Гностические евангелия - Элейн Пейджелс
«Если плоть появилась ради духа, это чудо. Если же дух появился ради тела, то это чудо из чудес. Но Я, Я удивляюсь тому, как такое великое богатство [дух] поместилось в такой нищете [в теле]!»[176]
Гностики были ближе к греческой философской традиции (а по этому вопросу и к индийской и буддийской традициям), считающей человеческий дух обитающим «в» теле — как если бы настоящая личность была бесплотным существом, использующим тело как инструмент, но не отождествляющим себя с ним. Те, кто согласен с Мольтманом, находят, что ортодоксальное учение о воскресении не отвергает телесный опыт, но утверждает его, как центральный факт человеческой жизни.
Но, как мы увидели, в понятиях общественного устройства ортодоксальное учение о воскресении обладает другим значением: оно узаконивает иерархию, благодаря авторитету которой другие могут приблизиться к Богу. Гностическое учение, и это понимали Ириней и Тертуллиан, подрывало этот порядок: оно предлагало каждому посвященному прямой доступ к Богу, о котором могли не знать епископы и священники.[177]
Научное обсуждение этой темы см. Е. Pagels, "Visions, Appearances, and Apostolic Authority: Gnostic and Orthodox Traditions," в Gnosis: Festschrift fur Hans Jonas, ed. B. Aland (Göttingen, 1978), 415–430.
II
ОДИН БОГ, ОДИН ЕПИСКОП:
политика монотеизма
Христианский символ веры начинается словами: «Верую во единого Бога, Отца Вседержителя, Создателя неба и земли». Некоторые ученые полагают, что первоначально это положение было сформулировано, чтобы изгнать из ортодоксальных церквей последователей еретика Маркиона (ок. 140 г.). Маркион, христианин из Малой Азии, был поражен контрастом между ветхозаветным Богом-создателем, требующим справедливости и наказывающим каждое нарушение своего Закона, и Богом-Отцом, Которого проповедовал Иисус, — новозаветным Богом прощения и любви. Почему, спрашивал он, Бог-Вседержитель — то есть всемогущий — создал мир, в котором есть страдание, боль, болезнь — и даже комары и скорпионы? Маркион пришел к выводу, что должно быть два разных Бога. Большинство христиан достаточно рано отвергло эти взгляды как дуалистические и примкнуло к ортодоксии, исповедующей одного Бога, который одновременно является и «Отцом-Вседержителем», и «Создателем неба и земли».
Столкнувшись с другим вызовом — гностиками — защитники ортодоксии зачастую нападали на них, как на «маркионитов» и «дуалистов». Ириней как главное обвинение против гностиков выдвигает тот факт, что они, подобно маркионитам, почитают «иного Бога помимо создателя». Некоторые из недавно открытых текстов подтверждают его рассказ. Согласно Сущности архонтов, пустые претензии создателя[178] на исключительное и монопольное обладание божественной силой показывают, что он
слепой. Из-за своей силы и своего невежества и своей гордыни он сказал в своей силе: «Я — Бог, нет иного кроме Меня!» Сказав это, он согрешил против всего, и это слово достигло Нетленности. Вот же, глас вышел из Нетленности, говоря: «Ты заблуждаешься, Самаэль!» — то есть бог слепых.[179]
Другой открытый в Наг-Хаммади текст, О происхождении мира, рассказывает вариант этой же истории:
… он хвалился постоянно, говоря (ангелам)… «Я — Бог, и нет иного помимо Меня» Сказав же это, он согрешил против всех бессмертных… Вера же, увидев нечестие великого архонта, разгневалась… она сказала: «Ты заблуждаешься, Самаэль!» — то есть слепой бог — «Есть Человек бессмертный! Человек [антропос] светлый существует до тебя!»[180]
Третий текст в этом же кодексе, Апокриф Иоанна, рассказывает, как
… в своем безумии… он сказал: «Я — Бог, и нет другого Бога, кроме Меня!» — не зная… места, из которого он вышел… Видя же творение, окружающее его, и множество ангелов, окружающих его, появившихся из него, он сказал им: «Я, я — Бог-ревнитель, и нет иного Бога, кроме меня!» — и, произнося это, он указывает ангелам, пребывающим с ним, что есть Иной Бог. Ведь если бы не было Иного, к кому бы он ревновал?[181]
Когда эти же источники рассказывают историю о саде Эдема, они описывают этого Бога как ревнивого хозяина, тирании которого змей (в древности, зачастую, символ божественной премудрости) научил Адама и Еву воспротивиться:
…Когда бог приказал Адаму: «От всякого дерева ты будешь есть, от дерева же, которое посреди рая, не ешь, ибо в день, когда поешь от него, смертью умрешь». Змей же был мудрее всех животных, которые в раю, и убедил Еву, говоря: «В день, когда вы поедите от дерева, которое посреди рая, откроются глаза вашего сердца». — Ева же послушалась и протянула свою руку, взяла от дерева, поела, дала и своему мужу, [чтобы он ел] с ней.[182]
Отмечая, что обещание змея оказалось правдой — их глаза открылись — а угроза Бога о немедленной смерти — нет, автор-гностик продолжает цитировать слова Бога из Бытия 3:22, добавляя свои комментарии:
… «Вот, Адам стал как один из нас, чтобы знать зло и добро». И сказал: «Давайте изгоним его из рая, чтобы он не взял от дерева жизни, не съел и не стал жить вечно». Но какой это бог? Во-первых, он позавидовал Адаму, что он съел от древа познания… Если же он сам открылся, что он злобный завистник, то что это за бог?[183]
Как указывает американский исследователь Биргер Пирсон, автор пользуется арамейской игрой слов, чтобы отождествить змея с Наставником («змей», hewyā, «наставлять», hawā).[184]Другие гностические рассказы добавляют игру четырех слов, включающую Еву (Hawāh): вместо того, чтобы соблазнить Адама, она дает ему жизнь и наставляет его:
После дня покоя София [буквально, «Премудрость»] послала Зою [буквально, «жизнь»], свою дочь, называемую Евой, как наставницу, чтобы она подняла Адама, в котором не было души, чтобы те, кого он породит, стали сосудами света. Когда Ева увидела свое соподобие брошеным, она сжалилась над ним и сказала: «Адам, живи, поднимись с земли!» Тотчас ее слово стало делом, ибо Адам, поднявшись, тотчас открыл свои глаза. Увидев ее, он сказал: «Тебя назовут матерью живых, ибо ты — давшая мне жизнь».[185]
Ипостась архонтов описывает Еву, как духовное начало человечества, поднимающее Адама от чисто материального существования:
И женщина духовная пришла к
