Авва Дорофей - Душеполезные поучения
Итак, потщимся, братия, хранить совесть нашу, пока мы находимся в этом мире, не допустим, чтобы она обличала нас в каком-либо деле; не будем попирать ее отнюдь ни в чем, хотя бы то было и самое малое. Знайте, что от (пренебрежения) сего малого и в сущности ничтожного мы переходим и к пренебрежению великого. Ибо если кто начнет говорить: «Что за важность, если я скажу это слово? Что за важность, если я съем эту безделицу? Что за важность, если я посмотрю на ту или на эту вещь?», от этого: «Что за важность в том, что за важность в другом» впадает он в худой навык [В слав.: злую и горькую пажить] и начинает пренебрегать великим и важным и попирать свою совесть, а таким образом, закосневая (во зле), находится в опасности придти и в совершенное нечувствие. Поэтому берегитесь, братия, пренебрегать малым, берегитесь презирать его, как малое и ничтожное; оно не малое, ибо чрез него образуется худой навык. Будем же внимать себе и заботиться о легком, пока оно легко, чтобы оно не стало тяжким: ибо и добродетели, и грехи начинаются от малого и приходят к великому добру или злу. Поэтому заповедует нам Господь блюсти свою совесть, и как бы особенно увещевает (каждого из нас), говоря: «Посмотри, что ты делаешь, несчастный! Опомнись, помирись с соперником твоим, пока ты на пути с ним». Потом указывает бедственные последствия от несоблюдения сей заповеди: да не когда предаст тя судии, а судия слугам и всадят тя в темницу. А затем что? — Аминь глаголю тебе, не изыдеши оттуду, дондеже воздаси последний кодрант. Ибо совесть обличает нас, как я уже сказал, и в добре и в зле, и показывает нам, что делать и чего не делать; и опять она же осудит нас в будущем веке; поэтому и сказано: да не когда предаст тя судии, и прочее.
А хранение совести многоразлично; ибо человек должен сохранять ее в отношении к Богу, к ближнему, и к вещам. В отношении к Богу хранит совесть тот, кто не пренебрегает Его заповедями, и даже в том, чего не видят люди, и чего никто не требует от нас; он хранит совесть свою к Богу в тайне. Например, обленился ли кто в молитве, или страстный помысл вошел в сердце его, а он не воспротивился ему и не восстягнул себя, но принял его; также, если кто, видя ближнего, делающего или говорящего что-либо, и как (обыкновенно) случается, осудил его; короче сказать, все, что бывает в тайне, чего никто не знает, кроме Бога и совести нашей, должны мы хранить: и сие-то есть хранение совести в отношении к Богу. А хранение совести в отношении к ближнему требует, чтобы не делать отнюдь ничего такого, что, как мы знаем, оскорбляет или соблазняет ближнего, делом или словом, или видом, или взором: ибо и видом, как я часто повторяю, даже и взором можно оскорбить брата. Короче сказать: человек не должен делать ничего такого, о чем знает, что он делает это с намерением оскорбить ближнего; сим оскверняется совесть его, сознавая, что это сделано с тем, чтобы повредить брату или опечалить его: и сие-то значит хранить свою совесть в отношении к ближнему. А хранение совести в отношении к вещам состоит в том, чтобы не обращаться небрежно с какою-либо вещью, не допускать ей портиться, и не бросать ее как-нибудь, а если увидим что-либо брошенное, то не должно пренебрегать сим, хотя бы оно было и ничтожно, но поднять и положить на свое место. Не должно также обходиться нерассмотрительно с своею одеждою; ибо случается, что иной мог бы носить одежду [Вероятно, полотняную — хитон] неделю или две, или даже месяц, а он часто моет ее преждевременно и тем портит ее, и вместо того, чтобы носить ее пять месяцев или более, он частым мытьем приводит ее в ветхость и негодность. А это против совести. Также и в отношении постели, часто иной мог бы довольствоваться одной подушкой, а он ищет большой постели; или имеет власяницу, но хочет переменить ее, и приобрести другую новую, или более красивую, по тщеславию или от уныния. Иной опять может обойтись одним покрывалом, а он ищет другого лучшего, иногда даже и спорит, если не получит его. А если он еще станет примечать за братом своим и говорить: «Зачем у него есть, а у меня нет?» — то такой далек от преуспеяния. Также, если кто-либо развесит свою одежду или покрывало на солнце и поленится во время снять их, и допустит им от зноя портиться; то и это против совести. Также и в пище, иной может удовлетворить своей потребности малым количеством какой-либо овощи или чечевицей, или немногими маслинами, а он не хочет этого, но ищет другой пищи, вкуснейшей и лучшей: это все против совести. Отцы же говорят, что монах никогда не должен допускать, чтобы совесть обличала его в какой-либо вещи. Итак, необходимо нам, братия, внимать себе всегда и охранять себя от всего этого, чтобы не подвергнуться тому бедствию, от которого сам Господь предостерегает нас, как мы выше сказали. Да подаст нам Бог слышать и исполнять сие, чтобы слова отцов наших не послужили нам на осуждение. Аминь.
Поучение 4. О страхе Божием
Святый Иоанн говорит в соборных посланиях своих: совершенна любы вон изгоняет страх (1 Иоан. 4, 18). Что хочет сказать нам чрез сие святой (Апостол)? О какой любви говорит он нам, и о каком страхе? Ибо пророк Давид говорит в Псалме: Бойтеся Господа вси святии Его (Псал. 33, 10), и много других подобных изречений находим мы в божественных Писаниях. Итак, если и святые, столько любящие Господа, боятся Его, то как же святый Иоанн говорит: совершенна любы вон изгоняет страх? Святый хочет нам показать этим, что есть два страха: один первоначальный, а другой совершенный, и что один свойствен, так сказать, начинающим быть благочестивыми, другой же есть (страх) святых совершенных, достигших в меру совершенной любви. Например: кто исполняет волю Божию по страху мук, тот, как мы сказали, еще новоначальный, ибо он не делает добра для самого добра, но по страху наказания. Другой же исполняет волю Божию из любви к Богу, любя Его; собственно для того, чтобы благоугодить Ему; сей знает, в чем состоит существенное добро, он познал, что значит: быть с Богом. Сей-то имеет истинную любовь, которую Святый называет совершенною. И эта любовь приводит его в совершенный страх, ибо таковой боится Бога и исполняет волю Божию уже не по (страху) наказания, уже не для того, чтобы избегнуть мучений; но потому, что он, как мы сказали, вкусив самой сладости пребывания с Богом, боится отпасть, боится лишиться ее. И сей совершенный страх, рождающийся от этой любви, вон изгоняет первоначальный страх: посему-то Апостол и говорит: совершенна любы вон изгоняет страх.
Однако невозможно достигнуть совершенного страха (иначе), как только первоначальным страхом. Ибо трояким образом, как говорит Василий Великий [См. его творения в русском переводе. Т.5. С.91–92], можем мы угодить Богу: или благоугождаем Ему, боясь муки, и тогда (находимся) в состоянии раба; или, ища награды, исполняем повеления Божии ради собственной пользы, и посему уподобляемся наемникам; или делаем добро ради самого добра, и (тогда) мы находимся в состоянии сына. Ибо сын, когда приходит в совершенный возраст и в разум, исполняет волю отца своего не потому, что боится быть наказанным, и не для того, чтобы получить от него награду, но собственно потому и хранит к нему особенную любовь и подобающее отцу почтение, что любит его, и уверен, что все имение отца принадлежит и ему. Таковой сподобляется услышать: уже неси раб, но сын и наследник Божий Иисус Христом (Гал. 4, 7). Таковой уже не боится, как мы сказали, Бога, конечно, тем первоначальным страхом, но любит Его, как и святый Антоний говорил: «Я уже не боюсь Бога, но люблю Его» [Достопамятные сказания о подвижничестве святых отцов. М., 1845 г. С.11]. И Господь, сказав Аврааму, когда он привел для жертвоприношения Ему сына своего: ныне бо познах, яко боишися ты Бога (Быт. 22, 12), сим означил тот совершенный страх, который рождается от любви. Ибо (иначе) как бы он сказал: ныне бо познах, когда (Авраам) уже сделал столько из послушания Богу, — оставил все свое, и переселился в чуждую землю, к народу, служившему идолам, где не было и следа Богопочитания, и сверх (всего) этого навел (на него Бог) такое страшное искушение — жертвоприношение сына, и после сего сказал ему: ныне бо познах, яко боишися ты Бога. Очевидно, что Он говорил здесь о совершенном страхе, свойственном святым, которые уже не по страху мучения и не для получения награды исполняют волю Божию, но, любя Бога, как мы многократно говорили, боятся сделать что-либо против воли Бога, ими любимого. Посему-то и говорит (Апостол): любы вон изгоняет страх; ибо они уже не по страху действуют, но боятся, потому что любят. В сем состоит совершенный страх. Но невозможно (как мы уже сказали выше) достигнуть совершенного страха, если кто прежде не приобретает первоначального. Ибо сказано: Начало премудрости страх Господень (Притч. 1, 7), и еще сказано: страх Божий есть начало и конец (Ис. Сир. 1, 15–18). Началом назван первоначальный страх, за которым следует совершенный страх святых. Первоначальный страх свойствен нашему душевному состоянию. Он охраняет душу от всякого зла, как полировка медь, ибо сказано: страхом же Господним уклоняется всяк от зла (Прит. 15, 27).
