Александра Никифорова - Живое предание XX века. О святых и подвижниках нашего времени
Надо было видеть, как отец Тихон служил литургию Великой Субботы. Нам он всегда говорил, что не пережив Великой Субботы, не ощутить и полноты пасхальной радости. До сих пор помню свое детское недоумение в связи с пасхальными днями: нельзя было сказать, что папа в те дни ходил по земле. Он почти летал! И из храма после службы на первый день Пасхи он не мог уйти, и мы, его домашние, это понимали. Прошла Пасха, и опять «взлет» – от радости Вознесения Господня, затем – дни ожидания Пятидесятницы, ожидания Духа Святого. Среди них отец особо выделял родительскую субботу и, готовясь к ней, с какой-то светлой печалью говорил об усопших: «Как ждут они наших молитв!» Вообще родительские субботы были большим испытанием для домочадцев. С утра, после литургии, отец Тихон ехал на кладбище и возвращался только вечером, в полном изнеможении. Ильинские прихожане караулили отца настоятеля у семейных могил и упрашивали батюшку послужить «еще панихидку». В такие дни отец Тихон служил по нескольку десятков панихид.
В Ильинском храме
В обычные будние дни отца Тихона ожидали бесконечные требы. К нему обращались за помощью не только жители Сергиева Посада, но и окрестностей. В 50-е – 60-е годы частенько за батюшкой приезжали на «конной тяге». И так, день за днем, отец Тихон в повозке, запряженной лошадью, неспешно объезжал огромную паству – исповедовал, причащал, соборовал…
Осенью 1979 года отец Тихон вышел за штат. Он трагически переживал разлуку с приходом и храмом, где прослужил тридцать лет. Он говорил: «У меня еще столько сил, чтобы служить Богу и людям». «Последние годы жизни отца Тихона, – вспоминает протоиерей Валериан Кречетов[49], – удивительный пример для всех нас. Он много потрудился для Православной Церкви, безраздельно ей служил, как сказано, „всем сердцем, всею душею, всею мыслию“. Он был известен архиереям, Патриарху. Большая часть духовенства, если не сказать все духовенство, прошедшее тогда духовные школы Троице-Сергиевой Лавры, знало его. „Венчальный батюшка" – звали отца Тихона в те годы. Всех, почти всех студентов семинарии, будущих батюшек, венчал отец Тихон. Так вот, после этого, при всем содеянном им, – изгнание из родного храма, в котором он так беззаветно трудился. Когда я узнал, что его как бы отстраняют, я этого не понял. Думаю: „Что же это такое? Как же это может быть?!" Я дерзнул пригласить отца Тихона к себе на приход. Батюшка согласился.
Отец Тихон помогал мне. Он ходил медленно (у него были галоши большие, так: „Ш-ш-ш"), бывало, двигается-двигается, и вот дойдет до жертвенника, стоя вынимает частицы из просфорочек. Все очень медленно. Но пока я служу, все просфоры, какие есть, он вынет… Однажды на пасхальных днях был такой случай. Отец Тихон один уже не служил. В тот день он стоял сбоку от престола, а Коля Архипов, который ему помогал, стоял рядом с ним. В храм зашла наша повариха Аполлинария Сергеевна Огородова, человек абсолютно духовно трезвый, без какой-либо экзальтации, и рассказывает: „Смотрю я в отверстые Царские двери алтаря и вижу, что кто-то загораживает отца Тихона, будто кто-то над ним наклонился. Присмотрелась – вижу вроде как крылья". А батюшка во время литургии голосом серьезным и немножечко встревоженным спросил: „Кто еще с нами служит?" Я в растерянности, не знаю, что сказать. Он показывает на левую сторону престола: „А кто там стоит?" Я говорю: „Батюшка, никого". – „А-а, ну ладно". И опустил голову. То есть, видимо, он видел ангела. У нас в Акулове был мальчик, он, будучи из нецерковной семьи, видел ангелов, видел нечистую силу – мир духовный. И он говорил, что когда поют „Иже Херувимы", весь храм наполняется ангелами, а алтарь – пламенем: „Там только огонь, там ничего не видно". Об отце Тихоне он говорил: „Этот батюшка – святой. Когда он ходит, с ним все время ходит ангел"».
Отец Тихон в Акулове, как обычно, принимал множество людей, которые приезжали к нему на исповедь, за советом и утешением. Он всех выслушивал, и никогда в нем не возникало и тени возмущения. У него было величайшее смирение и непостижимое терпение. Он учил своим примером: все, что мы делаем в храме, и вообще если что-то доброе делаем, то это милость Божия к нам, а не какой-то наш труд. До последнего своего дыхания отец Тихон служил Богу. Последний его день на земле был воскресный. С утра, пока в храме совершалась литургия, отец Тихон не закрывал глаз и взглядом спрашивал, когда слышал благовест и звон к Евангелию и к «Достойно». Я, стоя у постели, отвечала ему, что сейчас происходит в храме, и он благодарно прикрывал глаза, потом снова их открывал и, уже не видя никого и ничего вокруг, молился. Это была такая мольба, такой вопль к Богу – словами не передашь! По окончании литургии пришел священник со Святыми Дарами, причастил его, и спустя три часа батюшка отошел ко Господу.
В моей памяти отец Тихон – мой родной отец – остался прежде всего пастырем добрым, смиренным, усердным молитвенником и нежно любящим отцом…
43-й километр во времена гонений
О семье Ефимовых, о владыке Стефане (Никитине) и тайном священнике Романе Ольдекопе
На фото: епископ Стефан (Никитин)
Мир, в котором мы жили, – особый, замечательный мир, его центром были верующие люди. Это было самым главным, понимаете? Этот мир создали вокруг нас старшие. Нам он давал радость, полноту жизни, но теперь я понимаю, каких трудов это стоило родителям!
Рассказчики:
Георгий Борисович Ефимов (род. 1938) – старший научный сотрудник Института прикладной математики РАН им. М.В. Келдыша, кандидат физико-математических наук. Автор работ по механике космического полета, программированию, истории науки.
Андрей Борисович Ефимов (род. 1940) – профессор, доктор физико-математических наук. Работал во ВНИИ физико-технических и радиотехнических измерений Госстандарта СССР, в Институте физики Земли РАН, на кафедре МИЭМ, в Вычислительном центре РАН. Преподавал в МИСиС, МИЭМ, Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, где с 2006 г. – заместитель декана миссионерского факультета. Автор многих научных трудов.
Это воспоминания двух братьев – Георгия Борисовича и Андрея Борисовича Ефимовых о владыке Стефане (Никитине), священнике Романе Ольдекопе, о своей семье и жизни простых верующих людей в XX столетии. Ефимовский гостеприимный дом на 43-м километре под Москвой привечал многих, кому нужно было помочь: монахинь из закрытых обителей, многодетные семьи, не имевшие крова; бывали здесь и архиереи, и священнослужители. В этом доме царил, по рассказам, совершенно особый мир, центром которого были верующие люди.
Под кровом преподобных Сергия и Серафима
Георгий Борисович: Я вспоминаю детство на нашей даче на 43-м километре, недалеко от Лавры. Когда мы приходили в монастырь преподобного Сергия, нас встречала надвратная икона «Преподобные Сергий и Никон перед Святой Троицей». Они были изображены на фоне обители, а кругом – леса, леса, и нам казалось, что наш 43-й километр находится где-то на окраине этих лесов. Так что мы жили под покровом преподобного Сергия. И преподобного Серафима – через основательницу Серафимо-Знаменского скита[50] игумению Фамарь, которую родители считали покровительницей нашей семьи. Она любила родителей, познакомилась с ними по отдельности еще до их знакомства и радовалась их соединению.
Круглый год на нашей даче жили две монахини матушки Фамари: ее келейница Евдокия (няня Дуня[51], как мы ее звали) и мать Вероника. Няня Дуня была человеком волевым, молитвенным, организованным. Она сберегла многие святыни и иконы из скита: высокую икону преподобного Серафима с вставленным в нее большим куском камня, на котором он молился, вещи преподобного. Когда в войну горела соседняя дача и головешки с искрами уже летели на наш дом, беспомощные женщины в отчаянии взмолились преподобному, ветер переменился, и дача была спасена.
Свою комнату няня Дуня содержала в идеальной чистоте и порядке, никто из посторонних в нее не входил. И только нам разрешалось там молиться по воскресеньям, а моя маленькая сестра Елизавета[52] могла даже оставаться ночевать. Няня была прописана как домработница, к нам, детям, она отношения почти не имела, занималась огородом, замечательно готовила и создавала часть прекрасной атмосферы в доме.
Вот воскресенье. Лето, солнце. Утром мы встаем и заходим в комнатку няни Дуни. Ее комнатка полна икон. Сама няня с вечера уехала в город на службу. А мы собираемся здесь: четверо детей, папа, мама, кто-то из близких. Нас маленьких водить в церковь было немыслимо – церкви переполнены, добираться далеко. Закрываем форточку, занавешиваем окно, запираем входную дверь на засов, закрываем двери в кухню и из кухни в нянину комнату, начинаем петь обедницу, читаем Апостол, Евангелие. Если кто-то стучится, мы выходим, вешаем замочек на дверь няниной комнаты. А когда люди уйдут, все приводим в исходное положение и возвращаемся к службе.
