Стивен Протеро - Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях
«Потемнению» христианства способствуют две классические движущие силы религиозных изменений: рождаемость и обращения в веру. Неудивительно, что быстрее всех разрастаются рьяные евангелические церкви, их усилиям способствуют внушительные размеры семей на глобальном юге, по сравнению с которыми семьи севера выглядят карликовыми. Немало выводов было сделано из высокой рождаемости в мусульманском мире, но и христиане так же успешно обзаводятся детьми на глобальном юге, особенно в Африке. Вряд ли христианство повсюду сумеет добиться такого же роста, как в Африке XX века – с 9 миллионов душ в 1900 году до 355 миллионов в 2000 году, – но благодаря сочетанию давнего ривайвелизма и еще более давнего роста численности населения Африка и Латинская Америка к 2025 году обгонят Европу по количеству приверженцев христианской веры46.
Христианство и ислам
Одно из самых серьезных испытаний для церкви в период глобализации – необходимость считаться с соседями-мусульманами. На протяжении почти всей истории христианства наиболее близкими собеседниками христиан оставались иудеи. С самого начала христианство представляло собой сплав эллинистического и иудейского влияния, а при попытке сочетать их неизменно возникали конфликты. Но сегодня две самые масштабные мировые религии – это христианство и ислам. Их приверженцы, вместе взятые, составляют примерно половину численности населения планеты, они же несут ответственность более чем за половину всех терактов в мире, в том числе совершенных террористами-смертниками.
Конечно, история христиано-мусульманских отношений богата событиями. Арабские мусульмане захватили Иерусалим (который они называли «Аль-Кудс» – «священный») в 637 году. Христиане отвоевали его в 1099 году и вновь были вынуждены отдать мусульманскому герою Саладину в 1187 году. Таким положение города оставалось на протяжении примерно тысячи лет. Бывали времена, когда представители этих двух религий правили отдаленными государствами, в итоге их пути пересекались лишь во время словесных баталий или военных кампаний. Существовали такие места, как средневековая Испания, где мусульмане и христиане без страха жили бок о бок. Но сегодня ислам и христианство вновь стали соперниками, ввязались в напряженную конкурентную борьбу за людей, власть, общественное мнение. Нынешнюю Африку разделили почти поровну: доля христиан – 47 %, мусульман – 41 %. Между тем уже ведется новая игра, ставка в которой – души и думы группы, которая растет быстрее, чем какая-либо другая в мире. В другой большой игре, которая ведется на телевидении, в газетах и в интернете, христиан противопоставляют мусульманам, приводя в пример этику войны, характерную для тех и других.
Распространение критики джихада в исламе, а также так называемых «аятов меча» из Корана вынудили беспристрастных христиан ломать голову над трудными вопросами о традициях самого христианства, о священной войне и «текстах ужаса». Как в индуистском эпосе «Махабхарата», в Библии целые книги посвящены войне и распространению слухов о ней. Но в отличие от Корана, в ней не содержится никаких правил ведения справедливой войны. Ветхий Завет переполнен упоминаниями о войне, казнях, насилии. «Упою стрелы Мои кровию, – похваляется мстительный Бог в Втор 32:42, – и меч Мой насытится плотию». Тот же Бог повсюду причастен к массовым убийствам детей, геноциду целых народов, а в случае с потопом – к почти полному истреблению всего рода человеческого. Псалмы, которые читают каждое воскресенье во многих церквях, насыщены мстительностью, в том числе Пс 136, завершающийся призывом отомстить вавилонянам, разбив их младенцев о камень. Но пожирает плоть и упивается кровью не только Ветхий Завет. «Не мир пришел Я принести, но меч», – говорит Иисус (Мф 10:34). И кто в здравом уме встанет на защиту Иисуса, который отвечает хананеянке, умоляющей помочь ее больной дочери, называя их обеих «псами» (Мф 15:22–28)47?
Сегодня ислам и христианство вновь стали соперниками, ввязались в напряженную конкурентную борьбу за людей, власть, общественное мнение
Мистики и «путь отрицания»
При таком количестве религиозного вооружения, заряженного, взведенного и готового выстрелить, столкновение мусульманской и христианской цивилизаций может показаться неизбежным. Но и в исламе, и в христианстве сильны мистические традиции, в которых опыт восприятия божественного побуждает относиться к представителям других религий, как к товарищам-паломникам, спутникам в таинственном путешествии к вечному и неописуемому. Мистики обеспечивают ресурсами мусульман и христиан, заинтересованных в том, чтобы если не перековать мечи на орала, то хотя бы держать мечи спрятанными в ножны.
Изучая христианство, студенты зачастую узнают о христианских философах больше, чем о мистиках. К примеру, католический философ Фома Аквинский (1225–1274) ввел Аристотеля в диалог с христианством, а также дал известное определение человеку как совокупности тела и души, которые разлучаются в смерти, но вновь воссоединяются при воскресении. Фома Аквинский также выдвинул ряд логичных доводов существования Бога, которые и по сей день остаются предметом споров. Однако как и другие великие религии, христианство породило мистическое направление, которое во имя великой тайны Бога скептически относилось к систематическому богословию и философии. Подобно нынешним пятидесятникам, древние и средневековые мистики ставили опыт выше догмы.
И в исламе, и в христианстве сильны мистические традиции, в которых опыт восприятия божественного побуждает относиться к представителям других религий, как к товарищам-паломникам, спутникам в таинственном путешествии к вечному и неописуемому
Ортодоксы рассчитывали на theosis, или обожествление («Божией милостью стать тем, чем Бог является по своей природе», – писал Афанасий Александрийский). Средневековые католики, такие, как Тереза Авильская (1515–1582), стремились к единству с Богом. Но так или иначе, христианский мистицизм подразумевал непосредственный опыт восприятия божественного. Христианские мистики прослеживали свои традиции вплоть до явления Иисуса охваченному экстазом Павлу и приближенности Иисуса к его Отцу, но периодами подлинного расцвета христианского мистицизма считаются Средневековье и Ренессанс. Подобно Блаженному Августину, который, как известно, молил Бога даровать ему целомудрие и воздержанность, «коими пока не обладал», святой Франциск Ассизский (1182–1226), гуляка и баловень из зажиточной семьи, обратился к «нищему житию» и единству с Богом в прославлении природы. Мистики-женщины, например, Юлиана Норичская (1342–1416), радовались женственному аспекту Бога. Майстер Экхарт (1260–1328) красноречиво высказывался о via negativa, «пути отрицания», ведущем к Богу, который находится за пределами пространства, времени и описаний, следовательно, о нем можно сказать, по примеру индуистских мыслителей, только «neti neti» («ни то и ни другое»). Даже Фома Аквинский признавал, что «проще сказать, чем не является [Бог], нежели то, что Он есть»48.
Безусловно путь от современного евангеличества и пятидесятничества к средневековому мистицизму долог и извилист: это путь от мегацерквей и убедительных проповедей в них о том, как голосовал бы Иисус, к Майстеру Экхарту. Но и Экхарт, и типичный пастор мегацеркви оба вовлечены в непрекращающийся христианский диалог о сотворении и распятии, о грехе и искуплении. Единственное преимущество пастора перед мистиком – простота его повествования: мы грешны, Иисус умер за наши грехи, и мы обретем спасение, если уверуем в Иисуса. Преимущество мистика перед пастором – в осознании, что порой не все так просто, как кажется. Иногда христианство невозможно выразить примитивными формулами греха и спасения, веры и труда. Мистик не видит ничего возмутительного и даже странного в том факте, что мать Тереза Калькуттская годами трудилась, не имея возможности даже представить себе присутствие Бога. Мистик понимает также, что сомнение неотделимо от истинной веры. Он знает это по той причине, что (как выразился Бог в Ис 55:8 по Новой международной версии, NIV), «мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои». Поэтому вера и сомнение – неизменные партнеры. Да, проблема христианства – грех, решение этой проблемы – спасение. Да, путь к этой цели – труд, или вера, или и то, и другое, по примеру святых или более заурядных «рыцарей веры». Но эти простые формулы никоим образом не подводят черту под тайнами главных символов христианства – Бога, Христа, Библии и Церкви. И большой вопрос гибели и процветания, смертности и созидания не только не получает ответа от веры (или, если уж на то пошло, от сомнения), но и по-прежнему ждет разрешения.
Глава 3
Конфуцианство: путь приличия
Религия или философия? (с. 118) Преодоление хаоса характером (с. 123) • Конфуций (с. 126) • Человечность и приличия (с. 129) • Мэн-цзы и Сюнь-цзы (с. 132) • Неоконфуцианство, новое конфуцианство и бостонское конфуцианство (с. 134) • Тигры Тайшаня (с. 138) • Стать человеком (с. 144)
