Елена Никулина - Агиология
И опять я боюсь услышать от тебя, дорогой друг, столь обычное запальчивое возражение: «Что ты говоришь? Да не вы ли, монахи, превозноситесь своим безбрачием? Не вы ли поносите всячески брак, считая его “скверной” и женщину “сосудом диавольским”»? Если ты, друг, думаешь говорить о высоте брака, то я могу быть только твоим союзником.
Греха нечего таить, бывают среди монахов и ненавистники брака, брезгливо гнушающиеся им. Я к таким не принадлежу и не могу принадлежать. Я знаю, что, по слову апостола, брак может быть честен и ложе непорочно (Евр.13.4). Я знаю, что запрещающих вступать в брак апостол называет лжесловесниками, сожженными в совести своей (1 Тим.4.2–3). Я знаю, что великий ревнитель монашества, святитель Афанасий Александрийский, пишет Аммуну-монаху: «Блажен, кто в юности, составя свободную чету, употребляет естество к деторождению»… «Аще кто избрал мирской путь, то есть брак (замечаешь, как брак и здесь указывается единственной особенностью мирян сравнительно с монахами!), то не подлежит порицанию». Я знаю канонические правила Гангрского Собора – следующие: 1-е: «Аще кто порицает брак, и женою верною и благочестивою, с мужем своим совокупляющеюся, гнушается или порицает оную, яко немогущую внити в царствие, – да будет под клятвою»; 9-е: «Аще кто девствует или воздерживается, удаляяся от брака, яко гнушающийся им, а не ради самой доброты и святыни девства, – да будет под клятвою»; 10-е: «Аще кто из девствующих ради Господа будет превозноситься над бракосочетавшимися, – да будет под клятвою». А ведь как слова святителя Афанасия Великого, так и эти правила отцы VI Вселенского Собора «согласием своим запечатлели» (правило 2). Отцы же VII Вселенского Собора писали: «Божественные правила со услаждением приемлем и всецело непоколеблемое содержим постановление сих правил… Кого они предают анафеме, тех и мы анафематствуем, а кого – извержению, тех и мы извергаем, и кого – отлучению, тех и мы отлучаем» (правило 1). А кому и этого мало, открывай «Месяца Ианнуария в 19-й день, житие прп. Макария Египетскаго» и читай: «Молящуся иногда преподобному к Богу, бысть глас к нему глаголяй:
– Макарие! Не пришел еси в меру двоих жен, яже в ближнем граде живут вкупе.
Слышав же то старец, взял жезл свой и пойде в реченный град, и обрете дом их, толкну в двери и абие едина от них изыде, и с великою радостию прият его. Призвав же старец обеих, глагола к ним сице:
– Вас ради толикий труд подъях, грядый от дальняя пустыни, да разумею дела ваша, яже ми не таяще скажите.
И отвещаша жены старцу:
– Веру ими нам, святый отче, яко ни мимошедшия нощи от ложа мужей наших бехом свободни, каковых убо дел от нас ищеши?
Старец же налегаше, моля их, да явят ему чин жития своего.
Оныя же убеждени суще реша:
– Мы ни коегождо сродства между собой имамы; случися же двум братиям сопрящися нам, и с ними пятнадесят лет в едином дому купно пребывающе, ниже единаго словесе злаго или сквернаго едина к друзей рекохом, ниже сварихомся когда, но в мире даже до ныне живем и совещахомся единомысленно, оставивше плотския супружники, пойти в лик святых дев, Богу работающих, но не можахом умолити мужей наших, да отпустят нас, сице и зело многими слезами и молениями их молихом. Не получивше убо желаемаго, положихом завет между Богом и нами, да никоеже слово мирское речем отнюдь даже до смерти нашея.
Сия слышав, святой Макарий рече:
– Воистину ни девы, ни женимыя, ни инока, ниже мирянина, но произволения Бог ищет, приемляе яко самое дело, и по произволению коегождо подает Святаго Духа, действующаго и управляющаго житие всякаго хотящаго спастися».
И не потому только, друг мой, почитаю я брак, что это заповедано мне правилами Святых Соборов и святых отцов, а потому, что я чувствую в сердце своем к нему почитание. Правила же разные я привел к тому, чтобы ясно было тебе, что Церковь неповинна в тех похулениях брака, которые допускают отдельные монахи, – да и одни ли монахи? Вспомни Льва Толстого с его «Крейцеровой сонатой»! А про себя я скажу тебе, друг мой, откровенно, что я даже В.В. Розанова понимаю и, когда отчитывает хулителей брака («В мире неясного и нерешенного»), я готов иногда воскликнуть: «Так их и стоит!» Прошу тебя, друг, никогда не причислять меня к гнушающимся браком и в браке живущим. Форму от сущности я отличать умею и хорошо знаю, что безбрачие само по себе не есть святость и чистота. По милости Божией я монах, но – о, если бы мне хоть немного уподобиться в чистоте душевной тебе, мой семейный, мирской друг! Принятие монашества не ставит человека сразу в нравственном значении выше всех мирян. «Последний монах лучше самого хорошего мирянина!» – приходилось мне это от монахов слышать, но я такое изречение считаю неправильным. Принимая монашество, мы лишь становимся на путь. По пути идти вперед, идти с трудом и тяжелой борьбой, идти к высокой цели, а цель эта у нас с мирянами одна.
Видишь, друг, как рассуждаю я о браке. Но можешь ли ты так же почтительно и благоговейно рассуждать о монашестве? Признаться сказать, монахи говорят иногда много несправедливостей о браке, но миряне о монашестве говорят несравненно больше, говорят с каким-то раздражением. «Ваш путь, – говорят, – противоестественный!» Оставьте, ради Бога! Христианская жизнь, если хотите, вся противоестественна. Христос пришел обновить растлевшее грехом естество наше. Задача всякого христианина – отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, обновиться духом ума и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины (Еф.4.22–24). Следует до крови подвизаться, сражаясь против греха (Евр.12.4). Ереховное естество заявляет себя всюду, во всех областях жизни. Брак исключения не составляет. Вступить в брак – вовсе не значит отдаться в полную волю страсти и идти, куда она поведет, – все-де чисто и даже, как хочется Розанову, свято. Нет, обновление естества совершается постепенно. Что такое аскетизм? Ведь он – борьба против наличного состояния природы человеческой. В этом пункте, друг мой, у мирян очень мало продумано. Вся христианская жизнь противоестественна, потому что цель ее – создание «новой твари». Мы ожидаем нового неба и новой земли (2 Пет. 3.13). А когда дождемся, то увидим, что там ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах (Мф.22.30). Только поставьте в браке во всей чистоте Христов идеал, тотчас увидите, что уж не так-то велики ваши практические преимущества пред монахами. Читай, друг, в Евангелии: Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене (если так высок идеал брака), то лучше не жениться. Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано (Мф.19.10–11). Слова Христовы можно относить и к браку. Христос как бы так говорит: «Да, идеал брака высок, обязанности мужа к жене тяжелы; не всем этот идеал под силу; не все вмещают слово (учение) Мое о браке, но кому дано; с помощью Божией все же это идеал достигается». «Лучше не жениться!». Это – как бы невольное восклицание учеников, пред которыми начертаны были обязанности мужа к жене. Пред великостью задачи – преобразить греховное естество – равно трепещет слабый человек, вступает ли он в брак, постригается ли он в монахи.
Я исповедовал, друг мой, что монашество само по себе не поставляет человека сразу на какую-то высоту. А вот вы, миряне, когда разойдетесь в поношении монашества, то нередко готовы утверждать, что человек семейный непременно сердечнее, любвеобильнее монаха. Бранить монахов и изображать их какими-то чудовищами в человеческом виде – столь обычное и излюбленное занятие мирян. С монахами я знаюсь давно и смело, и твердо заявляю, что такой любвеобильности, сострадания, сердечности, какие наблюдал я у монахов, у мирян я не встречал. У мирян все берет семья. В семье любви и тепла много. Но… помнишь у Гоголя: «любит и зверь свое дитя». Слово «свое» здесь многое объясняет. Нет, полюби чужого, полюби всех – вот где сказывается христианское сердце. Миряне монахов часто видали издалека, да на картинках, а судят о монахах так развязно, будто всех они знают наперечет. Сочти, друг, сколько монахов ты знаешь лично! Может быть, если ты хорошо запомнишь полученную цифру, ты не станешь смело говорить: «Вообще все монахи никуда не годны».
Но оставим, друг мой, это препирательство. Лучше подведем итог рассуждениям своим. Итог этот такой: монашество никакого нового христианства не создает. Христов идеал для всех совершенно один. Равно все христиане могут восходить на все ступени нравственного совершенства. Думать, что миряне могут достигать лишь средних ступеней, а высшие доступны только монахам, – я считаю нелепым. Все обеты монашеские – это те же самые общехристианские обеты, потому что спасаться должны все, а для спасения необходимо отречение от мира страстей и нужна аскетическая борьба со грехом. Монахи от мирян отличаются только обетом безбрачия. Но и этот обет не вносит чего-либо нового в моральном смысле, потому что безбрачие – лишь один из путей жизни наряду с путем брачным. Оба эти пути сами по себе не делают человека святым или грешным. Унижать в нравственном смысле один путь перед другим – крайне неумно. Каждый выбирает тот путь, который он считает для себя удобным.
