Фаддей Зелинский - Древнегреческая религия
Ну, нечто в этом роде и у нас происходит на народных игрищах, где они есть; но вот что поразительно. Лишь недавно найденный отрывок Герода оповестил нас об аgon eupaidias в последний день Фесмофорий — награду получала счастливая мать, родившая самого прекрасного младенца в году. Подробности нам неизвестны, но факт установлен.
Самого прекрасного — Эллада осталась верной себе и здесь. И это на празднике Деметры-Фесмофоры. Ибо бог объявляется в красоте — такова вера эллина, кощунственно забытая его наследниками.
Глава V
ОСВЯЩЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕЖИТИЯ
§ 18Переходим теперь к тем аспектам греческой религии, которые были названы «высшими» — хотя для такого их обозначения в отличие от разобранных в предыдущем требовалось некоторое отступничество от матери-Земли. И здесь первое слово принадлежит религиозному освящению человеческого общежития — т. е., с одной стороны, семьи, рода и колена, с другой — кружка и корпорации, далее — города, государства, Эллады, человечества.
В центре семьи, т. е. объединенной общностью дома и крова ячейки гражданского общежития, стояло божественное существо, очаг — и глубокая религиозная вдумчивость эллинов сказалась в том, что у них (и, кажется, у них одних) это существо представляется женского пола, как богиня Гестия. Будучи одним из древнейших божеств, она, можно сказать, на наших глазах вырастает из имманентного, каким ее только и знает Гомер, в трансцендентное: уже для Гесиода она богиня-личность, сестра Зевса наравне с Герой и Деметрой, но в отличие от них — девственница; это потому, что ее стихия — очажное пламя. Ее поздняя трансцендентализация имела последствием и то, что ее редко изображали: даже в общественные храмы не ставили ее кумиров, ее почитали в ее символе, пылающем на алтаре внутри храма неугасимом огне. В доме и подавно.
Недвижно обитая на посвященном ей очаге, Гестия была настоящим символом хозяйки — деятельность которой, в отличие от деятельности мужа, происходила внутри дома; ей она, поэтому, была непосредственно сродни. И в то время, как в силу «патрилинеарного» строя греческой семьи, дом со всем имуществом переходил нормально от отца к сыну, и дети величались по отчеству — для Гестии была законом матрилинеарная преемственность. Когда новобрачную вводили в дом ее мужа — впереди нее шествовала ее мать с факелом, возжженным на очаге ее дома, и этим факелом она зажигала новый огонь на очаге своей дочери и зятя — красивый символ всей той хозяйственной традиции, которая отныне переходит от матери и тещи через дочь-невесту в новый дом. Так водруженная Гестия становится богиней-покровительницей дома, могучей и благосклонной; об интимности и сердечности этих отношений может дать свидетельство трогательная предсмертная молитва к ней Алкесты у Еврипида:
Богиня!Меня Аид в свой темный дом берет.И я теперь в последний раз пришлаК тебе: храни моих сирот, молю.Ты сыну дай жену по мысли, мужаДай дочери достойного, и пустьНе так, как мать, без времени, а в счастье,Свершивши путь житейский и вкусивЕго услад, в земле почиют отчей.
Взамен этих благ и честь ей оказывалась великая. Было принято в молитвах, обращенных ко многим богам, называть ее на первом месте: "…Гестии, с которой благоразумье начинать велит", — говорит старый царь в «Фаэтонте» того же Еврипида; слова "начинать с Гестии" вошли даже в поговорку. Ей молился домохозяин, уезжая; ее приветствовал он, возвращаясь. Когда в доме рождался ребенок, его приблизительно в пятый день обносили вокруг очага, представляя его этим Гестии; это был настоящий семейный праздник (Амфидромии), в котором принимали участие все присутствовавшие при рождении, и сопровождался он угощением. И священен был каждый, сидящий у очага (ephestios): этим актом обыкновенно преследуемый обеспечивал себе покровительство того, к кому он обращался.
Поскольку Гестия была женским началом семьи, постольку мужским ее началом был Зевс Ограды (Zeus Herkeios), стоявший у своего алтаря во дворе дома. Здесь происходили домашние жертвы под главенством домохозяина; перед таковой он погружал пылающую головню с алтаря в ведро с водой и этой освященной водой окроплял присутствующих, как хозяев, так и гостей, как свободных, так и рабов. Это окропление (chernips) было сакраментальным актом, скрепляющим узы между участвующими; отлучение от окропления было поэтому карой, налагаемой на нечестивых. Сама жертва сопровождалась угощением и даже, можно сказать, главным образом в нем состояла: в честь бога сжигались лишь символические, малоценные по своей питательности части жертвенного животного, остальные потреблялись приглашенными, которые таким образом становились "сотрапезниками богов". Эллины прекрасно понимали, что богу нужна честь, выраженная в символе, а не материальный корм; обычай уничтожения живности путем «всесожжения» был ему поэтому чужд. С другой стороны, редкость мясной пищи вела к тому, что всякое заклание животного сопровождалось жертвоприношением, так что даже русскому слову «зарезать» (животное) соответствовало греческое "принести в жертву" (hiereuein, thyein) — в чем сказалась, вероятно, и указанная выше (стр. 29) чуткость.
Охранителями дома могли быть, конечно, и другие боги, различные в различных случаях; обычно бывали такими духи предков. Это — опять одна из интимнейших сторон греческой религии. Они ведь живы; им домохозяин приносит установленные обычаем дары и возлияния; они, поэтому, заинтересованы в том, чтобы его род процветал и сохранил чистоту своей крови — их крови. Из своей подземной обители они "возсылают благо" своему потомку; их приглашают принять участие в радости бракосочетания, которая ведь была также и их радостью; и понятно, что их беспощадный гнев настигал грешницу-жену, которая, нарушая обет супружеской верности, прерывала преемственность их крови и вводила "подложных детей" в их и свой дом. А так как из гневной души покойника развилась Эриния, то понятно также, что наравне с убийством и прелюбодеяние жены ею каралось:
Вы, что видите жертвы безбожных убийств,Вы, что видите ложа растленье во тьме! –
молится Электра у Софокла. Прелюбодеяние мужа как оскорбление женского чувства его супруги тоже осуждалось обычаем и, в случае жалобы оскорбленной — законом, но по указанной причине оно не составляло религиозного преступления.
"Человек должен участвовать в вечной жизни природы, всегда оставляя детей после себя, чтобы они могли служить богу вместо него", — говорит Платон (Законы VI, стр. 773 Е); и Фарнелль справедливо называет эти слова "самым возвышенным выражением долга супружества и отцовства, которое когда-либо нашло себе место в нравственной или религиозной литературе". С этой точки зрения понятно, что по греческому воззрению брак был таинством. Он так и назывался — telos; его покровители, первобрачники Зевс и Гера как таковые назывались teleioi. Это можно бы объяснить и иначе; но решающим моментом является то, что в Афинах во время бракосочетания мальчик-сын живых родителей — первообраз "мальчика с иконой" русских свадеб — обносил брачующихся корзиной с хлебом, произнося при этом сакраментальные, известные из таинств слова: "Я бежал от зла, я обрел благо". Зло — это преходящесть, благо — это вечность, как в браке, так и в таинствах: бессмертие породы, обусловленное браком, соответствует бессмертию души, удостоверенному таинствами. И с этим вполне согласно то, что жениха и невесту в брачном терему встречала жрица Деметры — богини возрождающегося хлеба, богини таинств — и лишь после ее благословения для них начиналась брачная ночь. И опять прав вышеупомянутый Фарнелль, когда он говорит:
"Слова ап. Павла в его послании к ефесянам (гл. V, 32) "тайна (mysterion) сия велика есть", имевшие решающее значение для учения позднейшей церкви о браке, и по духу и по формулировке скорее согласны с древнеэллинским религиозным обычаем, чем с иудаизмом".
Я только что назвал "богами-первобрачниками" Зевса и Геру; действительно их "священная свадьба" (hieros gamos) была первообразом для человеческой и притом — как доказал недавно найденный отрывок из древнейшего прозаического сочинения греков, таинственной книги ферекида Сиросского — в мельчайших подробностях ее обрядности. Ее память праздновалась в январе месяце, который назывался "свадебным месяцем" (Gamelion), в соответствии с обычаем земледельческой Греции справлять свадьбы преимущественно зимой. Тогда первый человеческий урожай поспевал приблизительно одновременно с урожаем матери-Земли, и в месяце Пианопсионе (октябре) можно было справить и праздник отцов, Апатурии, и праздник матерей, Фесмофории… красивое, думается мне, свидетельство об изначальном единстве человека с природой.
И еще сильнее сказалось это единство в той богине, к которой обращались роженицы; это была не Гера и даже не Деметра, богини утвержденного государством брака и домовитости: плод своего чрева женщина-гражданка рожает по тем же законам, как и любая лесная самка, и одна и та же богиня охраняет их обеих. Мы ее уже знаем: это — Артемида.
