Мирча Элиаде - Тайные общества. Обряды инициации и посвящения
Поразительна настойчивость, с которой повторяется эта тема возвращения в чрево Праматери. Сексуальные пантомимы и особенно ритуальный обмен женщинами — оргаистический обряд, играющий важную роль в культе Кунапипи, еще раз подчеркивает священную атмосферу тайны зачатия и рождения. Общее впечатление от всего обряда, что речь в нем. идет не о ритуальной смерти, за которой следует воскресение, а о всеобщем возрождении неофита посредством его зачатия и рождения Великой Матерью. Это, конечно, не означает полного отсутствия символики Смерти, потому что быть пожранным Змеей и даже вернуться в материнское чрево в реальных условиях равносильно смерти. Символика «возвращения в чрево» всегда амбивалентна. Однако в культе Кунапипи все же доминирует характерный акцент зачатия и рождения. Перед нами превосходный пример темы посвящения, выстроенной вокруг идеи нового рождения, а не символики смерти и воскресения.
Символика «возвращения в чрево» в обряде посвящения
Эта тема встречается во множестве мифов и обрядов посвящения. Идея беременности и родов выражена в ряде обрядов: проникновение в живот Великой Матери (Матери-Земли) или в тело морского чудовища, дикого и даже домашнего животного. Хижина в обряде посвящения, очевидно, тоже принадлежит к этому образному ряду; следует дополнить его образом сосуда (горшка). Чтобы рассмотреть все обряды и мифы, связанные с этой тематикой, нам понадобилось бы гораздо больше места, чем мы располагаем. Поэтому мы вынуждены ограничиться лишь несколькими аспектами. Чтобы упростить изложение, мы разделим все имеющиеся свидетельства на две группы: в первую группу войдут те, в которых «возвращение в чрево» не сопряжено с опасностью; во вторую же группу войдут материалы, рассказывающие об опасностях, связанных с «возвращением в чрево», — риске быть разорванным на куски в пасти чудовища (или «зубастом лоне» Матери Земли) и быть переваренным в его желудке. Естественно, что сам феномен значительно сложнее и имеет множество оттенков. И все же можно говорить о двух типах посвящения «возвращения в чрево»: «легком» и «драматичном». Б первом акцент делается на тайну рождения. Во втором тема нового рождения сопровождается опасностью смерти. Как мы увидим, посвящения делятся на категории обрядов, которые означают новое зачатие и новое рождение неофита, не предполагая при этом ни его предварительной смерти, ни даже опасности таковой. (Еще раз напомним, что символика смерти в бытовых условиях присутствует всегда — но в этом, как мы видели, состоит характерная особенность всякого подлинно религиозного испытания.)
Что касается второго типа «возвращения в чрево» в обряде посвящения, то он содержит множество форм и вариантов, присутствующих в религиозных, мистических, метафизических представлениях, существующих в развитых обществах. Так, тему «возвращения в чрево», сопровождающегося разнообразными опасностями, мы находим: 1) в мифах, сюжетом которых является проглатывание героя морским чудовищем и его победное возвращение в результате вскрытия живота чудовища; 2) в мифах и чудесных рассказах шаманов, которые во время транса якобы проникают в живот гигантской рыбы или кита; 3) в мифах о проходе через «зубастое лоно» или опасном спуске в грот или пещеру, представляющие рот или чрево Матери Земли, спуске, который приводит героя в потусторонний мир; 4) наконец, эта же тема узнаваема в группе мифов и символов, касающихся «парадоксального прохода» между двумя движущимися мельничными жерновами, между двумя скалами, которые могут в любой момент соприкоснуться, или через мост, тонкий, как нить, и режущий, как лезвие ножа, и т. д. Это «парадоксальный проход», потому что его невозможно осуществить в реальной жизни, и в последующих мистических и метафизических представлениях он служит для выражения допуска в трансцендентное состояние. Для всех форм этого опасного «возвращения в чрево» характерно, что его предпринимает живой герой во взрослом возрасте, то есть он не умирает и не возвращается в эмбриональное состояние. Ставка этого опасного приключения исключительна: речь идет о получении бессмертия. И, как мы увидим в мифе о полинезийском герое Мауи, человечество не смогло обрести бессмертие, потому что герою не удалось выйти живым из тела Великой Матери. Часть следующей главы мы посвятим этой группе мифов и обрядов посвящения. Это позволит нам дополнить и внести некоторые оттенки в наш слишком короткий очерк.
Символика нового рождения в индийских обрядах посвящения
Начнем с нескольких примеров, иллюстрирующих мирный тип возврата в эмбриональное состояние, «в чрево». Рассмотрим брахманические посвящения, но не целиком, а только тему, относящуюся к зачатию и новому рождению. В древней Индии церемония «упанаян», то есть представление мальчика воспитателю, тождественна первобытному обряду посвящения, связанному с достижением половой зрелости. Некоторые стороны поведения неофитов при посвящении в первобытном обществе существовали и в древней Индии: брахмачарин живет в доме своего воспитателя, носит шкуру черной антилопы, питается исключительно подаянием и связан обетом абсолютной чистоты. Период обучения у воспитателя — «брахмачаръя» — требует сексуального воздержания. «Упанаян», еще неизвестный Ригведе, впервые упоминается в Атхарваведе (XI, 5, 3), где мотив зачатия и повторного рождения четко выражен: сказано, что воспитатель превращает мальчика в эмбрион и три ночи хранит его в своем животе. KamapamxaБрахмана (XI, 5,4,12–13) вносит следующие уточнения: зачатие происходит в момент, когда воспитатель кладет руку на плечо ребенка и на третий день тот рождается вновь брахманом. Атхарваведа (XIX, 17) определяет его как «дважды рожденного» (двиджа), и именно отсюда берет свое начало этот термин, чрезвычайно распространенный в Индии. Очевидно, второе рождение — духовного порядка, и последующие тексты настаивают на этом главном пункте. Как утверждают Законы Ману (II, 144), тот, кто сообщает неофиту слово Вед (то есть брахман), должен рассматриваться как его отец и мать; из родителя и дарителя именно последний является настоящим отцом (II, 146); подлинное рождение, то есть рождение в бессмертии, дается формулой Савитри (II, 148)37. Это учение является паниндийским и воспринято буддизмом: отрекаясь от своего родового имени, новичок становится «сыном Будды» («сакьяпутто»), так как он был «рожден среди святых» («арья»). Как говорил Кассапа о себе самом: «Природный Сын Благословенного, рожденный из уст его, рожденный „дхамма“» и т. д. (Самьютта Никая, II, 221).
Буддийская образность сохраняет воспоминание о том, что второе, духовное рождение происходит как у птенцов, «разбивающих яичную скорлупу»38. Символика яйца и птенца очень древняя, и возможно, что двойное «второе рождение» птиц явилось прообразом «двиджа». Во всяком случае, мы имеем дело с архетипичной образностью, уже использованной на древних уровнях культуры. У Банту Кавирондо посвященному говорят: «Сейчас белый птенчик выходит из Яйца; мы, как горшки, только что вынутые из печи»39. Интересно, что один образ объединяет два мотива: эмбриональный и мотив посвящения: яйцо и горшок (сосуд), которые мы еще встретим в Индии.
Кроме этого нового рождения—«упанаяма», брахманизм знает обряд посвящения — «дикша», предназначенный для тех, кто готовится к плотской жертве, состоящей в возвращении в стадию зародыша40. Ригведа, кажется, не знает «дикша» но этот обряд упоминается в Атхарваведе. В Атхарваведе (XI, 5,6) брахмачарин, то есть неофит, участвующий в обряде посвящения, связанного с достижением половой зрелости, квалифицируется как «дикшита» то есть тот, кто практикует «дикша». X. Ломмель41 подчеркивал значение этого отрывка: неофит отождествляется с тем, кто должен родиться заново, чтобы стать достойным совершить плотскую жертву. Действительно, эта жертва требует предварительного освящения жертвователя, который для его получения должен совершить «возвращение в чрево». Тексты чрезвычайно ясны. По Айтарея Брахмана (1,3), «Жрецы превращают в эмбрион того, кому они дают „дикша“». Его опрыскивают водой; которая заменяет мужское семя. Затем его вводят в специальное помещение, которое представляет матку, из которой выходит «дикша». Его покрывают одеждой; одежда — это сорочка новорожденного. Кулаки его сжаты, как у эмбриона или младенца в момент рождения. «Чтобы войти в бассейн, он снимает шкуру антилопы — вот почему эмбрион входит в мир без оболочки. Но он сохраняет одежду, чтобы войти туда, вот почему ребенок рождается в амнионе». Параллельные тексты необычайно образно описывают эмбриологические и гинекологические подробности ритуала. «Дикшита — это эмбрион, его одежда — оболочка» и т. д., — говорит Тайттирья-Самхита(I, 3, 2. Taitt. Samh. VI, 2,5,5), также ставя знак равенства между образом «дикшита» и эмбрионом. Процесс дополнен образом хижины, означающей матку, — образ чрезвычайно распространенный и не менее древний: когда «дикшита» выходит из хижины, он как бы является эмбрионом, выходящим из матки. Майтраяни-Самхита (III, 6,1) уточняет, что посвящаемый выходит из этого мира и «рождается в мире Богов». Хижина — это чрево для «дикшита», кожа антилопы — плацента. Многократно подчеркивается причина «возвращения в чрево». «На самом деле человек не рождается. Он рождается только путем жертвоприношения» (там же, III, 6, 7), при этом всякий раз подчеркивается, что подлинное рождение человека — духовного порядка. Майтраяни-Самхита добавляет, что «„дикшита“ — это семя», то есть для того, чтобы достичь духовного состояния, позволяющего ему повторно родиться среди Богов, «дикшита» должен символически стать тем, чем он был «изначально». Он прекращает биологическое состояние, в котором пребывал длительное время, чтобы открыть возможность одновременно эмбриональную и первобытную: «он возвращается назад, в состояние зародыша», то есть в состояние чистой виртуальности. Тема «возвращения назад», чтобы упразднить историческое время, которое уже прошло, и начать новую жизнь со всеми ее нереализованными возможностями42. Все обряды «возвращения в чрево» имеют мифическую основу: это Индра, который, чтобы избежать рождения ужасного монстра в результате союза Слова (Вач) и Жертвы (Яджна) превращается в эмбрион и проникает в чрево «Вач»43.
