Елена Никулина - Агиология
В тесной связи со службой государственной находится воинская служба. Воинский подвиг, война за веру и отечество является проявлением любви к Богу и ближнему и потому ставит христианина на путь мученичества.
Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг., причиной которой было тяжелое положение христиан в Османской империи, свт. Феофан писал родителям воина: «Сын под Плевной? Воины, за дело Божие воюющие, идут мученическою дорогою. Наша же война воистину есть дело Божие»[942].
Святитель Феофан Затворник резко опровергал учение Льва Толстого, в том числе и его аргументы против воинской службы. Для доказательства богоугодности воинского подвига святитель напоминал о многочисленных случаях благословения Божия к воинам из Священной Истории, а также о чудотворных мощах святых русских князей – защитников отечества. «Какие это глупые студенты, что верят Л. Толстому, который ни во что не верит. У него нет ни Бога, ни души, ничего святого. На воинах и войнах часто видимое Бог являл благословение, и в Ветхом и в Новом Завете. А у нас сколько князей прославлены мощами?… кои однакож воевали. В Киево-Печерской Лавре в пещерах есть мощи воинов. Воюют по любви к своим, чтобы они не подверглись плену и насилиям вражеским. Что делали французы в России?… и как было не воевать с ними…»[943] В 1893 г. в Финском заливе во время учений затонул броненосец «Русалка». Известие о гибели корабля и всей его команды в составе 177 человек глубоко взволновало русское общество. Поиски затонувшего корабля длились около года и результатов не дали[944]. Святитель Феофан писал о погибших при исполнении воинского долга как о мучениках. Он напоминал о том, что военный долг установлен Богом, и потому воины, положившие свои жизни во время исполнения своего долга, не могут не быть вознаграждены Им. Предсмертные страдания моряков святитель сравнивает со страданиями мучеников, считая, что погибшие воины должны быть причислены к их лику.
«Вас поразила участь Русалки, и бывших не ней… Кого же она не поразила?! Все поражены, – и больше всех Государь… Но не имеем ли мы возможности найти утешение в обетованиях христианских?! Кажется, имеем. Не погибель корабля ужасает, а участь бывших на нем. Станем мерять сию участь в отношении к участи вечной. Это главное. В каком положении были все эти лица? В положении исполняющих долг свой. Военный долг не стоит ли в ряду Божиих? Богом определенных, и Богом награждаемых? Да! […] Теперь судите – люди, исполнявшие свой долг, внезапно захвачены смертью и отошли в другую жизнь. Как их там встретят? Конечно без укора… и при том как исполнителей своего долга… Говорит Господь: в чем застану, в том и сужду. Так и судить будет, – т. е., как исполнителей своего долга. – Исполнителям же долга предлежит добрый приговор. […] Зачем мы живем? Живем, чтобы, поживши здесь, на том свете встретить добрый приговор, и соответственную тому участь. Не видите ли, что отшедшие от нас на Русалке бывшие… ничего не теряют в отношении к главной цели нашего существования? […] Прибавьте к сему, смерть их была ли сладка, или мучительна? Я думаю, что подобную мучительность испытывали только великие мученики… Хоть она была непродолжительна, но меры ей определить нельзя… За что потерпели они сию мучительность? За исполнение долга. Так терпели и все мученики… и, следовательно, скончавшиеся по причине крушения «Русалки» – должны быть причисляемы к сонму мучеников. Я не колеблясь решаю, что как разбойник со креста прямо в рай поступил, так и они. – Я желал бы, чтоб все матери, и отцы, братья и сестры. – и жены умерших тогда прочитали сии строки, поверили истине их и утешились. Я почитаю смерть их, в отношении ко спасению вечному, лучше смерти всех, кои в ту пору умирали, будучи окружены родными и знаемыми. – Да упокоит Господь души их в Царствии Небесном!!!»[945]
Мирянин становится причастником мученичества через благодушное терпение скорбей и борьбу со своими страстями.
«Страждущие и с покорностью пред Богом переносящие свое скорбное житье – то же что мученики, для коих уготованы такие блага, в сравнении с которыми настоящие скорбности и ноля не стоют…»[946]
«Хозяйка сажает в печку пирог и не вынимает его оттуда, пока не удостоверится, что он испекся. Владыка мира посадил Вас в печь и держит в ней, ожидая, пока испечетесь. Терпите же и ждите. Как только испечетесь, и минуты не будете долее сидеть в печи. Тотчас вынут Вас вон. Если рванетесь сами вон, будете то же, что недопеченый пирог. Вооружитесь же терпением. Еще скажу: по вере нашей, кто переносит благодушно встречающиеся неприятности, принимая их как от руки Господней, тот причастником бывает мученичества. Извольте хорошенько напечатлеть это в мысли своей и навевайте тем утешение на сердце свое»[947].
«Похоть и гнев – принадлежности не естества, а следствия испорченности его… На деле порча сия является в разных степенях: у иных похоти и гнева совсем почти нет, – милость Божия; а у других они свирепее всех зверей. Последние, если победят их, мученический венец получат, а первые за безгневие и непохотливость ничего не получат. Вот и извольте побеждать свою гневливость, прозревая впереди венец мученический»[948].
Подобен мученичеству и подвиг материнства. Забота о детях, сердечные страдания при виде их болезней или недоброго поведения, сопровождаемые покорностью воле Божией, упованием на Него и молитвой, делают матерей мученицами.
«Дети Вам много горя причиняют. Это материнское мученичество! Если все благодушно и с благодарением Господу будете переносить, то воистину так будет. – Буди воля Божия над Вами во всем; а в Вас соответственное тому – преданность Богу и покорность»[949].
«Матери – мученицы. – Никто столько не страдает, как они»[950].
«Горюете о детях, – на то Вы и мать, чтоб о детях горевать. Но приложите к гореванию молитву… И Господь ублагоустроит детей. Поминайте матерь блж. Августина. Плакала – плакала, молилась – молилась! и вымолила, и выплакала, что Августин опомнился – и стал, как следует быть»[951].
«О сыне горе! Болен. Я всегда твержу матерям заботливым о чадах…Вы причастницы мученического подвига, ждите и венца такого…»[952]
Священномученик Иларион Троицкий. Единство идеала Христова
(Письмо к другу, 1915 г.)
Год тому назад, мой дорогой друг, в одном из писем к тебе я коротко, – помнится, страничках на двух, – коснулся вопроса о монашестве и христианстве, об их единстве по существу. От тебя последовал ответ еще более краткий, где ты не берешься спорить со мной, но все-таки не соглашаешься. А мне хотелось бы и по этому вопросу установить с тобой дружеское единомыслие. Мне досадно чувствовать, что в данном случае нашему единомыслию мешает лишь распространенный предрассудок, который, к моему сожалению и огорчению, разделяешь отчасти и ты. Говорю отчасти, потому что не хочется мне верить и знать, будто этот предрассудок укоренился в душе твоей глубоко. «Что за предрассудок?», – спросишь ты. Предрассудок против монашества. Состоит он, по-моему, в том, что слишком превозносят монашество, но не искренно, а лишь с той лукавой целью, чтобы потом больше, чем следует, всячески бранить.
Предрассудок против монахов, монашества лукав и еще с одной стороны, а именно: думают, что христианский идеал во всей его высоте обязателен и нужен только монахам, а мирянам… ну а мирянам нужно что-нибудь более сходное, более легкое. «Мы не монахи!» Этим объясняется и извиняется для мирян все. Я даже в отчете об одном из сенсационных судебных процессов читал любопытную подробность. Допрашивают одного джентльмена, изменял ли он своей жене и часто ли. Он отвечает: «Конечно, монахом я не жил!» Разве это не кажется тебе характерным?
У нас стало два христианства, два христианских идеала: один для монахов, другой для мирян. Такое разделение Христова идеала я считаю нелепым принципиально и крайне вредным практически. Вот почему и горько мне сознавать, что мой умный и добрый сердцем друг склонен разделять предрассудок, выросший на почве человеческого недомыслия. Этот вредный предрассудок, друг мой, тебе не к лицу, и я прошу тебя со мной вместе продумать еще раз поставленный мной вопрос.
Итак, одно христианство или два? Един ли Христов идеал или различен? Думаю, согласишься со мной без спора, что христианство одно и Христов идеал един. Но, может быть, в идеале различные ступени совершенства? Друг! Ведь это же нелепость! Разве в идеале бывают высшие и низшие ступени? Ведь идеал – бесконечность, а бесконечность всегда себе равна. Ты знаешь, где кратко выражен идеал христианства? В 48-й ст. V главы Евангелия от Матфея: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. Допустимы ли какие-нибудь степени в этом идеале? Конечно, в достижении этого «будьте совершенны» может быть бесчисленное множество ступеней, но идеал-то остается все же единым, и он един для всех. Христос ведь учил не монахов, а всех людей, – и учил одному. Право же, друг, мне как-то неловко раскрывать Евангелие и доказывать то, что само собой ясно. Увы, в наше время вражда к монашеству ослепила многих настолько, что они готовы отвергать даже истины самоочевидные.
