Иосиф Крывелев - История религий. Том 2
Кадры слепо и фанатично верующих исполнителей вербовались преимущественно из крестьян, либо проживавших на землях главарей секты, либо бежавших от феодального гнета. В секте ассасинов они находили, правда, не решение социальной проблемы несправедливости, а обещание вечного блаженства в раю ценой прекращения своей реальной жизни. Перед нами яркий пример того, во что переводит религия социальный протест угнетенных.
Каждая последующая степень посвященности была в секте ассасинов связана с меньшим религиозным фанатизмом и все более явственным политическим расчетом. Как и в исмаилизме в целом, высшая степень была, видимо, вообще практически свободна от религиозных взглядов. Руководители секты в зависимости от обстановки вступали в соглашение с шиитскими или суннитскими группировками, а когда это оказывалось выгодным, действовали вместе с крестоносцами против своих единоверцев мусульман.
Руководители ассасинов скрывали свой религиозный нигилизм как от рядовых сектантов, так и от внешнего мира. Когда сельджукидский султан Синджар обратился к аламутскому «горному шейху» с запросом о сущности ассасинских религиозно-догматических взглядов, он получил ответ в духе ортодоксального ислама. Был эпизод в истории ассасинов, когда их шейх Джелаладдин произвел публичную демонстрацию своей приверженности к ортодоксии62: он собрал в Аламуте многих авторитетных богословов из разных мест и в их присутствии сжег ряд рукописей, якобы содержавших еретические концепции; после этого он отправил свою мать (по другим сведениям, одну из своих жен) в мекканское паломничество, где она демонстрировала благочестие в отношении святыни и щедрость в раздаче милостыни. Очевидно, политическая необходимость побуждала в это время ассасинов искать единения с другими исламскими властителями. Впрочем, вскоре после смерти Джелаладдина в 1220 г. ассасины вернулись к прежнему, но им оставалось существовать уже недолго. В 50-х годах XIII в. нашествие монголов во главе с Хулагу положило конец гнездам ассасинства в горном Иране, а в 1273 г. египетский султан Бейбарс уничтожил его последнее убежище в Сирии 63.
Следует отметить здесь еще два ответвления шиитского сектантства, которые представляют интерес хотя бы потому, что имеют последователей и в настоящее время; это возникшие в рассматриваемый период секты алавитов и али-илахов64. Первая из них появилась в 859–860 гг. под руководством некоего Ибн Нусайра, по имени которого ее приверженцы именуются также нусайритами. В основе учения алавитов лежит признание халифа Али воплощением божества. Точнее, это божество представляется как троичное, ипостасями которого являются Мухаммед, Али и Сальман, но центральное положение в троице занимает Али, Мухаммед же — лишь мистическое «имя», а Сальман — «врата» к божеству. Али-илахи тоже ставят Али в центр своего вероучения, само их наименование означает «обожествляющие Али»; по их вероучению, все пророки, включая Мухаммеда, получили «откровение» от него. Появление этих сект также связано с борьбой различных групп феодалов за власть и территориальные приобретения.
ВОЛЬНОДУМНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В СРЕДНЕВЕКОВОМ ИСЛАМСКОМ МИРЕ
Даже в периоды, казалось бы, полного господства религии во всех сферах общественной жизни и мысли никогда не было того, чтобы не давали себя знать стремления к мышлению, свободному от духовного гнета религии. Это относится и к рассматриваемому нами здесь периоду истории ислама.
Как это характерно и для христианского средневековья, вольнодумство в мусульманском мире проявлялось не в открытой и последовательной форме, а в той же идеологической, по видимости религиозной, оболочке. Немалую роль в такой «сокрытости» атеистического содержания в противоречащей ему форме играли и те преследования, которым господствующее в исламских странах духовенство, да и сам режим подвергали вольнодумцев. Тем не менее, и в такой противоречивой и ограниченной форме вольнодумство представляет собой ряд страниц истории атеистической мысли и атеистического движения.
Отметим прежде всего вольнодумные мотивы, звучащие в проповеди некоторых сект средневекового ислама, в частности у суфиев, карматов, мутализитов. В вероучении их видное место занимают идеи, родственные пантеизму. Теоретик мутазилитов ан-Назам, например, считал, что хотя Вселенная и есть порождение бога, но ее возникновение не имело своей причиной акта его свободного творчества, а было непосредственным выражением самого его существования, так как в конечном счете бог и Вселенная составляют одно целое. Та же идея фигурирует и в проповедях суфиев, которые прямо утверждали, что Вселенная по самой своей сущности не есть нечто иное, чем сам бог65.
Та же идея пантеизма ярко выражена в сочинениях выдающегося средневекового мыслителя Ибн Сины (Авиценна, 980—1037). Он, правда, признавал бога первопричиной, «первым двигателем», но это следовало понимать не в хронологическом смысле, по которому бог в некий момент времени сотворил Вселенную, а в том, что он по собственной своей природе и есть Вселенная. Поэтому, как считал Ибн Сина, мир столь же вечен, как и бог 66. Аналогичные взгляды мы находим у такого великого мыслителя средневековья, как Ибн Рушд (Аверроэс, 1126–1198). Материя вечна, считал Ибн Рушд, поэтому нет никакого смысла говорить о ее сотворении. То, что именуется творением, есть не что иное, как род движения. А «движение вечно и непрерывно, потому что всякое движение есть следствие непрерывного движения». Больше того, бог не только не создавал мир, но и не вмешивается в происходящие в мире процессы. По существу, таким образом, от самой идеи бога ничего не остается. На позициях последовательного пантеизма стоял и знаменитый арабский поэт и философ Абуль Аля аль-Маари (973—1057).
Пантеистическая концепция ясно выражена и в идеологии существовавшей в IX–X вв. на территории халифата Аббасидов тайной организации «Чистые братья» 67. Ее теоретики утверждали, что мир представляет собой единую душу, из которой все исходит и в которую все возвращается. С этой точки зрения, не существует дуализма бога и мира, отпадает, таким образом, и учение о личном боге, существующем вне мира и над ним и сотворившем его.
Отрицание бытия личного бога было непосредственно связано и со скептическим отношением к учению о сверхъестественном мире и населяющих его существах, прежде всего душах бывших людей, якобы пребывающих в загробном мире.
Довольно последовательное отрицание загробной жизни мы находим у философа аль-Фараби (870–950). Он полемизировал не только с исламом, признающим возможное существование души отдельно от тела, но и с Платоном, по которому душа существует раньше тела и в момент рождения человека вселяется в его тело. Фараби стоял на той позиции, что душа живет и умирает вместе с телом. Ибн Сина также отрицал загробную жизнь, он только маскировал это отрицание тем, что трактовал загробную жизнь в «духовном», т. е. по существу иносказательном, смысле. Во всяком случае возможность воскресения тел и, следовательно, учение о страшном суде Ибн Сина без колебаний отвергал. На позициях отрицания загробной жизни стоял и Ибн Рушд. Веру в рай и ад он рассматривал как продукт невежества людей. Бессмертие Ибн Рушд предлагал искать в сохранении дел и особенно знаний в памяти последующих поколений, непосредственное же воздаяние за свои дела, считал он, человек должен получать при жизни, не надеясь на потустороннюю оплату.
Неверие в существование сверхъестественного мира и его обитателей нашло любопытное выражение в произведениях Аль-Маари, имеющих довольно ясно выраженный сатирический характер. В одном из них («Послание об ангелах») он изображает себя пребывающим в царстве небесном и ведущим диспут с его обитателями — ангелами и другими раежителями — по вопросам морфологии арабского языка. И оказывается, что ангелы плохо разбираются в арабской грамматике! 68
А главный из главных в мире сверхъестественного — сам Аллах — оказывается, на взгляд арабских свободомыслящих, если он существует, злым и несправедливым. Если верно учение о предопределении, то все зло в мире происходит от него, ибо любой человеческий поступок, даже самый греховный, имеет своим источником не кого иного, как самого Аллаха. Этим аргументом постоянно оперировали в исламской теологии сторонники свободы воли, но свести концы с концами и они в этом вопросе не могли. Поэт и философ Омар Хайям заявляет, что, если бы он «властен был над этим небом злым», он бы «сокрушил его и заменил другим», таким, в котором никому «ничьим владыкою, ничьим рабом не быть»69. И не согласен поэт погибать в день всеобщей катастрофы, долженствующий предшествовать страшному суду: «Когда Вселенную, — пишет он в одном из стихотворений, — настигнет день конечный, И рухнут небеса, и Путь померкнет Млечный, — Я, за полу схватив создателя, спрошу: «За что же ты меня убил, владыка вечный?»» 70
