Вероника Андросова - Небесные книги в Апокалипсисе Иоанна Богослова
Итак, в контексте всего повествования Апокалипсиса образ запечатанной книги является гораздо более важным, чем образы книги жизни и книги людских деяний, которые упоминаются в Апокалипсисе фрагментарно.
4.1.3. Последовательность рассмотрения различных аспектов образа запечатанной книги в настоящей работе
На протяжении истории толкования Апокалипсиса запечатанная книга воспринималась по-разному: относительно нее предлагался целый ряд разнообразных мнений, от Писания Ветхого Завета и книги судеб до «разводного письма».
При интерпретации данного образа за основу может быть принято подробное описание внешней формы книги («написание внутри и отвне» и наличие «семи печатей»). Однако история толкования наглядно показывает, что при таком методе толкователи приходят к совершенно разным выводам. Как предупреждает Р. Стефанович[221], неверно интерпретировать образ запечатанной книги только сам по себе, в отрыве от общего контекста повествования 4-й и 5-й глав Апокалипсиса.
Выше было показано, что и события последующих глав Апокалипсиса имеют связь с запечатанной книгой. Многогранность и значимость данного образа требует взвешенного и многостороннего анализа. Таким образом, полноценное исследование образа запечатанной книги должно включать в себя три аспекта:
• анализ внешнего описания запечатанной книги и рассмотрение основывающихся на нем толкований;
• анализ роли книги в композиции и образности раздела Откр 4-5;
• анализ роли запечатанной книги в развитии последующего повествования Апокалипсиса.
Все эти три аспекта будут исследованы в настоящей работе. Однако представляется целесообразным начать рассмотрение со второго пункта, то есть с анализа образа книги в композиции и образности раздела Откр 4—5. Действительно, образ запечатанной книги вплетен в повествование 5-й главы и неразрывно связан со всей остальной образностью раздела Откр 4—5. Итак, для верного понимания образа книги необходимо сначала проанализировать повествование 4-й и 5-й глав Апокалипсиса, исследовать образный ряд и раскрыть основные темы и идеи раздела. Роль книги выявляется в соответствии с общей идеей 5-й главы. Помимо этого, толкование книги должно также сочетаться с образами 6-й главы Апокалипсиса, следующими за снятием с книги печатей.
В результате такого подхода будет получен критерий, который поможет оценивать существующие разнообразные толкования книги: вписывается или не вписывается то или иное толкование в общий образный ряд и основную тему всего раздела. Наличие такого критерия дает возможность более объективного подхода к толкованию образа книги как такового, что соответствует первому аспекту исследования.
Третий аспект исследования образа запечатанной книги будет раскрыт в главе III настоящей работы, поскольку это касается рассмотрения всего повествования Апокалипсиса в целом.
4.2. Анализ роли запечатанной книги в сцене 5-й главы Апокалипсиса
4.2.1. Контекст появления образа книги с семью печатями – видение Откр 4—5
Образ запечатанной книги впервые появляется в видении 5-й главы Апокалипсиса; однако 5-я глава тесно и неразрывно связана с предшествующей 4-й. Действительно, 4-я и 5-я главы объединяются в один раздел, и видение 5-й главы основывается на образности 4-й. Поэтому сначала будет проанализирована образность 4-й главы Апокалипсиса, затем – образность 5-й главы. Кратко будут упомянуты также и образы 6-й главы, так как они непосредственно следуют за Откр 5 и имеют отношение к запечатанной книге.
Образность 4-й главы Апокалипсиса. В начале 4-й главы Апокалипсиса действие переносится на небеса («после сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос… сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего. И тотчас я был в духе» – Откр 4: 1—2). От предыдущего повествования, посланий семи церквам, его отделяют целых два выражения, маркирующие границы разделов в Апокалипсисе – «после сего» (4: 1) и «в духе» (4: 2)[222]. Этим подчеркивается, что начался качественно новый раздел, а именно цикл небесных видений.
Первое, что видит Тайнозритель, – «и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий». Подразумевается, что это Бог Отец, но никакого Его именования здесь нет – «Он указуется как бы бессловесным мистическим жестом “апофатического” богословия»[223]. Далее следует описание Сидящего: Он был «подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду»[224]. Сравнение с драгоценными камнями традиционно выражало небесное великолепие; то же значение имеет и радуга (ср.: Иез 1: 28). Радуга также отсылает к Бьгт 9: 12—17 – после заключения завета с Ноем она стала знамением того, что Бог больше не будет уничтожать Свое творение водами потопа; «радуга является символом верности Бога Своему творению»[225].
От престола «исходили молнии и громы и гласы» (Откр 4: 5) – здесь используется образность ветхозаветных богоявлений (ср. Иез 1: 13: «молния исходила из огня», который был вокруг престола Божия; Исх 19: 16, описание Синайского богоявления: «были громы, и молнии, и густое облако над горою, и трубный звук весьма сильный»). Эти образы встречаются и далее – в Откр 8: 5 (в описании видения седьмой печати), Откр 11: 19 (седьмая труба) и Откр 16: 18—21 (седьмая чаша). Ряд комментаторов считает, что Откр 4: 5 предваряет последующие видения суда, и этим устанавливается связь между этими видениями и изображенной в Откр 4 святостью Божией[226].
В Откр 4 очевидны аллюзии на два великих видения божественного престола в Ис 6 и Иез 1, а также присутствует связь с видением Дан 7. Комбинация образности Иезекииля и Исаии проявляется, в частности, в образе четырех животных, находящихся «посреди и вокруг» престола. Как и у серафимов из Ис 6: 2, у каждого из них шесть крыл; как и описанные в Иез 1: 4—21 херувимы, они подобны «льву, тельцу, человеку и орлу» и «исполнены очей». Однако у пророка Иезекииля каждое из животных четырехлико, а в Откр 4 каждое животное имеет одно лицо. Это, несомненно, ангельские силы, а их вид позволяет сделать вывод, что они символизируют все одушевленное творение Божие[227]; важно также отметить, что число четыре, в соответствии с четырьмя сторонами света, традиционно обозначало весь сотворенный мир[228]. Они непрестанно воспевают величие Бога. Их песнь «Свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» – это измененная песнь из Ис 6: 3 («Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его!»)[229]. Гимн четырех животных указывает на Бога как Владыку времени и истории, прошлого, настоящего и будущего. Изменением будущей формы глагола «быть» на причастие от глагола грходш «приходить» («грядущий») подчеркивается момент «пришествия» Бога в мир, наступления эсхатологического Дня Господня.
К совершению «небесной литургии» присоединяются новые тварные существа, описание которых невозможно с той же очевидностью, как это было в случае четырех животных, возвести к ветхозаветным образам. Вокруг престола Божия находятся 24 иных престола, и на них «двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы» (Откр 4: 4). Возможно, что образ старцев связан с идеей окружающего Бога небесного совета (ср. 3 Цар 22: 19: «… все воинство небесное стоит при Нем», также Ис 24: 23; Дан 7: 9: «…предстояли Ему тьмы тем»), и тогда это также ангельские силы, управляющие небесной областью[230]. Поклонение венценосных старцев Богу (Откр 4: 10—11) дает понять, что их власть полностью исходит от Него[231]. Однако в иудейской традиции ангелы, как правило, не назывались старцами, и среди толкователей более распространено мнение, что старцы являются прославленными людьми[232]. Широко представлено суждение, что 24 старца символизируют 12 ветхозаветных патриархов и 12 апостолов (ср. Откр 21: 12 и 21: 14); в частности, это мнение высказывают сщмч. Викторин Петавийский и Андрей Кесарийский[233]. Однако их описание с большей вероятностью соответствует фигурам Ветхого Завета[234]. Иногда образы старцев понимаются как указание на 24 ветхозаветные книги (в их еврейском исчислении)[235]; однако более вероятно, что число 24 отсылает к двадцати четырем чередам священников (1 Пар 24)[236]. В этом случае старцы символизируют небесный идеал земного богослужения.
Старцы «полагают свои венцы перед престолом Божиим» (Откр 4: 10), и, как и четыре животных, воссылают славословие Богу: «достоин[237] Ты, Господи[238], приять славу и честь и силу: ибо Ты сотворил все, и все по Твоей воле существует и сотворено» (Откр 4:11). Этот жест старцев вызывает ассоциации со знаками покорности, выражаемыми местными античными властителями по отношению к высшей власти, – так, например, парфянский царь Тиридат снял со своей головы венец и положил пред статуей императора Нерона[239].
