Пьер Паскаль - Протопоп Аввакум и начало Раскола
К сожалению, скоморохи имели влиятельного покровителя в лице воеводы Василия Шереметева. Этот любезный и приятный боярин, который устроил такой блистательный прием голштинским послам и показался им столь высокообразованным человеком[195], конечно, с удовольствием допустил бы некоторые изменения западного характера в московские нравы; но он вполне удовлетворился формальной религией своего времени и не считал нужным вливать в нее новый дух строгости и искренности, ибо он меньше всего хотел нарушать общественный порядок. Для такого «просвещенного» человека, который был сам любителем игрищ, строгость Неронова и его учеников казалась только клерикальным фанатизмом. Кстати, не впутывался ли этот поп слишком смело в дела, которые его не касались, прося помилования для виновных, заступаясь, как он только мог, за тех, кто находился под властью воеводы?
Неронов брал на себя снова дело прежних епископов первохристианской Церкви: выступая против властей, он становился защитником угнетенных и слабых. И тем самым он без слов утверждал право критики или прямого воздействия священства, облеченного высшим моральным авторитетом, на государственные власти. Шереметев потребовал, чтобы к нему привели этого человека, мешавшего народным радостям и увеселениям, и в правеже подверг его избиению. Под ударами Неронов безмолвствовал, как бесчувственный, и читал книгу великого вселенского святителя святого Иоанна Златоуста «Маргарит» – книгу, которую он всегда носил с собою. В тюрьме, закованный в цепи, он непрерывно воспевал хвалу Богу и читал вечерню, утреню и полуночницу. И множество народа, обходя бдительность его стражи, посещало его в темнице и оставалось там с утра до вечера, слушая его пение и поучения. В тюрьме он оставался 40 дней и был освобожден только по особому приказу из Москвы. Все это дело происходило между 1634 и 1636 годами[196].
IV
Челобитная 1636 г.
Эти периоды в тюрьме или на положении кающегося лишь на короткое время прерывали апостольскую деятельность пламенного реформатора. Каждый раз он возвращался к своему делу со все большей и большей решимостью. Далеко не все его собратья-священники находились в состоянии маразма: среди них были люди, которое, как и он, понимали требования эпохи и лишь ждали авторитетного голоса, чтобы последовать за ним. К числу своих учеников-мирян Неронов скоро смог присоединить и нескольких благожелателей из духовенства. Он мечтал об этом, но это казалось ему трудно осуществимым идеалом. Многие священники, соперничая с ним, пытались «извлечь из глубин своего сердца всю сладость поучений Божественного Писания», так характеризует он деятельность некоторых своих собратьев. По-видимому, они начинали, подобно ему, вступать в прямую духовную связь со своими прихожанами, начинали произносить проповеди. Он отнюдь не покидал их в их трудах, но, напротив, поощрял их, работал над их душами, а, может быть, и пользовался для себя тем хорошим, что в них было. Нам приходится лишь представлять себе при свете воображения те встречи, которые, может быть, происходили между всеми этими представителями духовенства, те мысли о современном положении Руси, которыми они обменивались, те планы, которые они обсуждали, чтобы улучшить состояние православной Церкви и утишить праведный гнев Божий.
Среди них были Симеон Трофимов, настоятель церкви Успения на Ильинской горе, выборный благочинный нижегородского духовенства, следовательно, важное и влиятельное лицо; был его брат Андрей из храма св. Сергия в маленьком монастыре в предместье Петушково, был Мелетий Емельянов из церкви Николы в торгу, и его брат Тит из Происхожденской церкви; был Онуфрий Климентов из Большого Вознесения; был Василий Никитин из церкви св. Георгия, в которой еще в 1621 г. не служили; был Трифон Алексеев от Казанской Божией Матери, и всех их возглавлял Иван Неронов, продолжавший быть настоятелем церкви Воскресения[197]. Из примерно тридцати приходов Верхнего города и Нижнего города было представлено 9; от кремлевских церквей не было ни одного священника. Многие из этих священников, по-видимому, были молодыми, другие были уже зрелого возраста: мы найдем в дальнейшем, через 17 лет, Симеона в Москве[198]; Мелетий вскоре стал служить в Никольской церкви[199]; Онуфрий в 1646 году украсил серебром и золотом крест, находившийся в той же самой Вознесенской церкви[200]; Василий, вдохнувший, по-видимому, новую жизнь в ранее запустелый храм, выстроил его заново из камня после 1647 года, а сам в 1653 году под именем Варнавы принял монашеский сан в Печерском монастыре; в этом монастыре мы находим его еще в 1661 году[201]; в дальнейшем Тит принял там монашеские обеты в 1645 году под именем Тихона[202]. Умер он в 1660 году архимандритом Данилова монастыря в Переславле Залесском[203]. Таким образом, перед нами предстает кружок энергичных людей, преданных своему делу и тесно связанных между собою, – причем некоторые были связаны даже узами родства, – людей, близких народу, но исполненных решимости вести народ к желаемой ими цели и исправлять его жизнь и нравы.
Была предпринята конкретная попытка осуществить реформы. Представители кружка направились к представителю патриарха Василию Тимофеевичу Потапову: вопрос ставился о том, чтобы сделать обязательным во всех церквах, начиная с соборных, чтение часов перед обедней; этого требовало предание св. отцов и каноны Стоглава[204]. Потапов принял соответствующие меры. Но высшие иерархи замолчали это дело, а что касается настоятелей церквей, которые попытались ввести этот порядок, то прихожане возмутились, говоря: «Таво не повелось у нас и в соборных церьквах, а ты де затеваешь новыя уставы и, коли де так годно, и ты де привези указ с Москвы, чтоб по всем церьквам так творили»[205].
Ревнители решили обратиться к Москве. Момент был очень благоприятный. Конечно, на верхах существовало определенное увлечение западными новшествами: невзирая на Стоглав, продолжали стричь бороду, очень ценили пришедшие из Германии гравюры с печатными текстами[206], переводили в Посольском приказе «Космографию» Меркатора[207], некоторые бояре изучали латинский язык[208], юный царевич и его товарищи иногда носили немецкое платье[209]. Но тут произошли перемены: вместо государственного деятеля на посту патриарха его место занял иерарх, мало интересовавшийся политикой, но благочестивый и исключительно преданный благу церкви. То был прежний псковский архиепископ Иоасаф. Одним из первых его действий было решение сослать, а затем и подвергнуть суду недостойного суздальского архиепископа Иосифа Курцевича[210]. Для того чтобы обслужить в религиозном отношении Сибирь, он, невзирая на пассивное противодействие духовенства, направил туда из Вологды и Москвы архимандрита, протопопа, 11 белых священников и 6 монахов, которые все были добрых нравов, хорошими духовными отцами, послушными канонам и преданиям; и при том они были непьющие[211]. Он не побоялся обратиться с самым суровым порицанием к игуменье Покровского монастыря в Суздале, в монастыре которой монахини, большею частью благородного происхождения, жили распутно и даже ро жали детей[212]. В самом Нижнем религиозные настроения были в это время очень сильны, что, по-видимому, обусловливалось видениями Петра Гладкова, основателя скита Оранское Поле, расположенного приблизительно в пятидесяти верстах от города. Сама жизнь Петра Гладкова была связана с целым рядом чудес[213].
От имени своих друзей Неронов составил челобитную о непорядках в церкви и о лжи в отношении самого христианства. В этой челобитной он подробно, простым народным языком, перечислял все злоупотребления и пороки как народа, так и духовенства[214]. Челобитная была составлена, впрочем, в отношении литературного оформления довольно небрежно.
Протопопы не выполняют своего долга, говорилось там, не зачитывают приказов царя и патриарха, не преследуют пьянства, не поучают свою паству.
Священники предаются лени и пьянству, они служат, не считаясь с канонами, в пять или шесть голосов зараз; даже в соборных храмах они пропускают чтение часов, а обедни без часов – это птицы без крыльев. Во время Великого поста, особенно святого времени, они лгут Богу, воспевая ночью «Сподоби, Господи, в вечер сей без греха сохранитися нам…», и это в тот самый момент, когда солнце уже встает!
Во время литургии и в самый торжественный ее момент они не могут установить в церкви порядка и тишины. Разные жулики и негодники с шумом ходят по церкви, по шесть и более, ругаются, бранятся, дерутся; одни говорят, что их продали в рабство и просят деньги на выкуп; другие делают вид, что они отшельники, показывают свои черные одеяния, свои власяницы и собирают деньги на построение храмов, которых на самом деле никто не собирается строить: часто потом их встречают вместе с разными пьяницами; иные делают вид, что они сошли с ума, а потом видишь их в полном здравом уме; еще другие со стоном валяются по земле и показывают искусственные раны, где якобы можно видеть и кровь, и гной. Слышны одни крики и причитания. Нет возможности сосредоточиться! Настоятели подбирают молодых и неженатых пономарей; разрешают детям играть на клиросах… Какие это пастыри? Это волки в овечьей шкуре.
