Молитвы человеческие - Елена Черкашина
– Этот гриб, – говорила она, – вовсе не гриб, а молодой охотник. Он бродил по лесу в поисках дичи, а когда подошёл к реке, то увидел старца, который хотел перейти реку вброд.
– Не знаешь ли ты, сынок, где тут мелкое место? – спросил старец юношу.
На что тот дерзко ответил:
– Мне ли не знать! Я тут все тропинки исходил, каждую травинку знаю!
– Так укажи мне, будь добр!
Но по какой-то причине отвернулся охотник от старца и со смехом отвечал:
– Что я – слуга тебе, что ли? Сам себе и служи!
В ту же минуту застонал, загудел лес от сильного ветра, всё потемнело, и раздался голос:
– Не можешь рукой путь указать?! Тогда научись служить!
И превратился юноша в гриб. Старец тот великим магом оказался, и велел охотнику долго-долго стоять, пока не сорвёт его рука человека.
– А что же дальше? – с волнением спрашивали придворные. – Что дальше, принцесса, было в вашем сне?
Девушка подумала, вспоминая, и сказала:
– А дальше нужно этот гриб разделить на сорок крохотных частей и дать больным людям. Как только это будет сделано, на том месте в лесу, где стоял гриб, вырастет высокое дерево. Оно простоит семь долгих лет под дождями и ветрами, и проходящие мимо странники станут укрываться под его кроной, собирать сучья для костра и ломать его ветки. Когда же минует семь лет, то придёт дровосек и срубит дерево для своего очага.
Придворные в изумлении молчали.
– И это всё вы видели в вашем сне? – спросил, наконец, кто-то.
– Да. Но это ещё не конец. Семья дровосека будет долгую зиму обогреваться от этого дерева, а золу и пепел – выбрасывать позади дома. И как только настанет весна, на том месте вырастут прелестные цветы. Их станут рвать, любоваться ими, а дочь дровосека сделает себе яркий венок. И лишь когда увянет и опадёт последний лепесток, заклятье потеряет силу и юный охотник оживёт.
Все невольно ахнули с облегчением.
– Неужели этот сон – правда? – спросил один из придворных.
– Всё возможно, – задумчиво молвил король, – а потому велите разделить этот гриб на сорок частей и раздайте самым больным людям.
Так и сделали. А потом настал день, когда дочери короля доложили: на том месте в лесу, где рос гриб, появилось небольшое дерево. Принцесса захлопала в ладоши:
– Ну вот, я же говорила! Он должен опять стать человеком!
И повелела подать карету. В лесу, стоя под деревом и любуясь его свежей листвой, она долго думала, не совсем понимая значение сна. Когда вдруг заметила старца. Тот проходил неподалёку и, увидев кортеж, замедлил шаг. Его внимательный взгляд остановился на тонком стволе, а губы прошептали:
– Ты уже стал деревом! Неплохо, неплохо…
– Дедушка, – молвила девушка, – вы знаете, кто это?
– Как же не знать? Старый знакомый!
– А где вы встречались?
– Вон там, у реки… – и старец умолк.
– Так значит, это вы наказали его?
– Он сам себя наказал, а я лишь хотел научить его мудрости.
– Какой мудрости? – серьёзно спросила принцесса.
– Очень простой. О том, что все мы служим друг другу. Каждый день, каждый час мы, люди, должны стремиться с любовью и терпением помогать друг другу теми дарами, которыми наградила нас природа. Крестьянин – выращивать хлеб, охотник – приносить дичь для стола, пекарь – печь лепёшки. А если кто-то просит указать ему дорогу, то не смеяться дерзко, а просто помочь.
– Так вот почему он должен стоять деревом, а потом согревать очаг и стать полевыми цветами! – воскликнула юная принцесса. – Вы хотели научить его быть слугой!
– Как все и вся, – тихо молвил старец. – Так устроена жизнь. Как все и вся.
С этими словами он низко поклонился принцессе и продолжил путь. А юная девушка, в последний раз погладив ветви дерева, направилась к карете. Когда она уезжала, то долго смотрела на заколдованного охотника, и как много сочувствия было в её взгляде!
Мать и дочь
Лес скрипел, стонал, пугал. Марфа остановилась и вытерла лоб: куда же идти дальше? Страшно… Огляделась. Здесь, в пустынном месте, где ни деревушки, ни скита, и переночевать негде. Шалаш не построишь – поздняя осень, дождём замочит. Что ж делать-то?
Она поискала в мешке и, найдя полусухой кусок хлеба, примостилась у дороги. Не успела поднести хлеб ко рту, как опять нахлынули горькие мысли: «Ах, дочка, дочка, как ты обидела мать! Бросила, не сказала ни слова, даже знака не оставила. А я-то – проснулась на заре, давай кликать: корову доить надо да в стадо выгонять, а тебя и след простыл. Люди сказали, с хахалем ты убежала, да вот только хахалей рядом с тобой никто никогда и не видел…»
Марфа долго сидела, мусолила сухарь, скорбела, поникнув головой, а затем встала и приготовилась идти. Перетянула платок, узлы завязала за ноющей спиной, чтоб поясницу прикрыть, и пошла по грязной дороге, стараясь не смотреть в сторону леса и потихоньку желая, чтобы вдруг – деревенька или просто огонёк. Люди всегда приветят, а не приветят, так разрешат на сеновале переночевать или в яслях. Всё не на непогоде.
Дочка была тихоней. По углам сидела да старый требник читала, что ей знакомый священник дал. Сделает дела – и сидит, матери не перечит. «Маша, Мария, – вздыхала Марфа, – лучше б ты как все была да замуж хотела. Мы б тебе парня из соседней деревни подыскали, детишек бы родила. А то взяла и скрылась. А я вот теперь хожу и ищу, потому как от людей стыдно! А найду – поколочу, за косы домой приволоку! Ох, позор мне, позор…» Только странное дело – чем дальше уходила от знакомых мест мать, тем меньше гневалась на дочь. Уже не только злые мысли, но и другие в голову лезли. Ведь всякое могло случиться…
Вдалеке блеснул огонёк. Вроде как хутор: съедобным потянуло. А потом и услышала явственно: лошади в стойле топочут. Обрадовалась Марфа, заспешила по дороге, вытаскивая ноги из грязи. А как к хутору подошла, стало ей жутко. Мало ли, места незнакомые, безлюдные, что за семья живет? Только делать-то нечего, ночь сгустилась, а потому подошла и в крепкие ворота постучала.
Ей долго не открывали. Затем послышалась брань, и плечистый мужик слегка двинул створки ворот.
– Что кричишь?
– Люди добрые, – униженно просила путница, – ночь на дворе, страшно, пустите хоть
