Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр
Лука скопировал это увещевание ученикам у Марка и поместил его сразу после толкования притчи о сеятеле; только изречение о мере он поместил в то место, где оно уже гораздо заметнее, чем в сочинении Марка, и тем самым сделал возможным, чтобы за увещеванием: «Смотрите, чтобы вы слышали» — следовало изречение о том, кто имеет и кто не имеет, и у кого отнимают даже то, что он имеет. «Ведь сразу после этого увещевания изречение имеет тот смысл, что оно напоминает ученикам о том, что от их внутреннего состояния зависит, будут ли им даны сокровища истины или нет. У Матфея нет этого увещевания учеников в соответствии с толкованием первой притчи. Он развил изречение о мере даже лучше, чем Лука; изречение о свете он также переделал в новый, лучший оборот речи, наиболее подходящим образом; изречение о сокрытом, которое неизбежно откроется, он связал с неудержимым распространением евангельской истины с помощью Луки; и не менее прекрасно он истолковал изречение о том, кто имеет и кто не имеет, и о том, кто не имеет, чтобы обосновать замечание о том, что знание небесных тайн дается ученикам, но делается трудным или невозможным для народа. То же изречение о жребии того, кто имеет, и того, кто не имеет, нашло столь же подходящее место, поскольку речь идет о твердой решимости, в притче о талантах.
Словом, даже Марк, в остальном совсем не безыскусный в своих исторических сочинениях и картинах, при всем своем старании не смог разглядеть, что лекция-притча получила лишь формальную тенденцию, а речь к ученикам, которая должна была выразить и усилить эту тенденцию, должна была оказаться совершенно неудачной. Она представляет собой импровизированную композицию изречений и афоризмов, к которым примешались самые отдаленные отголоски.
И если посмотреть на дело с точки зрения того, что ученики должны были быть обучены пониманию таких притч, то это или противоестественная, или самая желанная жестокость, или выгодный контраст, если народ был обеспокоен и измучен этими непонятными для него упражнениями, которые «предназначались» только для учеников. Иисус мог бы гораздо лучше упражнять учеников в этом, когда был с ними наедине. Зачем же при народе, если он не понимал смысла притч? К чему этот ужасный претенциозный взгляд в сторону народа, который не мог использовать для своего блага способности учеников, которые сами проходили очень плохо? Марк, правда, говорит(C. 4, 33. 34.): «Иисус возвещал слово перед народом во многих таких притчах, насколько они могли его понять», допуская тем самым, что они все-таки кое-что понимали; но это лишь противоречие, к которому его невольно вынудили разум и человечность. Наконец, когда он говорит: «когда Иисус оставался один с учениками, то объяснял им все», то мы не понимаем, почему народу не было дано разгадать эти загадки, ведь спасению их души это, несомненно, способствовало бы в немалой степени.
Мы говорим: спасению души! Ведь теперь понятно, что притчи, содержащие тайны Царства Небесного, рассказываются не только с формальной целью обучения учеников умению излагать свои мысли. Человек, умеющий составлять такие притчи, не превращает их в упражнения для интеллекта, но, рассказывая их, рассказывает их для того, чтобы все, кто их слышит, познали сосуды Царства Небесного и через это познание почувствовали себя возвышенными и побужденными вписаться в этот порядок небесного мира.
Притчи, отвечает Марк, — и это другая сторона противоречия, — предназначались не только для тренировки способностей учеников к пониманию, но и для того, чтобы их слышал народ; именно к народу обращался Иисус, когда начинал лекцию с притчей; поэтому это наставление с самого начала предназначалось для него, ведь Иисус никогда не говорил с народом иначе, как в притчах. Но в этой, более трудной и мрачной форме Он излагал истину людям, потому что они не были достойны услышать чистую, неприкрытую истину, и потому что теперь они должны были быть наказаны, чтобы их слепота была завершена, и в этом завершении их гибель.
Ужас! Иисус говорил с людьми только в притчах? Только в такой сложной для понимания форме? Да, более того, в такой форме, которую народ не мог понять? И только для того, чтобы они погибли без спасения и не смогли найти путь к спасению? Вот это учитель! Вместо того чтобы открыть небесный мир, он его скрывает; вместо того чтобы спасти несчастных, он делает их еще более несчастными! Но оставим сентиментальность этих вопросов! Дело вовсе не в том, что параболическая форма скрывает представленный в ней предмет и затрудняет его понимание; она лишь скрывает его так, как скрывает его любая форма притчи, т. е. показывает его образ в притчах. Она скрывает его только так, как скрывает его всякая форма притчи, т. е. показывает его образ в условиях природы и обыденной жизни, т. е. в условиях, непосредственно близких и знакомых людям, и тем самым облегчает понимание, поскольку ищет и захватывает чувственное сознание в его доме и поднимает его оттуда к восприятию параллельного высшего мира.
Если противоречие отчета теперь выдало себя и растворилось, то в своем растворении оно также выдает нам, как оно возникло. Каким образом проповедник НЗ, чтобы не пасть духом под бременем своих дел, Иисус не только призвал двенадцать человек, чтобы они помогали Ему в исцелении болезней и в борьбе с бесами, но он также назначил их проповедовать. Моисей также возвещал закон своему народу, после того как назначил людей, которые должны были помогать ему в отправлении правосудия; так и теперь, после назначения двенадцати, Иисус должен возвещать благословения Царства Божьего, которое пришло с ним в мир. Он делает это в лекции-притче, которая, таким образом, следует сразу после призвания апостолов. Прежде всего, эта лекция должна быть рассчитана на учеников, поскольку они
