Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки - Райт Роберт
Существуют и более радужные варианты спасения. Согласно Второисайе, Израиль будет «светом народам». Ученики Иисуса разнесут всем «Благую весть». И концепция рая в представлении Мухаммада — определенно хорошая новость.
Для тех, конечно, кто вправе рассчитывать на доступ. Однако он открыт большему количеству людей, чем можно вообразить. В Коране не раз говорится, что не только мусульмане, но и иудеи и христиане достойны спасения, если они верят в Бога и в Судный день и ведут жизнь, достойную называться праведной[1059].
Возможно, эта инклюзивность отражает недовольство Мухаммада иудейскими и христианскими притязаниями на исключительное право обладания истиной о спасении. Он удивляется: «Иудеи сказали: „Христиане не следуют прямым путем“. А христиане сказали: „Иудеи не следуют прямым путем“. Все они читают Писание». Он напоминает им, что все они «всего лишь одни из людей, которых Он сотворил. Он прощает, кого пожелает, и причиняет мучения, кому пожелает»[1060].
Мухаммад не стал заходить слишком далеко и признавать универсалистский характер спасения. Чтобы спастись, надо признать авраамического бога единственным Богом. Тем не менее, считая всех приверженцев авраамических религий достойными спасения, он открывает врата спасения шире, чем это делали христиане. В какой-то момент он открывает эти врата особенно широко: упоминает зороастрийцев (огнепоклонников) в одном ряду с христианами, иудеями и мусульманами и говорит, что Бог, который «ведет прямым путем того, кого пожелает», будет их судьей в день воскресения[1061].
Занятно то, что это упоминание зороастрийцев — единственное в Коране. В общем и целом Коран никак не подтверждает то, что Мухаммад поддерживал связь с зороастрийцами, если не считать этого единственного стиха, в котором они возникают неизвестно откуда и вдруг оказываются вполне достойными рая. Остается лишь гадать, не был ли этот стих добавлен или, по крайней мере, исправлен после смерти Мухаммада, когда при завоевании персидских земель под владычеством мусульман оказалось много зороастрийцев[1062]. Как мы уже видели, эти завоевания стали причиной внесенной в учение поправки, в соответствии с которой зороастрийцев отнесли к «людям Писания» — эта классификация помогла им быть более покладистыми подданными империи и ценным источником дани.
Есть еще одна причина подозревать, что упомянутый стих — продукт эпохи, начавшейся после смерти Мухаммада. Он обещает спасение не только зороастрийцам, но и «сабиям». Судя по верованиям их современных наследников (иногда называемых мандеями), сабии, как и зороастрийцы, едва ли могли считаться приверженцами авраамической религии; они чтили Иоанна Крестителя, но считали Иисуса, Авраама и Моисея лжепророками. И (опять-таки, судя по их современным наследникам) у них было еще кое-что общее с зороастрийцами: место их компактного проживания находилось к востоку от владений Мухаммада, на территории современных Ирака и Ирана, — земель, завоеванных не Мухаммадом, а его преемниками[1063].
К какому бы периоду ни относился этот стих, ко времени Мухаммада или более позднему, он, по всей видимости, соответствует пику нарастающей инклюзивности спасения. В Коране есть немало стихов, подразумевающих, что иудеи и христиане достойны спасения. В трех таких стихах к списку добавляются сабии, а из этих трех в одном также фигурируют «огнепоклонники», то есть зороастрийцы. (В сущности, в этом же стихе можно прочесть, причем напрямую, что в список достойных входят и многобожники, но некоторые исследователи оспаривают такое толкование.[1064])
Возможно, все три стиха, обещающие спасение не только приверженцам авраамических религий, были действительно произнесены Мухаммадом. К концу своей карьеры он мог обнаружить, что на завоеванных им территориях есть места скопления сабиев и зороастрийцев, или же он заключил союз с городами, населенными теми, кто не придерживался авраамических религий. Но независимо от того, когда появились эти стихи, во времена Мухаммада или позднее, наиболее удачное объяснение для них — расширение сферы действия фактора ненулевой суммы. Заключая союз с приверженцами неавраамических религий или управляя ими, исламские лидеры, по-видимому, признавали необходимость поддерживать с ними сотрудничество.
Это напоминает растущую инклюзивность, которую мы видели в Еврейской Библии. До пленения Израиль зачастую враждовал с соседями, о чем говорится в писаниях времен пленения и до него. После пленения, когда Израиль стал частью Персидской империи, источник Р, явно высказываясь с одобрения персидских лидеров и в соответствии с их намерениями, приобретает более примирительный тон. И в еврейских, и в мусульманских писаниях имперские завоевания в конце концов преобразились в толерантность — по крайней мере, в пределах империи.
То же самое в некотором отношении справедливо для христианства. В Римской империи христианское спасение понимали в более узком смысле, чем мусульманское спасение, описанное в нескольких коранических стихах; обычно его не удостаивались неверующие[1065]. Тем не менее при своем рождении христианство проявило новаторскую инклюзивность, распространяя авраамические писания независимо от межэтнических границ. Причиной такой открытости было то, что основатели христианства действовали на территории многонациональной империи. Стремление построить большую религиозную организацию привело их и потенциальных верующих к отношениям с ненулевой суммой, а этнический ассортимент этих потенциальных верующих был чрезвычайно богат.
Время от времени империя приводила прежде враждовавшие народы к мирному сосуществованию, периодически религия способствовала этому. Это обнадеживает, поскольку, как мы уже отмечали, многонациональная среда новой империи — древний аналог, наиболее близкий к глобализации. Разумеется, зарождающейся глобальной платформе современности недостает того, что было у древних империй — единого руководства. И конечно, до сих пор глобализация разделяла авраамические религии так же часто, как и объединяла их. Но все-таки опыт древних империй свидетельствует о том, что даже если эти религии так никогда и не найдут общего языка, то не из-за отсутствия способности приспосабливаться.
Инклюзивный дух империи отражен в суре, которую обычно датируют концом мединского периода, и, насколько нам известно, даже более поздним временем: в этой суре Бог говорит человечеству, что он «сделал вас народами и племенами, чтобы вы узнавали друг друга»[1066]. Сравните это с библейским преданием о Вавилонской башне, написанным задолго до пленения. В последнем случае задача Бога — сделать так, чтобы народам мира всегда было трудно приходить к взаимопониманию.
Конечно, если существование империи способствует гармонии, то экспансия империи — процесс завоевания новых земель, — обостряет нетерпимость к соседним народам и их религиям. Как мы видели, этим объясняется пластичность учения о джихаде: в периоды экспансии на первый план выступали проявления нетерпимости, а когда приходило время управлять завоеванными землями, учение оборачивалось другой, более мягкой стороной.
Этим также объясняется, почему в Новом Завете меньше воинственных стихов, чем в Коране или в Еврейской Библии. В годы становления христианского писания христианство не было официальной религией власти, занятой экспансией. Учения о священных войнах всплывали на поверхность по мере необходимости, например во время крестовых походов, но евангелия и послания обрели форму слишком рано, чтобы содержать эти учения.
