Оксана Гор - Код завета. Библия: ошибки перевода
Думается, слова евангелистов были просто неправильно поняты, поскольку речь идет об Иисусе-проповеднике, у которого были не только друзья, но и враги. Иисус проповедовал в Капернауме. Он говорил об исцелении больных, а его противники заявили ему, что он должен был сначала «поработать» у себя на родине, а уж потом являться в их город.
Согласно Евангелию от Луки, сам Иисус говорит: «…вы скажете Мне присловие: „Врач! Исцели самого себя, сделай и здесь в твоем отечестве то, что, мы слышали, было“». То есть пророк из Назарета должен сначала помочь больным в Назарете.
Но ведь в данном отрывке нет никакого намека на уродливую внешность. Иисус просто упоминает старинную иудейскую поговорку: «Врач, исцели свой собственный паралич». Вряд ли при этом противники Иисуса думали, что он сам парализованный или хромой. Образные выражения существовали даже в ту далекую эпоху.
В другом отрывке Тертуллиан упоминает слова пророка Исаии, связывая их с рассуждениями о внешности Иисуса. Пророк писал: «Нет в нем ни вида, ни величия; и мы видели его, и не было в нем вида, который привлекал бы нас к нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от него лице свое». Тертуллиан понимает эти жутковатые слова Исаии как пророчество об Иисусе. И тут же богобоязненно добавляет, что неважно, насколько уродлив был Иисус, он все равно навсегда останется Спасителем.
Но зачем Тертуллиану обязательно описывать «своего» Иисуса как урода? Ведь очевидно, что на самом деле его нисколько не беспокоило, как выглядит тот в действительности. Его задачей было создать эффектный образ: Мессия, берущий на себя все грехи и безобразия человечества. Этот альтруист даже погибает во имя благополучия человечества, то есть жертвует собой во имя других. Но существует еще и безобразный Мессия из пророчества Исаии. Вот и уравниваются Иисус и Мессия Исаии. Только тогда Тертуллиан может восславить свою веру: он верит в спасающего Мессию только потому, что он уродлив физически. Такому ничего страшного, можно и за других пострадать.
Но вернемся к фактам: Новый Завет вообще ни слова не говорит о внешности Иисуса. Не описывает его ни красивым, ни уродливым. Мы знаем только, что иудеи-критики считали его человеком в возрасте тридцати лет. Как минимум через два века после смерти Иисуса появились так называемые «Акты Фомы». Название данной апокрифической книги сбивает с толку. Никакого отношения к библейскому Фоме автор «Актов» не имеет. Да и речь идет там не об «актах». Просто услышав такое название, мы начинаем ошибочно думать о серьезных судейских документах. В этом апокрифическом произведении сам Иисус говорит о себе, что он – «маленький».
Апокрифы тоже умалчивают о внешности Иисуса. А Тертуллиану через 150 лет после распятия вдруг становится точно известно, что Иисус был уродлив. Но уродливый Иисус в сознании первых христиан так и не прижился. В эпоху Константина Великого (274—337) в церковном искусстве Иисуса начинают изображать как мужчину с короткими или же курчавыми волосами. Он молодо выглядит, и даже красив неброской мужской красотой. А как же еще должен выглядеть на земле сын Божий!
В то время существовали бесчисленные художественные изображения богов с территории Средиземноморья. Их часто изображали в героических позах. Особенно любили рисовать Гелиоса. Вероятно, в мире богов тоже существовала конкуренция. А Иисус казался соперником. Чем хуже Иисус Гелиоса? Вот именно – ничем. И художники той далекой поры поместили Иисуса в солнечную колесницу, могучей рукой управлять небесными конями.
Однако героический Иисус не задержался в искусстве и уступил место Иисусу, куда больше напоминавшему заботливого доброго пастыря, нежели бога-олимпийца. Стало неприлично изображать его молодым и сильным. Иисуса намеренно состарили в иконографии.
Только в XIII веке появляется текст, сообщающий о том, как должен был выглядеть Иисус. Согласно данному тексту, у Иисуса были длинные, закрывающие уши прямые волосы, которые по плечам вились локонами. Цвет волос менялся от каштанового до цвета «неспелого ореха». Иисус, как сказано в так называемом «Письме Летула», был бородат – «бородка не очень длинная, но слегка расходящаяся на подбородке» – и обладал «серыми и сияющими глазами».
Но почему все-таки Евангелия умалчивают о внешности Иисуса? Может, она для них была несущественным моментом. Может быть, их не интересовал Иисус в образе человеческом. Важными были только речи Иисуса. Именно они находились в самом центре вероучения. И ничто не должно было отвлекать от понимания этих слов.
Чем больше времени проходило с момента распятия, тем больше заблуждений появлялось вокруг имени Христа, потом исчезало и возрождалось заново. И во многом виноваты именно Евангелия. Потому что они ничего не сообщают об Иисусе-человеке. В этом и заключается главная ошибка Нового Завета.
Глава 3
Пустынножители и мессии
Кельн. Собор. Ночь
И снова ночь, снова по небу разбежались весело мигающие огоньки звезд, а ветерок шебуршит густую листву. Они снова под сводами Собора. Старый Отто, держа руки в карманах, неподвижно замер в центре безлюдного зала. Темнота стояла хоть глаз выколи, не ровен час, можно и заблудиться. Но он знал здесь каждый уголок, ему свет был совершенно ни к чему.
– Что-то не так, – бормотал старый Отто себе под нос. А потом вскинул глаза на саркофаг.
– Ну уж простите меня! Да, я допустил ошибку. Привел к вам постороннего человека. Хватит молчать-то! Да-да, я знаю, что вы всего лишь образы, половины из вас и не было в действительности. Нет, я понимаю, ваше время давно прошло, и все же… Кто-то же должен узнать правду о вас, о Нем…
– Это еще как сказать, – прошелестел в тишине собора голос Мельхиор.
– Вот именно! – подхватил волхв Каспар.
– Может, я не там правду ищу? – прищурился старый Отто.
Где-то расхихикался Моисей. Его старческий надтреснутый смех эхом отдавался под сводами Собора.
– А ты еще в пустыню за правдой отправься, – слетело с пыльных каменных губ пророка.
Отто был рад, что они вновь заговорили, но и спускать насмешки ветхому, как его Завет, пророку не собирался.
– А какова она, твоя пустыня?
Моисей свел брови:
– Одиночество. Тишина. Пространство.
Мельхиор хмыкнула, как всегда поддерживая старого Отто (впрочем, ей он казался еще совсем молодым – у нее были другие представления о времени):
– И где все это искать, а, Моисей?
– В любом месте мира. Кто хочет, тот найдет. И девчонку с собой прихвати, старый ловелас. Пусть она тебя потешит, мальчик мой! – отозвался Моисей.
– За что люблю я вас, пророков, – ухмыльнулся Отто, – так за то, что вам подобные все время пророчествуют!
Глупости Моисея он предпочел не расслышать. Что возьмешь со старого человека?
Ох уж эти пророки: Иммануил, но не Иисус
Давайте разберем одну маленькую библейскую историю.
Царю Ахазу угрожали одновременно два врага. И поражение казалось просто вопросом времени. И тут появляется пророк Исаия, «радетель пред Господом». Он сообщает о том, что юная женщина ожидает ребенка. Скоро, очень скоро ребенок этот сможет питаться млеком и медом. И тогда с оккупацией государства будет покончено. Так гласят слова пророка Исаии. Причем самыми главными среди них считаются: «…во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил».
Ситуация однозначная: в разговоре царя Ахаза и Исаии упоминается некая «alma», ожидающая ребенка. Через несколько месяцев на свет и в самом деле появляется ребенок. Диалог царя и пророка состоялся где-то между 746 и 716 годами до нашей эры, ребенок тоже родился в то время. Исаия называет младенца символом надежды на благополучное будущее, вот отчего ребенка следует назвать Иммануилом. В переводе с иврита данное имя означает «Бог с нами» или в более вольном переводе: «Бог поможет». Но никуда не денешься: Исаия описывает вполне конкретную ситуацию эпохи 750 года до н.э., а не пророчествует о событиях далекого-предалекого будущего.
А в Евангелии от Матфея все перевернуто с ног на голову: слова Исаии вырываются из общего контекста пророчества, а после интерпретируются заново: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Иммануил, что значит: с нами Бог».
Ведь Исаия говорит об «alma», «молодой женщине», а не о Деве. Дева на иврите звучит как «betulah». Если верить Исайе, молодая женщина уже понесла ребенка. Младенец молодой женщины, говорит Исайя, будет наречен Иммануил, а не Иешошуа.
Напрашивается следующий вывод: только путем кардинального изменения текста Исайи авторами Евангелий раннехристианские литераторы смогли связать старое пророчество об Иммануиле с появившимся на свет Иисусом. Но факты – вещь упрямая: Иммануил у Исайи не имеет ничего общего с Иисусом.
Та же фальсификация была проделана евангелистами и с другими древними пророчествами. А о некоторых из них они предпочли не упоминать вовсе.
