Дональд Карсон - Новый Библейский Комментарий Часть 1 (Ветхий Завет)
Эта причинно–следственная цепочка особенно явственно видна в случае с глупым человеком (2), которого убивают его собственные гневливость и раздражительность. Елифаз не считает Иова глупцом, однако мы содрогаемся от его бесчувственности к страданиям друга, когда он говорит о том, как приходит проклятие на дом глупца (3; ср.: 25)! Его основная мысль состоит в том, что даже праведный Иов не может надеяться на полное избавление от страдания, ибо несчастье не возникает само (6), но происходит от человека (7).
5:8–16 На твоем месте «я к Богу обратился бы». Елифаз возвращается к своей прежней мысли, что Иов действительно добродетельный человек и поэтому не должен падать духом (4:2–6), но должен быть терпеливым: на твоем месте я предал бы дело мое Богу, говорит он (8), ибо Он великий вершитель судеб (11 — 16). Увлекшись описанием Божьего могущества, Елифаз впадает в риторику. В большинстве своем все, сказанное им, не имеет отношения к Иову; здесь есть лишь одна точка соприкосновения с ним: Иов, как униженный или бедный (11, 15), может надеяться, что Бог коренным образом изменит его бедственное состояние.
8 Елифаз все–таки высказывает одну здравую мысль: на твоем месте я к Богу обратился бы. Это единственный совет друга, которому следует Иов, однако вряд ли он нуждается в нем. Его дело — это и его нынешнее бедствие, и его «дело» в законническом смысле, и Иов неоднократно представляет его на рассмотрение Бога в своих дальнейших речах (ср.: 7:20—21; 10:18–22; 13:20–23).
11–16 Здесь разрушительные деяния Бога переплетаются с делами Его спасающего милосердия (10–11,15), так что основной смысл этой картины Божьих дел — дать несчастному надежду (16; ср.: Лк. 1:51–53).
5:17—27 Если обратишься к Нему, «спасет тебя». Елифаз говорит Иову, что, если только он будет терпеливо ожидать помощи от Бога, он поймет, что переживаемое им страдание послано ему для вразумления (17) и что «Он поражает, и Его же руки врачуют» (18). Елифаз полон решимости закончить свою речь на оптимистической ноте. Он полагает (и в этом тоже сокрыта ирония), что значительно облегчает участь Иова, сообщая ему о том, что в действительности дела его совсем не плохи! Блажен человек, которого вразумляет Бог, — говорит он (17), как будто потеря Иовом семьи и благосостояния — это Божье благословение ему.
Однако для Иова эта картина не слишком утешительна, ибо он должен выполнить некоторые условия: он не должен отвергать наказание Вседержителя (17), а должен «выслушать» совет Елифаза и заметить для себя (27). На первый взгляд, эти условия легко выполнимы, но для Иова они неприемлемы. Как он может принять «вразумление» от Бога, если для него его страдания никак не являются вразумлением, но воспринимает он их как несправедливую жестокость? И как он может применить к себе совет Елифаза, если это всего лишь продукт его богословских размышлений и никак не связан с живым человеческим опытом?
6:1 — 7:21 Вторая речь Иова: «Доколе же Ты не оставишь… меня?»
Речь Елифаза очень далека от проблем Иова, и поэтому он игнорирует ее. Здесь проявляется характерная особенность этой книги: доброжелатели сменяют друг друга, произнося правильные слова, но как сложно бывает привести их богословие в соответствие с реальной жизнью.
В этой величественной речи различаются три этапа. Первый (6:1—13): Иов произносит монолог, ни к кому не обращенный конкретно, где видно, насколько изменилось его положение по сравнению с описанным в главе 3. Там он жалел, что родился, и спрашивал, почему он, родившись когда–то, обязан жить сейчас. Теперь же он жаждет немедленной смерти (6:8—9). Второй (6:14–30): Иов обращается к друзьям с упреком, что они не смогли дать ему того, чего он ожидал от них — понимания и участия. На третьем этапе (7:1—21) Иов обращается непосредственно к Богу. Он просит Бога покинуть его, позволив ему дожить оставшиеся дни жизни без боли. Но при этом происходит нечто гораздо более значительное: умоляя Бога удалиться, Иов тем самым приближается к Нему.
6:1—13 «О, если бы благоволил Бог сокрушить меня!» В начале своей речи Иов не обращается к Богу напрямик, но выражает слабую надежду на то, что Бог скоро положит конец его страданиям. Ключевыми являются здесь стихи 8–9: О, когда бы сбылось желание мое, и чаяние мое исполнил Бог! О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою и сразил меня! Иов чувствует, что, если бы он смог умереть теперь, прежде чем его мучения приведут его к богохульству, он бы утешился тем, что не отвергся изречений Святого.
Елифаз призывал Иова к терпению, но для этого нужна сила, которой у Иова нет (11–13). Елифаз не понял всей тяжести ноши, которую нес Иов. Если бы можно было измерить его страдание, оно перетянуло бы песок морей (3). Поэтому ничего удивительного не было в том, что слова его были воплями отчаяния. Иов не просит ни за что прощения и ни в чем не кается. Как и в прологе (1:21; 2:10), он признает, что страдание его исходит от Бога; размышляя о причине своей скорби, он говорит, что в нем отравленные стрелы Вседержителя и что ужасы Божий ополчились против него (4). И не просто физическая и душевная боль убивает его, но более всего угнетает его ощущение, что он стал врагом для Бога.
5—6 Плач Иова так же имеет свои причины, как и рев дикого осла или мычание быка, когда нужды этих животных не удовлетворяются. Нужды Иова должны быть удовлетворены, но менее всего это способен сделать Елифаз, слова которого бессмысленны и советы которого так же трудны для усвоения, как яичный белок (6).
11–13 Ощущение безысходности, вызванное не только физической, но и душевной немощью, угнетает Иова. У него больше нет внутренних ресурсов; его самооценка подорвана, потому что сам он не видит в себе ничего, что могло бы стать причиной столь жестокого обращения с ним Бога.
6:14—30 «Но братья мои неверны». Иов уже жаловался, что силы его истощились (13), но сейчас он с горечью и досадой оборачивается к своим друзьям. Отчаяние его переходит в гнев. Он начинает как бы издалека, с образа весеннего потока, который никогда не может дать воды тому, кто в ней нуждается. Он обвиняет друзей в том, что он, страждущий, не получил от них столь необходимого ему сожаления, то есть «преданности», той преданности, на которую способна истинная дружба, готовая к безусловному принятию всего, что бы ни случилось. Но его друзья под «преданностью» подразумевают что–то совсем другое. Они предлагают свое сочувствие и поддержку, но в определенных границах. Они не говорят: каким бы ты ни был, праведным или неправедным, ты наш друг; они не готовы сказать ему это, полагая, что страдания Иова явно свидетельствуют о Божьем наказании за какой–то грех. Способны ли они закрыть глаза на эту очевидную для них неправедность Иова и поддержать его в его, как им кажется, ошибочном самооправдании?
21 Друзья, считает Иов, испугались слишком приблизиться к нему, опасаясь попасть вместе с ним под Божье осуждение. Они видят в нем не своего друга, а просителя взаймы, которому они готовы дать множество советов, но никакой твердой наличности (22–23)! 24 Иов просит друзей назвать то преступление, за которое он страдает, и это успокоит его, и тогда он замолчит.
7:1—21 «Опротивела мне жизнь… Отступи от меня…» Иов вновь говорит о своем желании смерти; на этот раз его стенания переплетаются с его мыслями о бренности и ничтожности человеческой жизни в целом, и звучит его вопль к Богу с мольбой оставить его и позволить ему тихо умереть.
1:10 Здесь Иов в своем отчаянии погружается в горькие мысли о человеческой жизни вообще: жребий всех людей одинаков — пребывание их на земле подобно дням наемника (1). Горе его теперь выражается не столько в гневе, сколько в скорби по поводу бессмысленности человеческой жизни. Дни его бегут скорее челнока (6), и такова участь всех людей; жизнь — это всего лишь дуновение (7), и нисшедший в преисподнюю не выйдет (9). И вот парадокс: жизнь, хоть она и коротка, может стать для человека испытанием, ибо единственное, чего он жаждет, — смерть — недосягаема для него, и он превращается в раба, жаждущего тени (2). Однако ему доступно лишь наблюдение за состоянием своего истерзанного тела и покрывающих его гноящихся струпьев (5).
11–16 Иов называет две причины, побуждающие его обращаться к Богу со столь необычной просьбой — отступить от него (16). Первая: ничтожность его пронизанной страданием жизни (1–5); вторая: неизбежность смерти (6—10). Ему больше нечего терять. Его сетования обращены лишь к Богу, Который не только не оставляет его в покое, но поступает с ним как с одним из легендарных чудовищ из бездны (таким, например, как Таннин —морское чудовище), которых обуздывал Бог (ср.: 38:8—11; Ис. 51:9). Смехотворна сама мысль, что Иов мог представлять какую–то опасность для Вселенной Творца, тем не менее он удостаивается Его внимания, как и упомянутые выше силы, олицетворяющие хаос (12).
