Ольга Чигиринская - Христианство
Еврейскому Пятикнижию известны, однако, и совсем иные способы описания присутствия Бога: «И вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, [и там Господь]» (3 Цар 19:11–12).
Таким богоявлением «в веянии тихого ветра» и воспринимался Христос уже первым поколением его учеников. Он – кроткий и смиренный Раб Господа, о котором пророчествовал Исаия: «не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине; не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда» (42:1–4), – и одновременно Сам Господь, Который «будучи в форме Бога… уничижил Себя Самого, приняв форму раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» (Флп 2:6–7). Для описания этого уничижения в христианском богословии так и закрепилось греческое слово, употребленное апостолом Павлом – кенозис , дословно – «опустошение», «истончание»: Бог, не изменяясь, умаляет себя, чтобы мир смог Его принять. Здесь нельзя не вспомнить еще один величественный образ Ветхого Завета – горящий и не сгорающий куст, из которого Моисею говорил Бог. Отцы христианской церкви увидят в нем образ Девы Марии, которая приняла в себя Бога своей человеческой природой и не только осталась жива, но родила Бога во плоти.
Требовалось время, чтобы систематически изложить это парадоксальное содержание веры языком, мало приспособленным для такой задачи. К тому же христиане долгое время не видели в этом необходимости. Лишь появление в церковной и околоцерковной среде учений, противоречащих первоначальному духовному опыту, заставило вступить в полемику и привести опыт в систему. Очень важно понимать, что разработка и закрепление догмата всегда были ответом на уже сложившуюся ересь. Этот процесс, продолжающийся до наших дней, начался уже в первые десятилетия и зафиксирован в Писаниях Нового Завета: когда возникло разногласие о том, нужно ли новообращенным язычникам делать обрезание и исполнять Моисеев закон, в Иерусалиме состоялся церковный собор, на котором победило мнение Петра: «Сердцеведец Бог дал им (язычникам. – Авт. ) свидетельство, даровав им Духа Святаго, как и нам; и не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их. Что же вы ныне искушаете Бога, [желая] возложить на выи учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они» (Деян 15:8—11).
Как видим, апостол не согласился предоставить решение вопроса об обрезании каждому в отдельности для себя. И обратим внимание на аргументацию: апеллируя к мистическому опыту обращенных язычников (дарование Святого Духа), Петр как решающий довод приводит спасение благодатью Иисуса Христа – ведь если бы исполнение закона спасало само по себе, то и приход Христа не был бы нужен.
Вот мы и дошли до главного вопроса христианской догматики: кем является Иисус из Назарета, мессия, основатель церкви и ее бессменный таинственный глава, и в чем заключается совершенное им спасение? Чем больше христиане размышляли над этими вопросами, тем больше было разномыслий и разногласий. Некоторые из высказываемых позиций при этом логически развертывались в учение, опровергающее само христианское учение о спасении, лишающее христианство в целом всякого смысла.
Рассмотрим это на примере учения александрийского епископа Ария (256–336) о сотворенности Христа. Время развития этого учения было весьма напряженным периодом в жизни как империи, так и церкви: после многолетних гражданских войн к власти пришел Константин, который дал христианам свободу вероисповедания. Церковь впервые вышла из подполья, и ее учение оказалось перед судом – уже интеллектуальным, а не уголовным – языческой общественности. Уже никто не обвинял христиан в том, что они устраивают тайные каннибальские оргии, но один из основных моментов учения церкви, учение о Троице, очень сложное и тонкое, порождало множество толкований и вопросов, и главный из них: как это – Бог един в трех лицах? Языческое сознание легко мирилось с многобожием или с неким Единым, которое меняет маски, как актер греческой трагедии. Язычнику было сложно понять, что Бог никоим образом не «состоит» из Отца, Сына и Святого Духа, что Он неразделим и един, но при этом Отец предвечно рождает Сына и изводит Духа Святого. Иудейское сознание, в свою очередь, настаивало на полном, абсолютном единстве Бога, на невозможности существования ни Сына, ни Духа иначе как в виде сотворенных сущностей.
Арий предложил то, что казалось ему удачным компромиссом: давайте верить, что Иисус – не Бог, а сотворенный Богом новый человек, Божий сын не по природе, а только по благодати, не «единосущный, а «подобосущный». Это не смущало вчерашних язычников арифметическими сложностями, а вчерашних евреев – посягательством на абсолютную монархию Бога. Это казалось приемлемым и приятным.
Но прежде чем похвалить Ария за такой удачный выход из положения, задумаемся вот о чем: если Сын, Он же Логос, сотворен Богом, а мы, в свою очередь сотворены Сыном-Логосом через Духа Святого, то получается, что Бог не сходил в мир, чтобы разделить с нами радость и боль Им же созданного бытия – он послал на линию фронта другого, сам же отсиделся в своей полной трансцендентности, в безопасном месте. Стоит ли такой Бог любви и доверия? Стоит ли любви и доверия Иисус, который (если Арий прав) лгал ученикам, что Он и Отец – одно? Вот и получается, что «удачный компромисс» обессмысливает христианство как целое, представляя Отца как нечто холодное и отстраненное, а Сына – как лукавого обманщика.
Пример арианства также хорошо подходит для развенчания еще одного популярного мифа о том, что якобы догмат о Троице является не более чем компромиссом христианства и язычества. Компромисс как раз предлагало арианство, и именно поэтому оно первоначально добилось симпатий большинства. Поэтому, говоря о догматах очень важно понимать, что догматические решения представляют собой не «среднее арифметическое» из мнений разных епископов и не найденный в ходе богословских дебатов компромисс, а именно такое изложение веры, которое не разрушало бы первоосновы христианства.
Священное Писание и Священное Предание
Теперь коснемся Священного Писания христиан. Как мы знаем, христианство генетически связано с иудейской традицией и его формы богослужения наследовали синагогальные, которые сложились в иудаизме к началу нашей эры параллельно храмовым, а после разрушения в 70-м году н. э. Иерусалимского храма пришли им на смену В Послании Иакова (2:2) к христианскому собранию даже применяется (в оригинале) слово «синагога». Обрывочные сведения в апостольских посланиях и раннехристианских памятниках свидетельствуют, что христианское богослужение, как и синагогальное, включало общие молитвы (произносимые делегированными лицами и подхватываемые всем собранием), пение и, как смысловой центр, – чтение Писаний.
В иудаизме священные чтения состоят из последовательно прочитываемого в течение года свитка Торы, разбитого на смысловые разделы по количеству дней. К ним тематически подбираются отрывки из Пророков (в это понятие в иудаизме входят не только книги, которые называются пророческими у христиан, но и написанные до вавилонской оккупации исторические – «Старшие пророки»). Соответственно и совокупность священных текстов, читаемых во время богослужения, называлась «Закон [3] и Пророки» – определение, не раз встречающееся на страницах Евангелий и апостольских Посланий.
Существовали и «другие отеческие книги», не входившие в этот очерченный богослужебным употреблением канон. Их состав не был жестко определен, поэтому отличался в разных местностях. Некоторые книги, не входившие в «Закон и Пророки», были равно авторитетны для всех иудеев. В первую очередь, это сборник песнопений «Хваления» [4] . Он был задействован и в храмовом, и в синагогальном богослужении, и в личной молитвенной жизни иудея, но не в чтениях, а в пении и молитвословиях (таким же образом он используется и в традиционных христианских церквах). У первых христиан его авторитет был особенно высок из-за содержащихся в нем мессианских прообразов, которые они видели исполнившимися в Иисусе и христианской церкви. Христос не раз ссылался на псалмы, а евангелист Лука (24:44) ставит их наравне с Законом и Пророками. Другой изначально важный для христиан источник из этой категории – эсхатологическая книга пророка Даниила, которую также упоминал сам Иисус (Мф 24:15).
Все изменилось после разрушения храма и нового рассеяния евреев. Для сохранения национальной и религиозной идентичности требовалось формирование нового канона, и одним из первых шагов на этом пути стало принятие общеиудейского канона в 90-е годы в Ямне. К «Закону и Пророкам» была окончательно добавлена третья часть, названная просто «Писания» (по-еврейски Хтувим ), признанная равной им по авторитетности и вдохновенности Богом. В этот раздел включили все книги, признававшиеся авторитетными в земле Израиля, хотя о некоторых шли споры. Книги, распространенные только среди евреев диаспоры, остались вне канона. С тех пор иудейская традиция говорит о трехчленной структуре канона – «Закон, Пророки и Писания» (по первым буквам – «ТаНаХ»).
