Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр
Нет! Только тот, кто знал такого очевидца, как Петр, мог бы избежать подобного!
Первоевангелист, которого Церковь называла Марком, таковым не был.
Первоевангелист не смотрит на события иначе, чем так, как он их преподносит. Но внимательно! Он хочет дать определенные, фиксированные события, но в своем идеальном мире он в то же время потерял живую прозаичность земного меры времени; он считает, что описывает историю вечности, по крайней мере, он забывает о серьезных событиях, в виду содержания, которое для него — бесконечность. В этом и состоит противоречие евангельской хронологии. Но тот факт, что первому евангелисту удалось хотя бы втиснуть создание своей идеальной концепции в столь короткий для нашего исчисления промежуток времени, доказывает прежде всего, что христианский принцип не способен создать подлинное, протяженное произведение искусства и что первоевангелист основывался не на чем ином, как на том, что знал настоящую жизнь Иисуса.
Но мы хотим, чтобы он в любом случае пользовался таким уважением, чтобы к нему больше не приходили с вопросом о праздничных путешествиях. Этот вопрос известен только четвертому и богослову.
Правда, богослов и в этом отношении сильно упрощает себе задачу. Он говорит: «разница в хронологии легко устраняется замечанием, что в первых трех Евангелиях вообще нет хронологических маркеров».
Мы видим, что теология — легкая наука, но ее вес еще более облегчен критикой.
§ 69. Преображение.
1. Синоптический рассказ.
Лука оказал большую услугу тем, кто любит избавляться от чуда с помощью естественного объяснения, или тем, кто, подобно Шлейермахеру, по крайней мере, удовлетворен, если может держать чудо, во всей его ужасности, на расстоянии и оставить его в той таинственной дали, в которой о нем больше не нужно беспокоиться.
Петр и другие, с которыми Иисус взошел на гору, по словам Луки, погрузились в глубокий сон, когда явились Моисей и Илия и беседовали с Господом. Только проснувшись, они увидели славу Иисуса и двух мужей рядом с Ним, а когда отошли от Него, Петр сказал Иисусу: «Учитель, как здесь красиво; давай построим три палатки: одну для Тебя, одну для Илии и одну для Моисея». Каждый внимательный читатель, — торжествует Шлейермахер, — легко увидит, что утверждение о том, что эти двое были Илия и Моисей, имеет основание только в полусонном высказывании Петра. Но были ли Петр и двое других в момент пробуждения еще полусонными или уже полностью спящими, Лука не пожелал сказать об этом точнее; каждый внимательный читатель скорее увидит, что он считает, что Петр правильно рассудил о странных явлениях и что его разум был совершенно ясен, когда он проснулся. Но мы сразу же увидим, что Лука не очень удачно вставил выдумку своей головы в рассказ о Марке. Откуда же он знает, или как читатель должен узнать, как стало известно, что два святых мужа беседовали с Иисусом «о пути Его, который Он должен был совершить в Иерусалиме»? Разве не принято для такого рода идеальных представлений, с которыми мы имеем дело, использовать самые простые средства? Должно ли, после посвящения в тайну трех избранных учеников, Петра и Зеведеева, снова беспокоить Иисуса тем, что он впоследствии наставлял учеников относительно предмета той беседы? Нелепость! Какая нелепость, что Петр, стало быть, проспав основное дело, должен был в момент расставания двух незнакомцев прийти к мысли, не построить ли им хижины. Эта мысль пришла ему в голову только тогда, когда они спокойно стояли рядом с господином и разговаривали с ним. Марк правильно представил ситуацию, когда Петр высказал это предположение в отношении людей, стоявших рядом с Господом и беседовавших с Ним. Марк ничего не знает о том, что ученики спали; но к ним, по его словам, явились Илия и Моисей, и они беседовали с Господом; ибо Марк ничего не говорит о том, что незнакомцы беседовали с Иисусом о Его исходе; он полагается на то, что каждый читатель увидит непосредственно предшествующую речь Иисуса о Его страстях и самом прославлении в их «Зусан Санг». Теперь Марк говорит, что Иисус взял с собой на гору трех самых достойных учеников, конечно, для того, чтобы они были свидетелями Его седьмого преображения. Лука также использует выражение, что Иисус взял с собой троих, но разрушает структуру целого, когда, чтобы использовать свою любимую формулу, он сразу же забывает об учениках, парализует и прерывает поезд, который в оригинальном рассказе влечет нас к следующему чуду, и замечает, что Иисус взошел на гору «помолиться».
Лука также исказил концовку. Ибо когда Петр говорил о построении скинии, пришло облако и заслонило Сте. И, войдя в облако, они испугались. И вот, из облака раздался голос, говорящий: Сей есть Сын Мой возлюбленный. Слушайте Его! И когда раздался голос, Иисус был найден один». Повторяющееся «фи» настораживает, замечание о том, что ученики испугались, прерывает ход повествования, делает путь, по которому исчезают фигуры, тягучим и слишком медленным и разрушает контраст между оживленной сценой и последовавшим за ней одиночеством Иисуса. Марк хорошо знал, как должны исчезать небесные явления: и вот, говорит он, облако осенило их, и голос вышел из облака и говорил; то есть, оглянувшись вокруг себя в тот же миг, они не увидели никого, кроме Иисуса наедине с ними..... «Ибо они ужаснулись», — замечание, которое должно объяснить бессмысленность предложения Петра, несомненно, является инородным дополнением, заимствованным у Луки. Если бы Марк хотел, чтобы ученики встревожились, он бы позаботился об этом заранее, то есть заметил бы это заранее, когда явление явилось им. Теперь же он имеет дело только с Петром и его предложением.
Матфей оставил рассказ Марка практически нетронутым. Лишь в конце, когда голос раздается из облака, Лука склоняет его ослабить контраст: ученики, услышав
