Ирина Свенцицкая - Запрещенные евангелия
Разделение на добро и зло в Евангелии Филиппа трактуется только в моральном плане; никаких социальных мотивов там нет и в помине. Дуализм, пронизывающий Евангелие Филиппа, носит абстрактный характер. Даже существование мужчин и женщин для автора евангелия тоже выражение извечного, непримиримого разделения, явившегося следствием ошибок при сотворении мира: «Пока Ева еще была в Адаме, не было смерти, когда она отделилась от него, появилась смерть…» Смерть исчезнет тогда, когда Адам и Ева снова станут едины.
Что же должны делать верующие для борьбы со злым началом? Только познавать истину. Но «истина не приходит открыто к миру, она приходит в символах и образах». И гностики, в том числе и автор Евангелия Филиппа, нагромождали эти символы и образы, сами их выдумывая и расшифровывая.
Интересно отношение Евангелия Филиппа к новозаветной легенде об Иисусе. Ко времени написания этого евангелия четыре канонических уже существовали; Филипп специально останавливается на критике некоторых положений, содержащихся в них. Так, египетские гностики выступали против идеи непорочного зачатия: «Говорят одни, что Мария была беременна от святого духа. Но никто не знает, чтобы женщина когда-либо была беременна от женщины…» Эта насмешка основана на том, что в тексте Евангелия Филиппа «святой дух» женского рода, так же как в иудео-христианских сочинениях, подлинники которых были написаны на арамейском языке. Имея в своем распоряжении литературу первых христиан, автор Евангелия Филиппа уличает сторонников легенды о непорочном зачатии в невежестве. Нелепость легенды о непорочном зачатии была ясна даже такому погруженному в мистику гностику.
Своеобразно толкуется в Евангелии Филиппа выражение «Иисус Назарей». Прозвище «Назарей» не связывается с городом Назаретом, как в канонических евангелиях; это прозвище объясняется как «принадлежащий истине», так как слово «назара есть истина». По-видимому, автор здесь пользовался тоже какими-то древними христианскими текстами, где не было упоминания города Назарета. Легенда о происхождении Иисуса из этого города не была общепризнанной, и появилась она уже в среде христиан, говоривших на греческом языке, для объяснения непонятного слова «Назарей».
Самому основателю христианства в Евангелии Филиппа уделено мало места. Он выступает как посредник, который пришел в мир, чтобы ликвидировать разделение и в мире и а людях, прежде всего в людях, в их душах. Иисус не человек, а какое-то таинственное существо. Характерно, что гностики не считали имя Иисус его собственным именем: так называли его апостолы («Апостолы называли его Иисус Назарей Христос…»). Логос, принявший человеческий облик, не мог иметь имени, это люди придумывали ему названия.
И Евангелие Истины и Евангелие Филиппа имеют очень мало точек соприкосновения с Новым заветом, и, если бы не имя Иисуса, трудно было бы предположить, что почитатели этих евангелий поклонялись тому же самому спасителю, что и авторы первых трех евангелий канона. Существование подобных произведений только лишний раз указывает на то, какие разнообразные, подчас взаимоисключающие, формы принимала та самая христианская религия, об изначальной цельности которой торжественно заявляют церковники.
Евангелие Фомы
Третье евангелие, найденное в Хенобоскионе, — Евангелие Фомы представляет большой интерес именно для изучения и критики официальных христианских источников. Апостолу Фоме повезло: его именем названы целых два евангелия, правда, ни то, ни другое церковь не признала. Об одном из них, посвященном описанию детства Иисуса, будет говориться в следующей главе. Хенобоскионское евангелие ничего общего с ним не имеет. Оно состоит из притч и изречений, часто непосредственно логически друг с другом не связанных. Иногда коротко дается описание ситуации, при которой произносятся речения, приводятся вопросы учеников.
Еще одно евангелие, открытое археологами в песках Египта (страница рукописи Евангелия Фомы).
Евангелие Фомы — наименее гностическое из всех хенобоскионских рукописей[60]. Наряду с чисто гностическими аллегориями[61] в нем встречаются те же самые изречения, которые приведены в первых трех евангелиях Нового завета. Как и евангелия Истины и Филиппа, это сочинение является переводом на коптский язык с более раннего греческого источника, написанного, вероятно, в самом начале II в.
Евангелие Фомы интересно тем, что оно создавалось приблизительно в то же время, что и канонические, и восходит к тем же источникам. В нем встречаются дословные или слегка отредактированные совпадения и с некоторыми оксиринхскими логиями, не включенными в канон. Это евангелие было одним из самых ранних попыток обработать в духе учения о логосе христианскую традицию. Оно было известно церковным писателям, одно место из него цитирует Ориген.
Начинается евангелие словами: «Это тайные слова, которые живой Иисус сказал, а Дидим Иуда Фома записал». С самого начала в духе гностиков подчеркивается тайность учения Иисуса, который нигде в евангелии не обращается к массам, а только к избранному кругу учеников.
Автор пытается полемизировать с распространенным учением о царстве божьем. Он избегает употреблять это выражение, обычно говорит просто «царство», или «царство отца», или, как в Евангелии от Матфея, «царство небесное». Уже в первых поучениях Иисуса, приведенных в евангелии, затрагивается этот вопрос. Автор отрицает вообще какое-либо конкретное царство божье, не только на земле, но и на небе: «Если те, которые ведут вас, скажут вам: царство на небе, тогда птицы будут впереди вас. Если они скажут, оно — в море, тогда рыбы будут впереди вас. Но царство внутри вас и вне вас». В самом конце евангелия снова в уста Иисуса вложены слова о царстве: «Его ученики спросили его, когда придет царство? (Иисус сказал): Оно не придет, когда его ожидают, не скажут, смотри — оно здесь, или — смотри, оно там; но царство отца разлито по земле и люди его не видят». Оба эти изречения явно более позднего происхождения: они были направлены как против наивной веры народных масс в избавление от гнета после второго пришествия, так и против новозаветного учения о воздаянии за гробом. Сами слова «которые ведут» явно намекают на руководителей христианских общин, учивших о существовании рая.
Сам Иисус в этом произведении рисуется неземным, таинственным существом: ученики много раз спрашивают его: «Кто ты?» Интересен один из ответов на этот вопрос: «Если вы не узнаете, кто я, из того, что я говорю, то вы подобны иудеям, ибо они любят дерево, но ненавидят плод его; и они любят плод, но ненавидят дерево». Антииудейский выпад характерен для автора — египетского гностика, который, как и его идейные собратья, отмежевывался от активных выступлений иудейского народа. Своим изречением он хотел сказать, что иудеи совершают бессмысленные поступки.
Логии в Евангелии Фомы
Когда писалось Евангелие Фомы, египетские гностики еще не отделились окончательно от остальных христианских общин. Первые записи изречений Иисуса были и для них священными. Так же как и авторы евангелий, впоследствии признанных каноническими, Фома включил в свое сочинение эти изречения, конечно не без некоторого редактирования их в гностическом духе. Вот, например, известное изречение из Нового завета, отражавшее интересы руководителей общин: «Отдавайте кесарево кесарю, а божие богу». (Матфей, гл. 22, ст. 21). По своему социальному содержанию оно устраивало автора Евангелия Фомы, но, по учению гностиков, Христос не бог, а только слово божье, посредник между богом и миром, стоящий ниже бога. Поэтому Фома несколько расширил его: «Давайте Цезарю цезарево, богу — божие, а мне — мое».
Если сравнить те изречения этого евангелия, которые совпадают с оксиринхскими логиями, то также можно заметить переделки: так, у Фомы приведены слова об обязательном отречении от мира и соблюдении субботы для достижения царства. В оксиринхском изречении речь идет о царстве божьем — автор Евангелия Фомы выбросил это определение: он стремился избежать прямых ассоциаций с тысячелетним царством добра и справедливости на земле. Но целиком изъять это изречение, одно из самых древних в христианской литературе, автор все-таки не решился.
Как и в канонических евангелиях, у Фомы приводится часть логия о том, что все скрытое будет открыто, но в ином контексте, чем в логиях и в Новом завете (там речь идет о втором пришествии). Иисус у Фомы предостерегает своих учеников от совершения дурных поступков: все вещи свидетельствуют небу: «Ибо нет ничего скрытого, что не стало бы явным, и нет ничего спрятанного, что не было бы обнаружено». Слова логия о воскрешении всех погребенных, конечно, были им выброшены; в этом отношении Фома солидаризировался с авторами Нового завета: никакого реального воскрешения, никакого земного рая — все только в духовном спасении.
