Марк Гиршман - Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности
Что касается формы, то оба комментария в Мехильте начинаются с одного и того же момента и возвращаются, используя при этом параллельные языковые конструкции. Задается вопрос: Итак, обладают ли руки Моисея или змей способностью творить чудеса? Ответ состоит в том, что исцеляющая и спасающая сила — это сила веры в Бога, в «Того, Кто повелел», в Бога заповедей. Является ли этот мидраш ответом, реакцией на точку зрения Юстина? Или Юстин был знаком с толкованиями такого типа, как содержащиеся в Мехильте, и пытался ответить на них своим собственным, которое делало бы акцент на основных положениях его религии? Прежде чем дать ответ на эти вопросы, рассмотрим два других текста, помещенных в Мехильте сразу вслед за упомянутыми. Один является заключением двух только что проанализированных, другой, представляющий собой удивительный комментарий, стоит особняком: «Подобно этому: "И будет у вас кровь знамением" (Исх. 12:13). Какую пользу может принести кровь ангелу или израильтянам? — но: покуда Израильтяне делают так и мажут кровью двери свои, Господь имеет милость к ним, как сказано: "И пройдет Господь мимо"»[108]. Здесь появляется несколько другая модель, поскольку акцент делается не на вере в «Того, Кто повелел», а на действии — Израиль помазал кровью свои дверные косяки. Можно сказать, что само это действие свидетельствует о вере израильтян в Того, Кто повелел им сделать так. Однако сама по себе кровь не обладает никакой силой и является лишь конкретным выражением их веры[109].
Что побудило составителя Мехильты (или составителя мини–собрания «подобно этому») поместить три указанных цитаты в один раздел?[110] Общий для всех трех текстов момент тот, что они, как может показаться, описывают настоящие магические действия и имеют в виду заставить высшую силу исполнить желания мага. Ответ, который дается в мидраше, следующий: напротив, Бог сам предписал такое поведение, и сила этого действия кроется в большей степени в его согласованности с повелением, чем в самом действии. Это не магия, но заповедь, данная Богом. Думаю, можно с уверенностью предположить, что это полемика или идеологическая борьба с языческим восприятием действия как чисто магического[111]. Однако возможно, что акцент на вере в Того, Кто повелел, имеет в виду обратить еврейскую полемику против христиан.
Юстин попытался направить эти «жесткие» объяснения в более «традиционное» русло. Он добавил один важный аргумент: эти объяснения противоречат другим библейским рассказам, которые невозможно толковать «буквально». Эти рассказы предназначены лишь для того, чтобы символически изображать могущество Мессии, узнаваемого благодаря кресту и имени Иисус.
До сих пор мы рассматривали основные различия в подходах Юстина и авторов Талмуда к этим вопросам. Однако наше чтение Мехильты еще не закончено. Последняя точка зрения, которая цитируется в Мехильте, принадлежит рабби Элиезеру, жившему поколением раньше Юстина[112]: «С какой целью говорит Писание "Израиль одолевал" или "Амалик одолевал"? Чтобы сказать, что, когда Моисей поднимал руки к небу, это означало, что Израиль укрепится через слова Торы, которые будут даны посредством рук Моисея. А когда он опускал руки, это означало, что Израиль ослабеет в своем усердии к словам Торы, которые будут даны посредством его рук». Рабби Элиезер поясняет, что руки Моисея символизируют слова Торы, которые будут даны ему, а поднятие рук означает усиление почитания Торы в будущем. Имеет ли толкование рабби Элиезера своей целью отвергнуть буквальное значение или оно только добавляет к нему еще один смысловой уровень? Я склонен принять последнюю точку зрения, таким образом проводя четкое различие между рабби Элиезером и Юстином, предполагавшим вовсе упразднить буквальный смысл. Однако это не уменьшает принципиального сходства между экзегетическими принципами рабби Элиезера и Юстина. В то время как для рабби Элиезера воздетые руки символизируют слова Торы, для Юстина получившаяся фигура символизирует крест.
Свидетельствует ли наш анализ повествований о войне с Амаликом, о медном змее и о пасхальной крови, содержащихся в Мехильте и «Диалоге», о существовании какой–либо взаимосвязи между ними? Представляется, что нет. Каждое из сочинений толкует проблемы, возникающие при чтении этих стихов, по–своему, и нельзя с уверенностью сказать, что автор «Диалога» был знаком с интерпретацией, содержащейся в Мехильте, или наоборот. Тем не менее, несмотря на все различия, между толкованиями рабби Элиезера и Юстина обнаруживается много общего, а тот акцент на повелевающем Боге, который характерен для Мехильты, может навести нас на мысль о полемике с христианством.
Я специально подчеркнул наличие сходства между подходами рабби Элиезера и Юстина к этим вопросам, чтобы опровергнуть еще один аргумент последнего. Он обвиняет еврейских мудрецов в низменном и вульгарном толковании Писания (112:4) и в том, что они не исследуют смысла слов, которые слушают (112:1). Он также утверждает, что еврейские мудрецы верят в то, что Бог имеет руки и ноги (114:3). Так как настоящая работа посвящена методам толкования обеих религий, я ограничусь этими обвинениями и не буду касаться более грубой клеветы (см., напр., 134:1). Юстин не имел в виду такого еврейского мудреца, как Филон, который, конечно, был бы неподходящей мишенью для подобных обвинений. Атака Юстина была направлена скорее против принципов толкования, известных нам из Мидраша и Талмуда. Он ссылается на некоторые еврейские традиции, которым можно найти близкие соответствия в этой литературе[113]. Может быть, наиболее впечатляющий пример: три толкования на стих «Сотвори человека по образу Нашему», которые Юстин приписывает евреям и которым мы находим параллель в Берешит Рабба. С другой стороны, сочинения Юстина сохранили для нас и такие толкования, которые похожи на еврейские, но не известны нам по еврейским источникам. Пример такого рода — комментарий, в котором, согласно Юстину, евреи толкуют стих «как зелень травную» (Быт. 9:3): «Как мы некоторых растений не едим, так еще в то время Ною заповедано было делать такие же различия между животными» (20:2). Нам не удалось обнаружить следов такого толкования. Наоборот, этот стих казалось бы учит нас, что Ною, в отличие от Адама, было позволено есть любых животных[114].
Знание Юстином еврейских источников, впрочем, далеко от удовлетворительного. Совершенно ясно, что большая часть того, что он приводит от имени евреев, вращается вокруг библейских глав, которые рассматривались христианами как возвещающие об Иисусе, в то время как евреи толковали их как свидетельства о царях из дома Давида[115]. Юстин также опирался на другой источник информации о евреях, а именно на позицию, занятую евреями по отношению к христианам и христианству (не говорить с ними, проклинать их в синагогах, считать Иисуса колдуном и т. д.)[116]. Юстин обладал определенными познаниями о еврейском обществе, например о том, что мудрецы разрешали евреям иметь четыре или пять жен[117], но в целом его представления о еврейской комментаторской традиции вообще и о раввинистической в частности не слишком содержательны. В своем нарративном творчестве авторы Талмуда также, как и Юстин, умели интерпретироватьПисание, выходя за рамки буквального понимания. Слепота еврейских мудрецов к тому, что, по мнению Юстина, являлось единственно верным толкованием Писания, а именно к толкованию, утверждающему, что в Библии возвещается об Иисусе Христе и сообщается история его жизни, делало метод толкования раввинов в его глазах низменным и вульгарным. Сочинение Юстина — это выразительная попытка отвратить просвещенных грекоязычных евреев от талмудических толкований и убедить их в том, что христианская интерпретация Библии — единственно правильная. В своем стремлении внести раскол между еврейским народом и его мудрецами Юстин собрал всю возможную клевету против последних, включая утверждение о том, что они верили, будто Бог имеет руки и ноги.
Мы попытались показать, что в талмудической литературе содержатся отклики на аргументы, подобные выдвигаемым Юстином и его предшественниками, как язычниками, так и христианами, хотя в его утверждениях можно обнаружить немало преувеличений и передержек. В конечном счете Юстин верил, что обрел свое толкование Писания благодаря милостивому откровению, дарованному ему старцем на берегу моря, как это описано в первых главах книги. Неслучайно книга заканчивается на том, что сам Юстин прощается с евреями перед тем, как сесть на корабль, и желает им «позаботиться о предпочтении Христа Всемогущего Бога их собственным учителям» (142:2). Даже эта литературная условность, возможно, имеет параллель в обширном комментарии в начале Мехильты, где говорится, что земля Израиля была избрана среди всех других для пророчеств. Те, что пророчествовали за морем, могли это делать благодаря заслугам праотцев, и «говорил Он с ними лишь на чистом месте, рядом с водой».
