Алексей Фомин - Доказательства существования ада. Свидетельства переживших смерть
Про наше Солнце, дорогое наше солнышко, которое мы не можем не любить, наш замечательный поэт Фет гениально сказал «…мертвец с пылающим лицом»…
Но так ли ужасна смерть, когда мы, верующие, знаем, а неверующие могут все же это представить, что существует или может существовать еще нечто неизмеримо худшее, чем смерть, это смерть вторая: полное, но длящееся отлучение от Бога — Источника жизни. Вот печать и этой угрозы лежит на всей вселенной, и поэтому всякая радость наша носит в себе неисцелимую рану: «Какая житейская сладость пребывает печали непричастна, такая ли слава стоит на земли непреложна?» Но в этих горьких словах уже просвечивает желание и даже надежда видеть, осязать другую, уже немеркнущую славу. О ней говорит все Божественное Откровение; если мы приникнем умом и сердцем тому, что сказано в книгах Священного Писания мы все это узнаем…
Но эта слава, слава иной, подлинной жизни просвечивает и здесь. Мы видим уже здесь знаки и признаки победы над смертью второй, то есть над грехом, породившим смерть первую, физическую. Греховность есть как бы черные Альфа и Омега, начало греха и конец — вторая смерть.
Эта злая пародия на истинные Божественные Альфа и Омега, конечно, бессильна, поскольку мы следуем за Христом. И если возможна победа над смертью второй, страшиться ли нам смерти первой?
Перейдем теперь к повествованию о явных признаках победы над смертью второй. Начнем с малого — расскажем о событиях как будто обычных, простых. Один священник, например, был свидетелем и пережил следующие события.
1-й случай. Он прибыл причастить умирающего от общего рака человека. Но родные его предупредили священника, что умирающий уже 30 лет не причащался, а последние месяцы только беспрерывно всех проклинал… Если бы не живые глаза умирающего, можно было бы принять его за мертвеца: кожа и кости. Врачи определили, что он проживет, может быть, только еще несколько часов. На вопрос иерея: «Простил ли он всех?» — умирающий стал всех проклинать, и лицо его исказилось злобой. Страшным стало это полуживое лицо. Никакие увещания не действовали. Растерявшийся священник все же предложил помолиться вместе, чтобы Бог дал силу простить. Больной согласился. Священник помнил только начало молитвы о примирении враждующих, а дальше стал импровизировать. Говорил долго, очень долго, страшась взглянуть на умирающего. Наконец изнемог и решился взглянуть. Он увидел просветленное лицо и слезы, текущие по щекам: «Конечно, простил, всех простил, люблю всех… не знаю… откуда была у меня эта злоба!» После причащения лицо умирающего казалось еще светлее. Он обнял и благословил близких, а они признались, что за всю его жизнь не видели его таким прекрасным. Он скончался через два часа после ухода священника. С тех пор ни лица, пораженные болезнью, ни лица умерших не казались более этому священнику ни обезображенными, ни страшными.
2-й случай. Некие казаки, простоватые, немудреные, один из которых был шофером такси, повезли того же священника в госпиталь причастить умирающего товарища. В дороге выяснилось, что он уже 3–4 дня не приходит в сознание. Была трепанация черепа вследствие рака мозга. Священник заявил, что не может причастить лишенного сознания! «Ну, помолитесь над ним, это утешит его супругу и нас». Исхудалый до последней степени больной лежал с закрытыми глазами; если бы не грудь, которая подымалась и опускалась, нельзя было бы принять его за живого человека. Священник трогал руки и голову его, но больной остался недвижим. Сестра милосердия заявила, что он много дней и рта не открывает и что его питают искусственно. Священнику оставалось только прочесть молитвы. Но какие? Отходную? А кто знает, сколько дней еще проживет человек? Священник решился читать просто утренние молитвы… Когда дошел до «Отче наш…», больной открыл глаза, стал отчетливо креститься и тотчас попросил исповедывать его и причастить. Ответив на два-три вопроса, легко проглотил малую святую частицу и выпил запивку. По отъезде иерея, умирающий продиктовал свое завещание, благословил близких и, сложив крестообразно руки на груди, скончался. И вспомнились священнику слова: «…слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов… (Евр. 4, 12).
3-й случай. Тому же иерею довелось исповедывать и причастить столетнюю женщину, кухарку. Через год ему пришлось побывать в той же больнице. Выяснилось, что старушка, которой пошел уже 102-й год, еще жива, но совершенно оглохла и ослепла: «Но вы все-таки ее причастите, — сказала ее соседка по кровати. — Приложите ей на губы ваш медный крест, она поймет». Так и случилось. Ощутив на губах холодный металл, старушка открыла глаза и стала отчетливо говорить молитвы. Священник успел за это время приготовить все необходимое, а больная, закончив молитвы, сложила руки крестом на груди и открыла рот для Причастия.
Но самое удивительное произошло тотчас после этого: из глаз причастницы потекли не капли, а потоки слез, и она громко и властно обратилась к Самому Христу: «Я знала, что Ты придешь, Ты никого не забываешь, всех милуешь, и вот Ты пришел, и вот Ты снова со мною!» Она говорила долго, и во все время ее речи потоки слез не прекращались. Другие старушки, француженки, лежавшие в том же зале, приподнялись, стали по-своему креститься и благодарить Бога. Они поняли, в чем дело.
4-й случай. Тому же священнику пришлось взять на себя обязанность посещать близкий от его жилища госпиталь, что он и делал еженедельно. Но дамы, занятые тем же, уговаривали его не тревожиться так часто, так как всегда смогут при надобности позвать его. Десять дней он не наведывался в больницу и в один воскресный день собрался посетить друзей. Но когда он вышел из дому, необыкновенная тревога охватила его, и его ноги как-то сами собой привели его в госпиталь. В общем зале, с которого он обычно начинал обход больных, к нему выбежал навстречу молодой паренек — санитар француз, и сразу сказал: «Какая радость, что Вы пришли, тут один из ваших умирает, я тотчас вас к нему проведу». Умирающий от рака человек действительно просил его причастить. Сходить за Св. Дарами было не трудно, и священнику удалось исповедывать и причастить больного. Паренек-санитар с глубоким благоговением приподнял больного, помог утереть ему уста и необычайно горячо, прослезившись, благодарил священника. Такое христианское отношение к русскому со стороны юного француза, конечно, удивило и растрогало священника. «Завтра утром я снова загляну сюда», — сказал он. «Не стоит, — ответил санитар, — я уже по опыту знаю, что через два часа его здесь уже не будет». Это предвидение оказалось точным.
Нельзя не добавить, что мне дважды пришлось присутствовать при кончине двух праведных. Это были игумения Мелания и княгиня Анастасия Яшвиль, мать давно скончавшегося иерея. Обе умирающие за час до смерти причастились Святых Тайн, просили читать отходную, крестились в это время и по окончании молитвы почили. Перед глазами всех на смертных ложах были не мертвецы, а именно почившие люди, к Богу отшедшие. И где-то в глубине сердец всех свидетелей этих кончин звучали воскресные ирмосы.
Тут уместно сказать несколько слов об И. А. Бунине, которого некоторые легко причислили к язычески настроенным писателям. Да, страстная, может быть, отчасти языческая влюбленность во все видимое, сотворенное у него была. Иногда проглядывал даже цинизм. Но можно ли назвать его язычником? Перед смертью он все просил читать ему Евангелие. По его кончине вдова Вера Николаевна не раз просила меня прочесть ей вслух стихи мужа, которые я люблю. Оказалось, то, что нравилось мне, было по душе и ей. Я начал читать с самого для меня дорогого:
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,И лазурь, и полуденный зной…Срок настанет — Господь сына блудного спросит:«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я все — вспомню только вот этиПолевые пути меж колосьев и трав —И от сладостных слез не успею ответить,К милосердным коленям припав.
Можно было бы привести много и других строк, но и этих достаточно. Все основное, что полюбилось поэту, он с благодарностью возвращает Создателю. Это как бы настоящее, личное бунинское «Твоя от Твоих».
Во всем сказанном здесь до сих пор как бы просвечивает надежда на победу над смертью и на существование другой, подлинной жизни. Но это еще все же только земное предчувствие.
Прежде чем перейти к тому, в чем есть непоколебимая уверенность, решаюсь еще сказать о бывшем со мною лично. В преклонном возрасте иногда не только можно, но и необходимо сказать о том, о чем раньше нелегко было говорить, особенно при сознании своей собственной греховности. А теперь опасаешься, что не успеешь засвидетельствовать, а свидетельствовать нужно.
