Евангельские мифы - Джон Маккиннон Робертсон
Натурализму придется выработать себе более устойчивую научную базу, если он захочет утвердиться пред неудержимым натиском легковерных людей и организованных церковников.
Помещенные здесь этюды являются, таким образом, попыткой окончательно распахать ту мифологическую почву, на которой покоятся евангелия.
Рис. 8. Озирис и Изида, бог-спаситель и дева-мать египетского культа, изображенные в виде змей.
МИФЫ БИОГРАФИЧЕСКИЕ.
I. Мифические Марии.
Первым шагом критики после обнаружения мифичности девственного зачатия было предположение, что матерью «подлинного» Иисуса была все же Мария (Мириам), жена Иосифа. Однако, для такого предположения нет давно никаких оснований. Так как весь рассказ о рождении Иисуса является пристегнутой впоследствии выдумкой; так как все, о чем в этом рассказе говорится, мифично, — то вполне резонным является предположение, что и имя матери Иисуса тоже мифического происхождения.
Рис. 9. Оплакивание убитого сирийского " господа " — Адониса.
Для такого предположения имеются два соображения. Во-первых, тот факт, что слово «Мария» или «Мириам» являлось уже до этого мифическим именем, как у иудеев, так и у язычников. Мириам из «Исхода» является фигурой не более историчной, чем Моисей: ее, как и Моисея с Иисусом, приходится считать весьма древней, впоследствии эвгемеризированной богиней. А персидское предание, согласно которого она была матерью Иошуа (Иисуса), заставляет думать, что в Сирии задолго до нашей эры, некоей Марии, матери Иисуса, воздавались божеские почести.
Совершенно немыслимо на основании имеющихся у нас данных установить историческую связь между всеми этими культами. Однако, — простая аналогия имен и прозвищ в этих культах достаточно выразительна. Матерью Адониса, «убиенного господа» великого сирийского культа, является Мирра. Миррой называется также в одном из сирийских мифов то плачущее дерево, от которого рождается младенец Адонис. Гермес, греческий Логос[28], является сыном Марии, которую тоже приходится сопоставить с евангельской Марией. В одном мифе Майя является.. дочерью Атласа, таким образом, следовательно, двойником той самой Марии, дочери Атласа, которая «умерла девой», которую Одиссей видел в Аиде. Мифологически Мария отожествляется с созвездием «пса», которое является также и созвездием Изиды. С другой стороны это же имя встречается на Востоке, где Майя является девственной матерью Будды. Замечательно также и то, что, согласно одной иудейской легенды, имя египетской принцессы, нашедшей младенца Моисея, было Меррис. Вопрос запутывается еще больше оттого, что, по сообщению египетских надписей, одна из дочерей Рамзеса II носила имя Мери.
Так как мы коснулись вопроса об именах, то не мешает упомянуть о том, что Деметра в греческой мифологии связана с Язиосом или с Язионом,[29] правда, не в качестве матери, ד) но в качестве возлюбленной, тогда как сам Язиос слыл сыном Зевса и Электры, а по другой версии, сыном Миноса. Имя Язон, как мы знаем, было действительно греческой формой имени Иошуа или Иисус. Язион, который согласно одной легенды был основоположником самофракийских мистерий, в общеизвестном мифе убивается Зевсом. Однако, частичное сходство имен Язона и Иисуса менее важно, чем возможная параллель между их мифическим родством с богиней матерью, чем тот факт, что в каждом новом поселении своем пеласги[30] обязательно имели святилище Язона.
Во многих, если не во всех культах, в которых фигурирует мать, кормящая грудью бога-младенца, либо имя этой богини означает «кормилицу», либо «кормилица» становится ее прозвищем.
Так, например, Майя слывет «кормилицей» (Trophos), «Милитта» слыла также и «чадородящей», Изида прозывается то «кормилицей», то «матерью», Затем одной из наиболее значительных подробностей очень сбивчивой и туманной талмудической легенды, относящейся к дохристианскому Иисусу бен Пандира, который упоминается рядом с Иксусом бен-Стада, является сообщение о том, что его мать в одном месте названа Мириам Магдала, Мария — «кормилица» или «плетельщица волос».
Так как Изида тоже выступает в роли «завивальщицы волос», то совершенно очевидно, что мы и здесь имеем дело не с биографией, а с мифом. В евангелиях мы имеем еще Марию Магдалинскую, т. е. происходящую из того мнимого географического пункта — Магдалы, который по одной версии посетил Иисус. Однако, Магдала в крайнем случае означает просто башню или «высокое место» (этот же корень входит в различные слова, имеющие смысл «кормить», «воспитывать» и «завивать волосы»). В проверенном тексте на место Магдалы появляется Магадан и Магдала исчезает из евангелий. Какого-нибудь аутентичного указания на существование этого пункта, если не считать упоминания Иосифа Флавия о цитадели, носившей это имя, не существует.
Мария Магдалина играет, наконец, в евангелиях чисто мифическую роль. Она фигурирует там, как одна из женщин, обнаруживших восстание спасителя из гроба. Интерполированный текст у Луки (8,2), где в тривиальной форме рассказывается об изгнании из нее семи бесов Иисусом, не имеет во всяком случае никакого отношения к истории, однако, намекает на очень вероятную разгадку мифа о Марии. Мария Магдалина, которая в послеевангельском мифе становится раскаявшейся блудницей, вероятно родственна эвгемеризированной Мириам из мозаического[31] мифа, которая тоже была одержима в моральном смысле бесами, которая была наказана за свои грехи перед тем, как удостоиться прощения. В основе всего этого мнимо-исторического рассказа лежит, конечно, не реальный факт, а что-то другое. Намек на профессию Мириам в Талмуде отнюдь не является фикцией, основанной на скудных данных евангелий. Этот намек является, как следует думать, отголоском мифического предания, которое указывает на подлинный источник евангельского мифа. У иудеев по-видимому занятие завивальщицы или плетельщицы волос отождествлялось с профессией гетеры — роль которой была в конце концов приписана в христианских легендах Марии из Магдалы.
Евангелия появились в такое время, когда аскетизм в качестве религиозного принципа окончательно вытеснил фаллицизм и сексуализм, и, разумеется, христисты, (поклонники Христа), не могли допустить существование такого мифа, который говорит о половой связи бога с женщинами. Однако, в четвертом евангелии, где так человечно и пленительно изображены нежные отношения между спасителем и сестрами Лазаря, мы имеем во всяком случае еще не разгаданную и довольно неудобную проблему, которая, время от времени, ставится в литературе. Уже этот случай дружбы с некоей
