы, его душа становилась все же безучастной и чуждой всему. Он смотрел на все подобно другим, но его глаза постоянно читали невидимые письмена, говорящие, что все есть ложь и пустота. Или он начинал избегать людей и втайне убивал свою душу, изнуряя ее заботами, темными мыслями, бесплодным служением неспокойным настроениям. Чего недоставало такому человеку, чего он не обрел, все потеряв, если не утверждения во внутреннем человеке? – Напротив, тому, в чьей душе обреталась внутренняя забота прежде, чем ее достигали заботы, идущие извне; тому, чью душу радость никогда не захватывала настолько, чтобы он перестал искать Божьего свидетельства, а внешние заботы никогда не переполняли так, чтобы для него исчезала возможность радоваться, пока он был только еще в поиске Божьего свидетельства, – ему заботы, приходящие извне, мало-помалу становились друзьями. Они соединялись в нем с внутренней заботой, предотвращавшей его от неверного взгляда на жизнь и помогавшей дать душе возможность погружаться в свои заботы до тех пор, пока не будет найдено искомое свидетельство. И он мало-помалу становился все более легким, он постепенно сбрасывал земную тяжесть мирских желаний и обретал покой в Божьем свидетельстве, радуясь обретенной на этом пути надежде. Надежда эта – та, о которой Писание говорит, что она приходит от опытности[110]. О какой опытности говорит Писание; о той ли, в которой человек убеждается, что получает все, чего он надеется получить? Писание говорит, что эта опытность происходит от скорбей. Значит, проистекающая из нее надежда не может быть обращена на мирское, ведь она приобретается в нужде и обретает силу благодаря нужде. Итак, неудача помогала ему утвердиться во внутреннем человеке; ведь тот, кто научился тому, чему он научен, благодаря страданию, и научился хорошему благодаря страданию, он не только получил лучшее образование, но и нашел нечто гораздо большее – лучшего Учителя; а тот, кого учит Сам Бог, утверждается во внутреннем человеке. Даже если бы он при этом потерял все, он бы и выиграл все; Авраам владел только склепом в Ханаане и все же был избран Богом.

Посмотри на обиженного. Он жалуется не на жизнь, а на людей, которые губят и отравляют все, что Бог соделал хорошо весьма[111]. Посмотри на него внимательнее. Ты едва ли узнаешь в нем того, кого ты мог знать в то время, когда он, отважный и юный, выходил в жизнь, исполненный ожиданий, и лицо его было таким открытым, сердце таким горячим, душа столь скорой на то, чтобы спешить навстречу каждому человеку; во всем он находил лишь радость и великолепие. Но все оказалось совсем иным, чем он думал. Вскоре, как он объяснял это, предательство людей лишило его веры, их лукавство лишило его сердце открытости, их холодность и самолюбие угасили в нем вдохновение, их зависть втоптала в болото ничтожества, в каковом они жили сами, его мужество, его силу, его пламенность, его гордое стремление, его удивительное дело. Как ни старайся прожить, думал он, люди – существа падшие. И тут он совершенно терялся. Для него не было теперь никакого Бога, Чей Промысел направлял бы все ко благу; все было предоставлено людям, все помышления которых на зло. И чем более пристально смотрел он вниз на бездну мрачных страданий, разверзавшуюся перед ним, тем большую силу обретал над ним страх перед искушением, в каковое он, в конце концов, и впадал, теряя себя в отчаянии. Или если страдание не увлекало его столь сильно, он становился бесчувствен к людям: он видел, что с другими происходит то же, что некогда было с ним, но оставался к ним безучастен, ведь он не мог предложить им никакого утешения. Или же он избегал людей, чтобы в глубине души погрузиться в свою безутешную мудрость и исследовать помысел отчаяния во всем его ужасе. Или же он становился согбен, как тростник, и чах в изнуряющем унынии и страхе перед самим собой и перед всяким, кто был свидетелем его угасания. – Напротив, тот, в чьей душе обретался внутренний человек в заботе, о которой мы говорим, тот, чью душу никакая человеческая любовь не наполняла так, чтобы из души ушло Божье свидетельство, тот никогда не относился к людям так, как этот обиженный, хотя, возможно, он находил их иными, нежели надеялся и желал их найти. Ведь даже если случалось ужасное, если люди чинили ему насилие или оставляли его обманутым, если враг преследовал его, если друг предавал его, если зависть расставляла у него под ногами силки, что могли они ему сделать? Они могли лишь укрепить его заботу, они могли помочь ему вырвать из души всякое чувство, которым он принадлежал творению так, что не принадлежал одновременно Творцу. Но они не могли воспрепятствовать тому, чтобы тоска по Боге, бывшая в его душе, все глубже и внутреннее Его искала. Ведь тот, кто ищет Бога, всегда Его находит; тот же, кто понуждает к такому исканию, помогает Его найти. И вот его душа все внутреннее исполнялась заботы, пока наконец не находила Божьего свидетельства; ведь тот, кто любит Бога, утверждается во внутреннем человеке. Тот, кто любит людей и только с помощью этой любви научился как будто любить Бога, прошел очень несовершенное воспитание; но тот, кто любит Бога и в этой любви научился любить людей, тот стал утвержден во внутреннем человеке. Человек, который отказал бы ему в своей любви, тем самым помог бы ему найти любовь Божию, которая блаженнее, нежели та, что приходит на сердце человеку[112]; друг, отказав ему в утешении, тем самым помог бы ему найти утешение Божие, которое Бог дает не мерой; мир, отказав ему в одобрении, тем самым помог бы ему найти одобрение Божие, превосходящее всякий ум.

Посмотри на искушаемого, проходящего нелегкое испытание. Быть может, ты реже замечал его; ведь искушение не всегда являет себя внешне. Он оказался испытан не в том, что мы назвали