Миссионерские записки. Очерки - Протоиерей (Ткачев) Андрей
Мы обедняем свою жизнь и создаем косвенные препятствия для прихода в Церковь глубоких людей, когда ведем себя, словно кликуши или перепуганная курица. Церковь может сегодня переиначить под себя лозунг одного очень нехорошего человека и сказать: «Учиться, учиться и еще раз учиться». От этого наша вера станет тверже и осознанней, а наше свидетельство – полновесней. Нельзя быть похожим на Митрофанушку, говорившего: «Зачем географию учить, коль извозчик довезет?» Нельзя спрашивать, зачем нам латынь и греческий, зачем поэзия и математика. Нам нужно все, поскольку все великое прикасается к Богу, все изощряет ум, все развивает.
Кто-то скажет, что, мол, Серафим Саровский этого не делал. А мы спросим у подобных людей: «Вы во всем подражаете Серафиму? И в стоянии на камне? И в безмолвии? И в отшельничестве?» Скорее всего, нет. Так знайте, что Серафим очень высоко отзывался о святителях Василии Великом и Григории Богослове. Он считал их истинными ангелами во плоти и защитниками истины. А теперь познакомьтесь, прошу вас, с их житиями. Почитайте, как они, еще не крещенные, жили в Афинах, зная только училище и церковь. Как они беседовали с умнейшими людьми своего времени, ото всех, словно пчелы с цветков, забирая лучшее. Хотите ссылаться на Серафима – уходите из мира молча и терпеливо монашествуйте, подражая Серафиму. А иначе живите в миру, вооружаясь всяким знанием, чтобы не отпасть от истины. Ведь это – вызов современности. Была эпоха страданий и катакомбного, скрытого бытия. Была эпоха воцерковления империи, культуры и выработки языка для богословского свидетельства. Была эпоха сберегания апостольского огня в простоте скитов и пустынь. Были эпохи дробления и обособленной жизни. Были эпохи подлинного миссионерства и миссионерства, смешанного с коммерческим интересом. Чего только не было! Но сейчас эпоха собирания камней для всемирного свидетельства, эпоха усвоения плодов прошлого с тем, чтобы будущее встретить во всеоружии. Бежать некуда и незачем. Во-первых, везде найдут. А во-вторых, времена благодатны и благоприятны именно для глубокого воцерковления и освоения исторически накопленных богатств.
Мы ведь и живем так паршиво не потому ли, что веру, эту небесную силу, отодвинули на периферию жизни и считаем, что жизнь по вере возможна только вдали от практической деятельности? А разве не было в истории людей, сочетающих глубокую веру и подлинную религиозность с государственной службой, или с трудом архитектора, или с фундаментальной наукой, или с поприщем полководца? Были такие люди. Множество их было. Врачи-исповедники были, ученые-монахи были, педагоги-подвижники были. Отчего же их теперь быть не должно? Бог изменился? Но это – ересь. Человек не тот? Полноте. Человек тот же, и благодать все так же «немощных врачует и оскудевающих восполняет». А времена всегда, если угодно, были подлые, и карьеристам всегда жилось вольготнее, чем труженикам. Но это недостойная отговорка. Просто для того, чтобы понять драму жизни и найти себя, понять, что во все эпохи мы решаем одни и те же задачи, нужно всматриваться в прошлое, как в книгу. Всматривание в прошлое – это и есть погружение в культуру.
Вот еще какое чванство можно рассмотреть в сынах человеческих: они с легкостью хвалят свое, как бы записывая заслуги предков на свой счет, и с легкостью ругают чужое, словно оно все сплошь негодное. А ведь учиться можно у всех. Не только можно, но и нужно. Он не шпион и не предатель, человек, усвоивший чужой положительный опыт. Он – купец, привозящий на родину чужестранный полезный товар. И нужно наступить на горло собственной гордыне, личной или национальной, нужно, говоря языком Евангелия, попросту смириться, чтобы признать чужой успех и сделать его своим через обучение.
Вот арабы говорят: «За знаниями иди даже в Китай». Китай для них был, видимо, синонимом «края света». Сходим и мы в Китай за одной цитатой. Сходим в Китай, не сходя с места.
Конфуций говорил: «Учиться, не думая, бесполезно, а думать, не учась, опасно».
Учатся, не думая, те, кто запоминает материал ради сдачи экзамена, а потом забывает, или те, кто глотает книги без разбора ради тщеславия или по ненасытности. Или те, кто не имеет выстраданного мировоззрения и веры. Такие, по апостолу, «вечно учатся и никогда в разум не приходят». Эти – бесполезны. А вот думают, не учась, те, у кого пожар в сердце и энергии хоть отбавляй. Если им не учиться, то они опасны. Из таких как раз появлялись и расколоучители, и еретики, и баламуты с большим размахом. Народ наш по душевным свойствам широк до невообразимости. Ему-то как раз и надо учиться больше всех других. Потому что отсутствие в нашем народе образования и культурной многогранности – тех самых качеств, что успокаивают душу и дают энергии творческий, неторопливый выход, – грозит катастрофой.
Ведь что такое революция в России? Это болезненная реакция на западную интеллектуальную прививку. Запад идейно родил коммунизм, но переболел им мягко. А мы заболели так, что чуть не умерли, и именно из-за того, что не имели культурного иммунитета для переваривания чужих идей. Точно так же мы сейчас эсхатологизмом болеем. Оттого, что спешим сразу до точки дойти, спешим в книжке последнюю главу прочесть. Умереть спешим в то самое время, как Господь на нас с надеждой смотрит и трудов от нас ждет. У Него, быть может, не так уж много тружеников в винограднике осталось. А мы то и дело порываемся бросить заступ и сбежать. Нам, видите ли, опять показалось, что конец света приблизился.
Кстати, ножницы для обрезки гроздьев и лопата суть орудия земледельческой культуры, придуманные давно и передаваемые из поколения в поколение. Так что в винограднике Господа тоже нельзя обойтись без культурных плодов и исторической преемственности.
Честертон, Льюис, митрополит Антоний.
Кем-то было удачно подмечено, что в XX веке среди всех проповедников Евангелия в Великобритании (а их там в это время было немало) лишь голоса трех людей были расслышаны и глубоко приняты. Эти проповедники – Гилберт Честертон, Клайв Льюис и митрополит Антоний (Блюм). Стоит присмотреться к этим трем «последним из могикан», поскольку именно в трудах, подобных тем, что понесли они, нуждается любое общество, сохраняющее свою связь с Христом и Церковью.
Честертон и Льюис – миряне. Они не занимают никакого места в иерархии, не связаны корпоративной этикой, на них не лежит печать школьного, специального образования. Поэтому они специфически свободны. Там, где епископ и священник трижды оглянутся на мнение вышестоящих, на возможный общественный резонанс и прочее, эти двое говорят, что думают, подкупая слушателей простотой и смелой искренностью. Они говорят не в силу необходимости, не в силу обязательств, наложенных саном и положением в обществе, а в силу одной лишь веры и сердечной обеспокоенности. Невольно вспоминается наш отечественный «рыцарь веры», как называли его с уважением даже враги, а именно – Алексей Хомяков. Он боролся за Церковь не потому, что окончил академию, а потому, что жил в Церкви и Церковью. В области учения о Церкви никто из иерархов не был так свеж, как этот мирянин.
Впрочем, Хомяков, хотя и поэт, но в богословии был именно богословом, а отнюдь не богословствующим сочинителем. Он писал не статьи или очерки, а большие серьезные труды. Честертон же и Льюис богословами были вряд ли. Каждый из них начинал как поэт. Но известность они приобрели: один – как журналист, эссеист и критик; второй – как писатель и истолкователь христианских основ, некий катехизатор с академическими знаниями.
В отличие от них обоих митрополит Антоний не писатель и не профессор, не журналист и не полемист. Он – свидетель. Его слова – это всегда свидетельство о том, что, казалось бы, известно с детства. Но владыка митрополит умеет всегда дать известному ту глубину, на которую редко кто нырял. Прочувствованно, с большой силой достоверности, проистекающей из личного опыта и глубокой убежденности в правде произносимых слов, он всякий раз открывает слушателю Евангелие заново. Слово Божие в его устах никогда не сухо и никогда не скучно. Он не размахивает цитатами, словно дубиной, устрашая несогласных. Но он возливает слово, как елей; он врачует души от язв неверия, суетности, безответственности.
