Уильям Джеймс - Многообразие религиозного опыта
[320] Юмовский критицизм изгнал понятие причинности из мира физических объектов, и «наука» теперь совершенно удовлетворяется определением причинного отношения в терминах функциональных изменений: см. Маха, Пирсона, Оствальда. «Оригиналом» понятия причинности является наш личный внутренний опыт и только здесь можно непосредственно наблюдать причинную связь в старом смысл этого слова.
[321] Когда в религиозной книге я вижу такие слова: "Быть может лучшее из того, что мы можем сказать о Боге, это то, что Он есть Неизбежное Следствие", то я узнаю тенденцию, умерщвляющую религию рассудочными терминами. Разве стали бы сгоравшие на кострах мученики петь гимны простому, хотя и абсолютно неизбежному следствию? Истинно религиозные люди, как св. Франциск, Лютер, Бёме, решительно противились притязаниям рассудка вмешиваться в религиозную жизнь. И действительно, рассудок, одерживая победы, показывает здесь свои темные стороны. Как быстро исчезает старый дух методизма под влиянием брошюрок такого философа, как проф. Боун (Bowne: The Christian Revelation, The Christian Life, The Atonement. — Cincinnati and New York, 1898, 1899, 1900).
Философия обнаруживает даже агрессивные намерения против религии:
"Религия, пишет Вашро (M. Vacherot: La Religion. Paris, 1869, pp. 313, 436 et passim), соответствует только преходящему, а не основному и постоянному состоянию человеческого духа, так как она является выражением ума, в котором сила воображения преобладает над другими способностями… У христианства есть только один возможный наследник, — это научная философия".
Проф. Рибо (Ribot. Psychologie des Sentiments. p. 310), с еще большей решительностью заявляет о гибели религии. Он суммирует этот процесс в одной формуле: обнаруживается постоянно растущий перевес рационального элемента душевной жизни над эмоциональным, причем последний стремится войти в группу чисто интеллектуальных чувств.
"В конце концов, от так называемого религиозного чувства ничего не остается, кроме смутного уважения к неизвестному «х», являющегося последним следом прежнего страха, и кроме известного стремления к идеалу, являющегося последним следом любви: эти два чувства, — чувство страха и любви, — характеризуют ранние периоды религиозного развития. Говоря проще, — религия стремится стать религиозной философией. А это психологически совершенно различные вещи, так как последняя есть теоретическое построение сознательной работы мысли, а первая является жизненным делом группы лиц или вдохновенного вождя, делом, поглощающим все мыслящее и чувствующее существо человека".
Точно так же я не могу согласиться с мнением проф. Бальдуина (Baldwin: Mental Development, Social and Ethical Interpretations. ch. X) и Маршалля (H.R.Marschal: Instinct and Reason. chaps VIII–XII), которые считают религию "консервативной социальной силой".
[322] American Journal of Psychology. VII, 345.
[323] Вот пример, иллюстрирующий такие состояния веры: Henry Perreyve пишет к Gratry:
"Я не знаю, что делать мне с тем чувством счастья, которое овладело мною сегодня утром. Оно переполняет мою душу до краев, мне хочется что-то сделать, но предпринять ничего не могу и ни к чему не способен… Я жажду великих дел". Другой раз после воодушевившего его свидания, он пишет: "Я вернулся домой, исполненный радостью, надеждой и силой. Я хотел в одиночестве наслаждаться своим счастьем, вдали от всех людей. Была поздняя ночь; но, пренебрегая этим, я пошел по какой-то горной тропинке, как безумный, смотря на небо, забыв о земле. Вдруг я инстинктивно подался назад: я стоял на краю пропасти, — еще шаг, и я бы неминуемо упал с головокружительной высоты. Страх овладел мной, и я прекратил мою ночную прогулку" (A.Gratry: Henry Perreyve. London, 1872, pp. 92, 89).
Это преобладание смутных, экспансивных и бесцельных импульсов в состояниях веры хорошо передано Уот Уитманом (Leaves of grass, 1872, p. 190):
"Бороться, бороться!
С невзгодами, с бурею, с ночью, с голодными днями, с нелепой случайностью жизни,
как борется дерево, зверь…
Вперед, мой товарищ! Тебя я зову без раздумья о том, что судьба нам готовит:
Победу ль в борьбе беспощадной, или миг пораженья и гибель".
Эта готовность к великим делам и это чувство, что мир, благодаря своему великому смыслу, своей чудесности и т. д., способен произвести их, — представляется мне недифференцированным зародышем всех высших верований. Вера в осуществление наших затаенных личных мечтаний, или в величие судеб нашей родины, вера в Провидение, — все это источником своим имеет именно этот незаметный сангвинический импульс и это чувство, подсказывающее, что область возможного гораздо обширнее, чем мир действительности.
[324] Cм. Leuba: Loc. cit., pp. 346–349.
[325] The Contents of Religious Consciousness. — In The Monist, I, 536, July, 1901.
[326] Loc. cit., pp. 571, 572. См. также его необыкновенно глубокую критику того представления, что религия, прежде всего, стремится разгадать интеллектуальную тайну мира. Сравните то, что говорит W.Bender (Wesen der Religion. Bonn, 1888, ss. 85, 38): "Религия — это вопрос не о Боге, не о происхождении и целях мироздания, но вопрос о Человеке. Все религиозные взгляды и мировоззрения антропоцентричны". "Религия есть проявление человеческого стремления к самосохранению; ею человек стремится спасти и сохранить свои существеннейшие жизненные мечты и надежды от разрушающего их противодействия враждебного им мира; он пытается спасти себя тем, что добровольно и свободно подходит к силам, властвующим над миром, когда уже исчерпаны до конца его личные силы". Вся книга Bender'a представляет развитие этих мыслей.
[327] Вспомните, что вторая стадия приходит для некоторых людей внезапно, для других постепенно, тогда как есть люди, которые по существу живут в этой стадии всю свою жизнь с начала и до конца.
[328] Практическая трудность состоит: 1) в том, чтобы осознать реальность высшей части своего существа, 2) в том, чтобы отожествить себя всецело только с ней, и 3) в том, чтобы отожествить ее со всем остальным идеальным бытием.
[329] "Когда мистическое состояние достигает высшего напряжения, то сознанием овладевает чувство, что существует некое естество, которое одновременно и превосходит мое я и тожественно с ним: оно достаточно величественно, чтобы быть Богом, и достаточно интимно и близко, чтобы быть мною. Сущность этого естества является его превосходство" (Récéjac: Essai sur les fondements de la conscience mytisque. 1897, p. 46).
[330] Слово «истина» употреблено здесь в смысле, заключающем нечто большее, чем одну лишь практическую ценность для жизни, хотя естественная склонность человека подсказывать ему, что все, имеющее важное значение для жизни, тем самым несомненно истинно.
[331] Proceedings of the Society for Psychical Research. Vol. VII, p. 305. Для более полного ознакомления с взглядами Майерса см. его посмертное сочинение "Human Personality in the Light of Recent Research", которая должна появиться вскоре на свет в издании Longmans, Green & C°. Майерс выставил, как общую психологическую проблему, изучение сублиминальной области сознания на всем ее протяжении, и сделал первые систематические попытки ее топографии тем, что стал рассматривать ее, как представляющий некое единство ряд множества сублиминальных фактов, (в которых до сих пор видели только любопытные единичные явления), и дал этим фактам систематизированную номенклатуру. Насколько важны эти исследования, могут показать только дальнейшие труды, которым Майерс проложил путь. Смотри мою статью: "Frederic Mayers's Services to Psychology" в отчетах того же общества (vol. XLII, May, 1901).
[332] Приведу яркое изложение таких верований, чтобы ближе познакомить читателя с ними:
"Если обитель уже тысячелетия погружена в беспросветную тьму, а вы войдете в нее, начнете плакать и жаловаться: "О, какая тьма", то исчезнет ли мрак? Внесите свет, выбейте искру, и все тотчас же озарится светом. Что же хорошего в том, что всю жизнь свою вы будете думать: "Горе мне, я поступал дурно, я совершил множество ошибок"? Никакой дух не требует, чтобы мы думали или говорили так. Зажгите свет, и зло исчезнет. Укрепите свою истинную природу, перестройте себя; взбодрите в себе все, что есть в вас светлого, яркого, вечно чистого; разбудите это в каждом встречающемся вам человеке. Я хочу, чтобы каждый из нас достиг того состояния, при котором даже в худшем из людей, он мог бы увидеть дыхание Божье и вместо слов осуждения сказать: "Восстань, ты, светлый, ты, вечно чистый; восстань, нерожденный и бессмертный, восстань во всей силе своей и прояви свою истинную природу… Такова высшая молитва, которой учит Адвайта (Advaita). Такова единственная молитва: помните о своей природе"… "Как может человек дойти до того, чтобы искать Бога?… Он живет в биениях вашего сердца, а вы не знаете этого и ошибочно ищите Его где-то вне себя. Он — ближайший из близкого вам, Он — ваша собственная душа, реальность вашей собственной жизни, вашего тела и вашего духа. — Я есмь Ты и Ты — Я. Вот ваша природа. Познайте ее и проявите. Не стремитесь стать чистыми, — вы чисты в естестве своем. Вам не нужно искать совершенства, — вы уже совершенны. Всякая добрая мысль, которая приходит вам в голову, или которую вы выполняете, есть проникновение за покрывало, скрывающее истину, и за этим покрывалом взору представляется чистота, Бесконечность, Бог, — вечное Естество всего существующего, вечная Мудрость сего мира, ваше истинное Я. Познание Его есть низшая ступень, падение. В существе своем мы обладаем Им; так как же и зачем познавать Его?" (Swami Vivekananda: Addresses, N. 12; Practical Vedanta. part IV, pp. 172, 174, London 1897; Lectures. The Real and the Apparent Man, p. 24.
