Русская церковная смута 1921-1931 гг. - Антон Владимирович Карташев

церковного управления, созданная этим Собранием, оказалась нежизнеспособной: полностью никогда не была осуществлена и отмерла, отчасти по велению высшей Всероссийской церковной власти, не просуществовав и одного года. Независимо от роспуска, органы заграничного церковного управления были совершенно неприспособлены к условиям беженской действительности. Они были просто скопированы с центральных учреждений и не были под силу создавшему их церковному обществу. В период Ставропольского Церковного Управления, объединившего значительное число епархий, церковные органы были более простыми по своему составу, чем Заграничное Церковное Управление. В таких громоздких учреждениях не было и нужды, а материально они совершенно не были по силам беженским церковным общинам, которые прислали своих представителей на организационное собрание. Нежизненность, а отсюда и недейственность и жизненная незначимость всей положительной работы этого собрания была очевидна сама по себе. Нужно сказать, что немного требовалось и усилий, чтобы создать этот сколок со Всероссийского церковного управления. И все это делалось якобы в соответствии с постановлениями Всероссийского Поместного Собора, который, конечно, не мог предусмотреть подобного рода учреждений. Ясно, что это было простым подражанием, а не исполнением соборных постановлений. Действительные потребности сосредоточившегося в Западной Европе беженства вполне могли быть удовлетворены церковной организацией, соответствующей епархиальным организациям. Наличность в беженстве значительного числа епископов не могла сама по себе служить основанием для организации соответствующего числа церковных управлений, подобных епархиальным. Это было просто невозможно. Средний путь, который выбрало Заграничное Церковное Управление, организовав каких-то пять округов для управления беженскими общинами: Сербии, Греции, Константинополя, Болгарии и, наконец, других стран Западной Европы, был решением половинчатым, так как не устраивал всех епископов-беженцев, а церковные возможности и потребности беженства значительно превышал. Если до войны всеми русскими западноевропейскими церквями, в том числе и балканскими, управлял один викарий, или даже просто Петроградская епархия, то даже при наплыве беженцев вполне достаточно было создать одно управление вроде епархиального. Епископы, не занявшие церковно-правительственного положения, легко могли быть устроены в отдельных приходах. Вообще же приспособлять управление к лицам, претендующим на руководящую роль, едва ли было делом, с церковной и всякой деловой точки зрения, стоящим. Несколько епископских округов были нужны только для того, чтобы оправдать существование самого Заграничного Церковного Управления. В многосложности органов церковного управления, созданных Карловацким Собранием, и заключался недостаток его организационной работы. В лучшем случае все эти учреждения были лишены действительной повседневной работы и фактически церковно распыляли само беженство. Этого распыления не могло предотвратить Заграничное Церковное Управление. Действительность же была еще более суровой, чем можно было этого ожидать. Зачатки этой печальной действительности уже заключались в деятельности самого Карловацкого Собрания.

При самом открытии собрания оказалась довольно компактная группа, которая решила испробовать свои силы на одном частном случае. В качестве действительного члена, как член Всероссийского Церковного Собора, на собрание прибыл М.В. Родзянко. На первом же заседании, 22 ноября, открытом митр. Антонием, после пения молитвы «Днесь Благодать Святого Духа нас собра», тотчас за всякого рода приветствиями и оглашением списков членов собрания, А.Ф. Трепов сделал возражение против внесения в список членов церковного собрания М.В. Родзянко. На это ничего другого не нашелся ответить председатель собрания, как указать, что это заявление несвоевременно, предполагая, очевидно, что принципиально оно возможно. В заседании 23 ноября, т. е. на следующий день, председатель огласил заявление М.В. Родзянко, что он «ввиду нарастающего недовольства среди членов церковного собрания его присутствием среди них, из глубокого уважения к Владыке председателю и святости церковного собрания отказывается от присутствия в церковном собрании и выбывает из числа членов его». Еп. Вениамин, по-видимому, возбужденный этим фактом, заявил, что он желает сделать сообщение в связи с заявлением М.В. Родзянко. Тотчас поднялся граф Апраксин и заявил, что, в таком случае, и он оставляет за собой право слова. Ясно, что это могло закончиться, на самых же первых порах деятельности собрания, скандалом. Также нет никакого сомнения в том, что нарастающее возбуждение среди членов группы Трепова и Апраксина исходило не из церковных настроений, а политических тенденций, которые стали, таким образом, движущей силой собрания с первого момента его открытия. Независимо от оценки роли М.В. Родзянко в событиях русской революции, едва ли эта оценка в какой-либо степени могла повлиять на такое выступление со стороны названных лиц. Нельзя упускать из виду и того, что М.В. Родзянко был выбран в члены Поместного Собора после революции и участвовал в его деятельности. После этого политически М.В. Родзянко нигде не выступал. Маневр был необходим для пробы, а М.В. Родзянко стал лишь жертвой этого маневра. Нужно признать, что маневр удался при попустительстве председательствующего, не нашедшего в себе достаточно силы для ограждения достоинства самого собрания. Тактически группа выиграла, но морально собрание и группа сильно проиграли от этого инцидента и уже, конечно, не «Благодать Святого Духа» подвигнула группу на подобное выступление; но это было только пробой.

Настоящее моральное насилие над членами собрания было произведено в одном из отделов и на общем заседании 30 ноября, когда собрание окончательно было увлечено на путь политиканства. Этот путь, всегда недопустимый для церковного собрания, при данных условиях, когда большинство церковного общества и сама церковная власть не только не присутствовала на этом собрании, но даже не знали о нем, становился преступным. Незначительное и притом безответственное меньшинство решилось принять политическую резолюцию, которая, очевидно, не могла пройти безболезненно как для Всероссийской церковной власти, так и вообще для всей церкви в России.

Прежде чем перейти к существу этого вопроса, я должен вернуться несколько назад. Мне кажется уместным сейчас вспомнить, как сами инициаторы церковного собрания представляли себе задачу его. В указе Заграничного Церковного Управления на имя Севастопольского епископа Вениамина совершенно определенно говорится, что собрание это созывается для объединения, урегулирования и оживления церковной деятельности. Авторы записки Подготовительной комиссии видят задачи момента в создании церковной организации для беженцев. Правда, их творческий порыв превосходил тогда уже их церковно-правовое положение: они говорили даже о возможности появления новых канонов в связи с беженством. Основными вопросами, подлежащими решению церковного собрания, должны быть, по мнению комиссии, просветительный, благотворительный, заботы о монашестве и, наконец, о строении русской души наподобие того, как строится душа русского народа на родине, чтобы не отстать от остального русского церковного общества, и все это должно разрешить церковное собрание, по условиям реальной действительности собираемое всего на несколько дней. Нужно ли говорить о беспредельности и непосильности этих задач для работы собрания. Однако следует отдать должное Подготовительной комиссии, что она в своих предположениях оставалась все же в сфере беженской среды. Положение о созыве заграничного собрания российских церквей было