Иосиф Крывелев - История религий. Том 1
Когда в Александрии разгорелся спор между арианами и афанасианами, Константин отправил его организаторам письмо с требованием прекратить распри по пустякам и прийти к единству. Императора не интересовало религиозное содержание спора, как и не занимала богооткровенная истина, ему была важна церковь, не раздираемая внутренними противоречиями, ибо именно таковой она могла служить его политическим целям.
Примирения не получилось. Тогда Константин приказал собрать недалеко от столицы, в Никее, Собор епископов, вошедший в историю под названием I Вселенского. Взгляды Ария были на Соборе решительно осуждены как еретические. Но даже церковные историки признают, что на исход голосования решающее влияние оказало давление со стороны Константина, неоднократно властно вмешивавшегося в ход прений на стороне афанасиан.
В дальнейшем на двух Эфесских и Халкидонском соборах, а также за их кулисами и в периоды между Соборами шла ожесточенная борьба между различными группами церковников. Возникла новая разновидность арианства — учение Константинопольского патриарха Нестория (428–431), учившего тому, что Христос был не бог, а человек, лишь в ходе своей деятельности ставший мессией.
На Эфесский собор 431 г. Александрийский патриарх Кирилл привез с собой не только десятки епископов в качестве делегатов (от других епархий было по нескольку человек), но и команду фанатичных и буйных монахов, которые физически терроризовали всех, кто как-то сопротивлялся ему. Осуждение и анафематствование Нестория были приняты почти автоматически. Однако в это же время под руководством Иоанна Антиохийского заседал антисобор, вошедший в историю под названием соборика (conciliabilum). «Соборик» признал Кирилла виновным во всяких ересях и отлучил его от церкви 48. То же самое сделал и Эфесский собор в отношении делегатов «соборика».
Император Феодосий II колебался между двумя лагерями. Ему нельзя было ссориться с приверженцами близкого к арианству патриарха Нестория, которые составляли большинство в Константинопольской и Антиохийской епархиях. С другой стороны, Кирилл оказывал на императора давление чрезвычайно умело. В одних случаях он организовывал затруднения с доставкой хлеба из Египта в Константинополь, результатом чего обычно бывали народные волнения. В других, наоборот, он снаряжал целые флотилии с богатыми «подарками» Феодосию и его придворным. Историк-византинолог Ю. А. Кулаковский говорит по этому поводу: «Огромные средства, которыми располагал Александрийский патриарх, давали возможность Кириллу прибегнуть к воздействию на настроение двора путем подкупа евнухов» 49. Церковный историк В. В. Болотов отмечал, что подношения одним лишь придворным обошлись Кириллу не меньше, чем в миллион рублей золотом 50. Немецкий историк Вселенских соборов К. Хефеле, сообщая об этих фактах, находит для них объяснение лишь в том, что они соответствуют «восточным обычаям»51.
Преемник Кирилла Диоскор еще решительнее продолжал его линию на завоевание египетской церковью господства в «христианском мире». Он обличал в несторианской ереси всех, кто ему мешал. Воспользовавшись незначительным поводом, Диоскор добился от императора Феодосия II созыва в 449 г. еще одного Эфесского собора. Там были осуждены и прокляты не только действительные приверженцы Нестория, но и не имевшие отношения к нему Константинопольский архиепископ Флавиан и некоторые другие иерархи. Они обвинялись в том, что отделяют одну от другой человеческую и божественную природу Христа. На Соборе господствовал девиз: «Рубите надвое разделяющих естество Христово надвое» 52. Этот Собор занял в истории церкви особое положение. Через короткое время после его окончания он был признан незаконным, «разбойничьим». Против Диоскора выступили большие силы, среди которых был и римский папа Лев I. Он созвал специальный Собор в Риме для осуждения Диоскора и его Собора. Главное же, что сыграло роль в дальнейшем развертывании событий, — смерть Феодосия II (450).
После смерти Феодосия II хозяевами положения оказались его сестра Пульхерия и ее муж Маркиан, ставший императором. Новые правители решили сломить могущество церковного руководства Египта в лице Диоскора. В этих целях надо было объявить его еретическим. Маркиан привлек к себе в качестве союзника в этом деле римского папу Льва I.
Папы уже давно с неудовольствием смотрели на возвышение Александрийской патриархии. Конечно, им было не по душе выдвижение на авансцену и Константинопольской кафедры. Но бороться против той и другой они могли, лишь применяя принцип «разделяй и властвуй». В данном случае появлялась возможность нанести удар Александрии при помощи Константинополя. И папа Лев I не упустил ее. Он с готовностью откликнулся на антиегипетские настроения Маркиана и самым резким образом выступил против Диоскора и решений «разбойничьего» Собора, объявив заодно Диоскора низложенным; в ответ тот, конечно, провозгласил то же самое в отношении папы. Но дело решилось не словесными низложениями, а соотношением сил. Маркиан объявил «разбойничий» Собор и его решения недействительными и распорядился о созыве нового Собора.
Папу Льва I больше устраивало бы решение всех проблем на основе его собственных указаний и разъяснений. Поэтому он весьма прохладно отнесся к предложению Маркиана о созыве нового Вселенского собора. В крайнем случае папа мог согласиться, чтобы местом Собора стал один из итальянских городов. Но Маркиан на это не пошел и распорядился созвать Собор в Халкидоне — недалеко от Константинополя. Правда, он предложил папе председательствовать. Тот счел, однако, более выгодным для своего престижа не принимать личного участия, а ограничиться представительством своих легатов.
Собор прежде всего планировал нанести удар по Египетской церкви и низложить Диоскора. Для этого нужно было найти такую формулу, которая позволила бы дезавуировать и Антиохийскую церковь, отстаивавшую несторианский дуализм человеческой и божественной натуры Христа, и Александрийскую церковь, проповедовавшую его единую природу. Принятое по этому поводу вероопределение явилось путаным и противоречивым продолжением такого же по содержанию Символа веры, вошедшего в историю под названием Никео-Цареградского.
На Никейском соборе были приняты семь статей, легших в основу Символа. Только первая из них касается единого бога и выражает сущность христианства как религии, претендующей на монотеистический характер; остальные направлены к утверждению веры в Христа 53. Трудность заключается в том, чтобы максимально поднять достоинство той личности, именем которой называлась религия и которая служила знаменем последней, ее специфическим символом, и в то же время не преуменьшить и статус верховного божества — при всех условиях надо было признавать его отцом всего. Христос должен был, следовательно, довольствоваться званием Сына божьего, порожденного своим Отцом. Но до арианской последовательности в принятом Символе дело не дошло: Иисус рожден, но не сотворен, он сидит на небесах рядом с отцом, но в то же время составляет одну сущность с ним. Удовлетворены, таким образом, оба крайних и несовместимых требования. Жестоко страдают лишь смысл и логика.
В дальнейшем оказалось, что семь Никейских статей не исчерпывают полностью ту систему верований, которая вошла в религиозный обиход христианских общин и проповедовалась духовенством. В них умалчивалось о третьем объекте поклонения христиан — Святом духе. Между тем среди верующих этот малопонятный персонаж издавна пользовался почитанием, тем более что по укоренившейся в античных религиях традиции божеству полагалось скорее быть троичным, чем двоичным, и христианам из язычников это было ближе. Для христианских богословов стало предметом серьезной заботы найти Духу подобающее место в божественном комплексе.
Считается, что дополнение Никейского символа последними пятью членами, первый из которых касается Святого духа, явилось делом II Вселенского собора. Это представляется сомнительным, ибо в материалах Собора текста дополнительных пяти статей не содержится и впервые полный текст Никео-Цареградского символа обнаруживается лишь в Деяниях Халкидонского собора 451 г.54
Две статьи из добавленных пяти обращают на себя внимание некоторой двусмысленностью. Статья о Духе устанавливает вопреки всем декларациям о единосущности и полном равенстве всех лиц Троицы явное неравенство между ними: Дух существует не сам по себе и не в единстве с другими лицами Троицы, он исходит от одного из них; с другой стороны, Сын оказывается неравным Отцу, ибо от него не исходит Дух. Известно, что в дальнейшем католическая церковь внесла в эту статью Символа существенную поправку, согласно которой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына. Этим, однако, не достигается равенство Духа с остальными ипостасями, ибо он все же остается «исходящим». Принципиально новым для христианства явилось требование веры в церковь. Здесь нашел свое отражение рост ее претензий на контроль над всей духовной жизнью масс, примкнувших к христианству.
