Свобода и евреи - Шмаков Алексей Семенович
А между тем, не упало ли современное общество до такой низости, что допустило биржу сделаться верховным и непогрешимым судьей правительственных мер?!..
Всё изложенное ещё с большей яркостью иллюминируется дальнейшим.
Проникнув в какую-нибудь политическую партию целым кагалом, евреи ловко устраиваются здесь, чтобы обеспечить своё влияние Для них в эту минуту нет ничего более настоятельного, как усвоить себе партийные страсти, исповедовать чужые идеи. Воздвигнув их в абсолютные истины, они покрывают сарказмами всякого, кто заговорит об умеренности, «обоготворяют» партийных вожаков, яростно клевещут на членов партии противной и задают тон с непререкаемой наглостью и со всем холодом презрения…
Да и как не послушать их? Партия, быть может, чахла и изнемогала, мало верила в саму себя, причём не было недостатка и в мрачных умах, желавших ещё более ограничить её задачи; в её корифеях чудились ей зловещие недочёты; здесь она угадывала человека не подходящего, там видела лишь обыденного честолюбца. Самые благоразумные требовали серьёзной предварительной работы, чтобы очистить её принципы и подготовить людей…
Вмешательство евреев сразу действует, как возбуждающее средство, избавляя партию от всяких сомнений. Она уже не терпит никаких колебаний и скоро приходит к убеждению в том, что страна принадлежит ей. Разве её идея — не энциклопедия политической мудрости? Разве её руководители — не всеобъемлющие умы? Во всяком случае иудейская пресса трубит ей об этом досыта. Весьма естественно, что подобная партия привыкает считать тех, кто дал ей эти иллюзии, за свой цвет и за свою квинтэссенцию. Евреям, стало быть, — важнейшие места, лучшие пожитки и доспехи неприятельских полководцев. И вот этих евреев мы начинаем встречать повсюду. Они заполоняют официальные приёмы, балы и обеды, списки служебных производств, внепарламентские комиссии. Партия живёт, по-видимому, единственно через них и завоёвывает только для них же. Можно сказать, что они её ум и сердце, что своими победами она обязана исключительно их усилиям, что они вытащили её их ничтожества и продолжают нести её на своих плечах.
И такое мнение до известной степени не лишено оснований. Свойственный евреям дух предприимчивости и шарлатанства играл, конечно, не последнюю роль в этом чрезмерно быстром успехе партии. Они вели деятельную пропаганду и своими гимнами изумления выдвинули вперёд человека, будущность которого хищным, коммерческим нюхом своим они угадали заранее. Кроме того, они ведь занимали сцену без перерыва и тысячами способов сумели сделать себя незаменимыми. Большие и маленькие услуги, основание дружеских газет, организация избирательных комитетов, денежные и иные авансы. О, да, партия обязана им бесконечно! А между тем, они шагу не ступили и гроша не дали иначе, как хорошо обдумав и взвесив, ибо, подобно ростовщику — своему отцу, еврейский политик действует только по логике таблицы процентов.
Отсюда путём интриги, той еврейской интриги, которая подвижна, как волна и прожорлива, как пламя, огромные барыши победы неминуемо притекают в их руки. Само собой разумеется, что, по их словам, всей этой благодатью они обязаны только своим исключительным дарованиям. Не представляется ли еврей квадратом и даже кубом всякого иноплеменника, не он ли лучшее создание природы и воспитания?
Точно также, когда, вступив в период упадка, партия постепенно движется к своему разложению, на долю сынов Израиля выпадает немало хлопот. Речь идёт уже не о нападении, а о «самозащите». Действительно, отдавать назад — вещь отвратительная для еврея, и тот, кто его принуждает к этому, — последнее из чудовищ. Вот почему он грызется с осатанелым упорством. Тогда разражаются целые потоки брани, ураганы оскорблений, язвы клеветы, открытые подстрекательства на самые крайние меры и на уголовные злодеяния.[12] Подобно вулкану в период извержения, еврейская пресса изрыгает огонь и серу, отплёвывает грязь, камни и пепел. Иной раз при чтении её статей невольно вообразишь себя на шабаше ехидн, одержимых всеми ужасами демонического неистовства…
С какой горечью должны размышлять об этом честные люди партии, даже те из них, кто думал сотворить чудеса, принимая поддержку евреев и уступая им лучшие роли?
«Евреи нас погубили!…» — вынуждены они сознаться, наконец.
Но когда они распознают корень зла, тогда уже бывает слишком поздно. Партия, поднявшаяся «при благосклонном участии» сынов Иуды, через них же и гибнет. Рано или поздно, а изнемогает она под гнётом всеобщего осуждения. Причём само падение её, как и всякий, впрочем, еврейский крах, является невероятным скандалом.[13]
IX. Поднимаясь со ступеньки на ступеньку, еврейство расширяет свои задачи. Начав с «поддержки» того или иного парламентского депутата, оно вскоре решает «избирать» их само. Засим оно проникает в политические партии, овладевает положением и, наконец, приступает к «увенчанию здания». Но прежде, чем ему удастся выдвинуть своего собственного Гамбетту или д’Израэли, иудаизм оказывается вынужденным пройти ещё через одно мытарство.
Везде, а особенно во Франции, партии не способны ни на что без главы, которая ими командует. Евреи знают это. Вот почему они не щадят усилий для овладения человеком, призванным на эту роль или же способным разыграть её в будущем. С целью обойти или «настроить» его, увлечь его сердце, поработить разум, привести его к отождествлению своего самолюбия с их интересами и внушить ему, что именно в них он имеет вернейших друзей, одним словом, чтобы связать его с собой неразрывными узами, их таланты превосходят сами себя и возвышаются до чудес… в решете.
Еврейская стратегия в этом, как, впрочем, и в других направлениях, сводится к трём средствам, которые она двигает одновременно.
Во-первых, — лесть. Рожденный льстецом, еврей без подготовки располагает всеми тайнами лести и умеет затронуть все её струны. Он равно преуспевает как в излияниях заискивающей преданности, так и в гимнах лицемерного поколения. Он не только изумляется перед человеком, но он влюблён в него; воспевая его суетность, он вместе с тем знает и слова, идущие прямо к его сердцу. Этот упоительный культ в связи с глубочайшим раболепием безошибочно делает своё дело. В трогательном сочетании здесь слышатся и гармония возвеличивания, и лепет самоотречения. Всё это ослепляет тем вернее, что сыны Иуды сознают, как опасно противоречить себе. Вот почему ещё тоньше, если это возможно, кадят они человеку вдали от него, за глаза, их восторги только более «искренни» и ещё более жгучи.
Но неужели же так трудно проникнуть в ядовитую микстуру этой лести и за балаганными декорациями дружбы подметить гримасы обмана? Прислушиваясь к интонациям голоса, долго ли отличить корысть и ложь? Среди торжественных звуков симпатии разве могла бы не выдать себя в еврейском оркестре маленькая флейта, уже репетирующая сплетни? Да и возможно ли настолько не понимать еврея, чтобы не видеть, что у него льстец — родной брат клеветника, что ласкательства и дерзость — лишь разные стороны двуличия?..
Увы, во всякую пору их карьеры, но прежде всего при её начале, политические деятели очень податливы на еврейскую льстивость. Представим себе честолюбца, перед которым его будущность уже рисуется в розовом свете, но который ещё не освоился со своим призванием. Если в этот период, когда он ещё борется с последними тенями неизвестности и, быть может, против своих же собственных колебаний, еврейская лесть, идя к нему навстречу, скажет ему, что он человек необыкновенный, разве не примет он этого за откровение с небес? Независимо от сего, радость обладания целой группой энтузиастов-поклонников, освобождая его от сомнений, не даёт ли ему величественной идеи о нём самом и безграничной уверенности в своих силах? С этой минуты, он уже смело шествует к цели, импонирует и покоряет. По-видимому, возводя его на пьедестал, сыны Иуды передают ему и свой престиж грандиозного шарлатанства. Естественно, что между ними и им устанавливается связь навсегда: он уже не может обойтись без них, так как, перестав быть богом, он превратился бы в простого смертного. Наоборот, если у этого человека благородное сердце, евреи не замедлят привязать его к себе ещё и самой обольстительной из всех форм лжи — симуляцией искренней и страстной дружбы. Он будет окружен еврейской молодёжью, блистающей усердием и самоотвержением. Быстрые в истолковании его желаний, как и в исполнении его приказов, эти юные израильтяне образуют вокруг него нечто в роде священного легиона. На лире кагальной поэзии станут они воспевать ему хвалу, пока он не свалится с пьедестала, или же пока они сами его не растопчут…
