Андрей Лазаренков - Партия, которую создал Иисус
В погоне за развлечениями от неимущих не отставали и богачи — в то время гладиаторскими боями, звериными травлями и бегами в цирке увлекались все поголовно — от рабов до императоров. Доходило до того, что император Нерон лично выступал на бегах в цирке в качестве простого жокея {100}, а император Коммод настолько пристрастился к гладиаторским боям, что сам, переодевшись гладиатором, выходил на арену амфитеатра. Рассказывали, что он 735 раз участвовал в гладиаторских поединках (видимо, поддавались соперники императору, а то уж слишком какой-то непобедимый). А когда против Коммода был составлен заговор, то задушили его не где-нибудь, а прямо в гладиаторской казарме, куда он пришёл готовиться к очередному выступлению {101}.
7.Panem et circenses — «Хлеба и зрелищ!» — в этот нехитрый лозунг, придуманный римским поэтом Ювеналом, укладывалось всё «мировоззрение» праздной толпы, которая заполняла римские и греческие города и всё свое время проводила на площадях, в харчевнях, публичных домах, банях, цирках и амфитеатрах. Эту невежественную, ленивую, грубую, жадную до развлечений массу совершенно не интересовали вещи, требующие хоть малейшего напряжения интеллекта. Наверное, поэтому театр, требующий от зрителей хотя бы некоторых умственных усилий, никогда не пользовался особой любовью у римского плебса. Был случай, когда в театре во время представления комедии Теренция вдруг разнеслась весть о том, что идут гладиаторские бои, и тут же все зрители, сорвавшись со своих мест, ринулись в амфитеатр {102}.
Нельзя, конечно, сказать, что в Римской империи совсем не существовало никакой интеллектуальной жизни. Были здесь, конечно, и талантливые литераторы, и мудрые философы, и вдумчивые государственные деятели, но — увы! — таких на всю страну насчитывалось совсем немного, никакой погоды они, понятно, не делали, а основная масса населения предпочитала жить весело и просто и не о чём не думать. Идеалом гражданина в императорскую эпоху становится тихий, спокойный обыватель — «золотая посредственность», по меткому определению поэта Горация {103}. Ещё бы! Ведь такой гражданин меньше всего причиняет хлопот начальству. Он послушен, не возбуждается, не страдает чрезмерным честолюбием, не лезет, куда не просят, и не задает лишних вопросов.
Греческий писатель Лукиан из Самосаты (120 — 180 гг.) в своих сочинениях так выразил жизненный принцип (а вернее беспринципность) типичного римского обывателя: «Лучшая жизнь — это жизнь простых людей, она и самая разумная. Оставь нелепые исследования небесных светил, не ищи целей и причин и наплюй на сложные построения мудрецов. Считая это всё пустым вздором, преследуй только одно: чтобы настоящее было удобно, всё прочее минуй со смехом и не привязывайся ни к чему прочно» {104}.
По сути, это был самый настоящий гимн обывательскому пофигизму — то есть живи просто, без затей, и не стремись ни к чему такому, чего нельзя выпить или съесть.
Следуя этому принципу, римляне всерьёз ничего не воспринимали, даже свою собственную религию. По определённым дням они, конечно, как было исстари заведено, посещали храмы, приносили жертвы, но в суть происходящего особо старались не вдаваться. Боги для них давно стали чем-то вроде фольклорных, сказочных персонажей, к которым ни в коем случае нельзя относиться серьёзно. Даже сами служители культа зачастую не верили в то, чему обязаны были служить. По свидетельству Цицерона, римские жрецы-авгуры, исполняя положенные обряды, не могли удержаться от улыбки, когда глядели друг на друга (отсюда, кстати, и пошло выражение «улыбка авгуров») {105}.
С каким циничным юмором относились римляне к своим богам, хорошо видно из одного анекдотического случая, произошедшего во времена императора Тиберия (14 — 37 гг.). Некто Деций Мунд, пронырливый молодой человек, влюбился в замужнюю женщину, Паулину, но был ею отвергнут. Тогда Мунд, разузнав, что Паулина — страстная почитательница бога Анубиса, подкупил жрецов, чтобы те как бы по секрету сообщили Паулине невероятную новость: бог Анубис, оказывается, этой ночью требует её к себе, чтобы разделить с нею ложе. Обрадованная Паулина поспешила вечером в храм, а там её уже поджидал заранее спрятавшийся Мунд. Когда жрецы, погасив свет и заперев двери, ушли, Мунд выбрался из своего укрытия и всю ночь напролёт под видом бога Анубиса развлекался с доверчивой Паулиной. Когда настало утро, Мунд незаметно выскользнул из храма, а Паулина побежала домой, чтобы рассказать мужу и соседкам о чуде, случившемся с нею в храме. И, скорее всего, эта история окончилась бы ничем, если бы тщеславный Мунд не разболтал всем и каждому о том, как недотрога Паулина отдалась ему даром. Разразился скандал, оскорблённая в лучших чувствах Паулина бросилась жаловаться самому императору, и тот приказал продажных жрецов распять, храм разрушить, а прохвоста Мунда изгнать из Рима {106}.
8.В императорском Риме, этом огромном городе-паразите, никогда не мог бы появиться и действовать пророк, законоучитель или народный вождь, подобный тем, которые в это же самое время один за другим появлялись в Иудее.
Есть непреложный закон: чтобы люди пошли за пророком, вождём или иным властителем дум, необходимо, чтобы их мысли были созвучны. Иными словами, ещё прежде чем пророк обратится к ним со своими идеями, эти идеи хотя бы в самой смутной форме уже должны бродить в их головах. Именно так произошло в Палестине. Ещё не было ни Иоанна Крестителя с речами о грядущем пришествии Мессии, ни Иисуса из Назарета, а мессианская идея уже будоражила еврейский народ на протяжении нескольких столетий, достигнув максимального накала к I в. н. э. И только после этого появился Христос...
Будучи смелым, уверенным в своих силах проповедником, Иисус тем не менее прекрасно понимал, что не всё зависит от одного лишь красноречия, очень важен также и состав аудитории. Какой смысл обращаться к тем, кто не желает ничего слушать? Иисус, конечно, мог, если бы захотел, отправиться в миссионерское путешествие, скажем, в Грецию или Рим, но зачем? Метать, по его же собственными словам, бисер перед свиньями!? И если он запрещал своим апостолам «ходить на путь к язычникам», то это было вызвано отнюдь не его национальными или религиозными предрассудками, а гораздо более прозаическими причинами. Иисус понимал, что современные ему эллины и латины безнадёжны в смысле спасения и поэтому не хотел понапрасну терять с ними время.
Между прочим, скепсис Иисуса в отношении язычников подтверждается и опытом апостола Павла, который уже после Христа нёс Божье слово за пределы Палестины. Если Иисусу среди иудеев удавалось собирать тысячные толпы слушателей, то успехи Павла в греческих городах были гораздо скромнее. Например, в Афинах его рассказ о воскресении мёртвых вызвал лишь насмешки, а поверили и пошли за ним в этом крупном греческом городе всего лишь несколько человек (Деян. 17:32-34). И.С. Свенцицкая справедливо замечает, что «если отбросить общие фразы Деяний апостолов о «множестве» эллинов и иудеев, которые шли в том или ином месте за христианскими проповедниками, и обратиться к конкретным фактам и именам, то окажется, что первые христианские группы были немногочисленны. Так, в Апокалипсисе сказано, что в Сардисе «есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих» (3:4), т.е. остались верными христианами; во время пребывания Павла в малоазийской области Троада все его ученики уместились в одной комнате (Деян. 20:7)» {107}.
Да и вообще, как показывают исторические документы, в первые полтора века после смерти Иисуса увеличение числа христиан в основном происходило не за счёт привлечения новых приверженцев — и римляне и греки в это время, как мы уже упоминали, предпочитали вообще ни во что не верить, — а благодаря высокой рождаемости среди христиан. Христиане не допускали разврата в своей среде, соблюдали строгую моногамию и поэтому имели много детей. Женщина-христианка рожала мужу-христианину каждый год по ребёнку, потому что аборты у них считались страшным грехом. А язычники в это время обходились почти без детей и постепенно вымирали.
Скорее всего, Иисус не планировал в обозримом будущем переносить свою деятельность за пределы Палестины. Он слишком хорошо знал, что представляли собой тогдашние язычники, и не хотел попусту тратить на них своё драгоценное время. Если бы они не разделяли эсхатологических[21] воззрений израильтян, то это было бы ещё полбеды. Религиозных людей, даже иноверцев, в принципе можно привести к истинной вере. Беда была в том, что и римляне и греки в большинстве своём вообще ни во что не верили и не хотели верить, и в этом своём пороке были неисправимы. Именно это и подразумевал Иисус, когда запрещал своим апостолам ходить «на путь к язычникам».
