Гео Виденгрен - Виденгрен Гео Мани и манихейство
Однако то, что нам известно из писем Мани, создает совершенно иную картину. Ибо повсюду в начале письма он называет себя «Мани, апостол Иисуса Христа». Очевидно, с некоторого времени Мани ощущал себя прежде всего представителем Христа. К этой проблеме мы вернемся позже (с. 103, 11 1, 125, 185, 211).
3. Последние годы Мани
Впрочем, о жизни Мани во время самой активной части его жизненного пути мы знаем очень мало. Только к концу его дней источники начинают предоставлять более обильную информацию.
В середине апреля 273 года умер Шапур, и трон унаследовал его сын Ормизд I. Мани тотчас же нанес ему визит. Как и его отец, новый царь благожелательно отнесся к Мани и его религии и возобновил охранное письмо, выданное его отцом. Мани получил также однозначное разрешение отправиться в Вавилонию (Манихейские проповеди, s. 42, 15–30, 48, 9-13).
Между тем Ормизд правил не дольше года. В то время как Мани находился в Вавилонии, царь скончался, а его преемником стал его брат Бахрам I, чье правление продолжалось с 274 года по 277 год.
На тот момент Мани путешествовал вниз по течению Тигра и, посещая общины, лежавшие по обе стороны пути его следования, достиг Ормизд-Арташира в провинции Сузиана. Он намеревался двинуться в Кушанское государство с центрами в Кабуле и Гандхаре. Создается впечатление, будто бы он чувствовал, что его жизнь находится под угрозой, и поэтому хотел отправиться в те земли, где со времен его первого миссионерского путешествия у него были защитники и приверженцы. Между тем именно в этот момент его настиг царский запрет ехать в Кушанское государство. Это обстоятельство показывает, во-первых, что царские чиновники были очень хорошо осведомлены о перемещениях и путевых планах этой великой личности, а во-вторых, что Мани теперь был столь выдающимся человеком, что его деятельность стала предметом пристального внимания со стороны высочайшей инстанции — по древнему ахеменидскому примеру. «Тогда вернулся он в гневе и печали», — так говорится в сохранившемся на коптском языке описании последних недель Мани. «Он пошел [из] Ормизд-Арташира, пока не достиг Месены. Из Месены он пошел к реке Тигр. Он поехал вверх по реке в Ктесифон. Однако, когда он отправился, будучи в пути, он предрек свое распятие, говоря им: “Смотрите на меня и насыщайтесь мной, дети мои. Ибо телесно удалюсья от вас”» (Манихейские проповеди, s. 44, 12–20).
Итак, Мани отправился назад в Месопотамию и поплыл на корабле в северном направлении вверх по Тигру до Ктесифона. Вскоре после этого к нему присоединился обращенный им князек по имени Баат. В более поздний период мы находим армянского феодала, главу рода Сахаруни (около 350 г. н. э.), носящего такое же имя. Речь может идти об его предке, парфянском царьке (текстТ И D 163 говорит о «царе Бати») из Армении. В случае если этот родовитый приверженец Мани на самом деле происходил из Армении, это служило бы новым подтверждением связей Мани с северо-западным Ираном.
Этот Баат получил от нового Царя Царей Бахрама I приказ явиться к нему в числе сопровождающих Мани. Но, очевидно, князю не хватило мужества, и Мани должен был один отправиться в свое последнее роковое путешествие. По пути, описывающему широкую дугу, Мани продолжил поездку в Сузиану, куда он прибыл в резиденцию Белабат в воскресенье. По всей видимости, его прибытие вызвало там необычайный интерес.
В одном парфянском фрагменте говорится, что «Картир, мобад, размышлял вместе с “помощниками”, которые служили перед царем, и зависть и коварство [были в их сердцах (?)]» (ТII, D 163). Судя по этому свидетельству, Картир был связан с царскими дружинниками, которые обозначаются названием «помощники». Сочетание религиозных и военно-политических интересов при дворе принесло Мани несчастье.
Коптские тексты приписывают инициативу магам, предводитель которых, по всей вероятности, составил «libellus», жалобу, и направил ее царю. Жалоба, устная или письменная, прошла между тем различные инстанции в точно определенном порядке: «Маги…пошли и подали на него жалобу Картиру. Картир, со своей стороны, сказал ее синкафедросу. Затем пошли Картир и синкафедрос и доложили жалобы магистру. Магистр, со своей стороны, передал ее царю. Когда он услышал это…тогда послал он и приказал позвать моего господина» (Манихейские проповеди, s. 45, 14–19).
Из этого отрывка явствует, что Картир еще не занимал столь высокого положения, чтобы иметь возможность в этом случае самому напрямую обратиться к царю. Над ним было еще два более важных чиновника, магистр и синкафедрос, о служебных обязанностях которых мы очень плохо осведомлены. Магистр, который стоит близко к царю, передает повелителю жалобу.
В ней говорится: «Мани учил против нашего закона». Признанная зороастрийская религия, которой руководили маги, всегда называется «законом». Такие преступления против закона религии рассматривались в позднем сасанидском праве как «преступления против Бога» и карались смертью. Вероятно, так было и в ранне-сасанидский период.
Итак, Мани получил приказ явиться к царю при плохих предзнаменованиях, и допрос — это слово больше подходит для обозначения состоявшегося разговора, чем аудиенция, — принял чрезвычайно бурный оборот. Один средне-персидский текст, так же, как и коптская Манихеика, к сожалению, оба сохранились лишь фрагментарно, предоставляют нам довольно точные сведения об этих переговорах. «[Мани…] пришел [на аудиенцию к царю Бахраму], после того как [призвал] меня, Нузадага, переводчика, Куштая, [писца (?)], Озеоса, перса. Царь был на пиру и еще не успел вымыть руки. Придворные вошли и сказали: “Мани пришел и стоит в дверях”. Царь послал передать господину: “Подожди немного, пока я не смогу сам выйти к тебе”. И господин снова сел с одной стороны стражи (?), пока царь мыл руки, так как (!) он хотел ехать на охоту. И он встал от пиршественного стола и возложил одну руку на царицу саков, а другую — на Картира, сына Артабана, и приступил к господину. И первыми его словами к господину были: “Не в добрый час ты пришел!” Но господин ответил: “ Почему? Разве сделал я что-то плохое?” Царь сказал: “Я принес клятву не пускать тебя в эту страну”. И в порыве гнева сказал он господину следующее: “Ах, к чему вы нужны, когда вы ни ведете на войну, ни занимаетесь охотой? Но, возможно, вы нужны из-за этого искусства врачевания или из-за того, что вы сведущи в лекарствах? Но даже и этого вы не делаете”. И господин отвечал следующее: “Я не сделал тебе ничего плохого. Всегда я оказывал тебе и твоему роду добрые услуги. И велико число слуг твоих, которых освободил я от демонов и духов лжи. И много было тех, кого я поднял с одра болезни. И много было тех, от кого я отвратил всевозможные виды лихорадок. И много было тех, кто умер и кого я вновь вызвал к жизни”» (М3).
Выступающие в этой сцене персонажи, кроме царя Бахрама I и Мани, — в первую очередь, сопровождающие Мани переводчик Нузадаг, Куштай, писец, и Озеос, перс. О двух из них — Куштае и Озеосе — мы знаем, что они были самыми близкими учениками Мани. Озеос вместе с Аддаем был руководителем миссии в Карке де Бет Селок, а Куштай вместе с Мани написал письмо к Сисиннию, первому преемнику Мани на должность главы манихейской церкви. То, что Мани взял с собой переводчика, кажется несколько странным. Если заключить из этого обстоятельства, что Мани не умел говорить по-персидски, то такое заключение будет совершенно несправедливым. Во-первых, мы не знаем, присутствовал ли на приеме у царя Нузадаг в качестве переводчика или как доверенное лицо. Если он был там в первом качестве, следует помнить о том, что хотя Мани и посвятил Шапуру I свой труд Шапуракан на среднеперсидском языке, но писать и говорить — две совершенно разные вещи. Вполне возможно, что Мани как парфянин мог правильно говорить на средне-парфянском, но не на средне-персидском языке. Однако то, что царь не был в состоянии понять такой близкородственный диалект, как средне-парфянский, представляется не совсем очевидным. Сомнительным нам кажется и ю, что на этой судьбоносной аудиенции Мани требовался переводчик.
Далее упоминаются царские придворные, которые, как обычно, несли службу при дворе в качестве камергеров и пажей. Ближайшими доверенными лицами Бахрама названы царица саков и некий Картир, сын Артабана. Этот Картир, который упоминается также и в большой надписи Шапура под Каба-и Зардуштом, не тождествен мобаду Картиру, как то ошибочно предполагалось ранее. Сакская царица, со своей стороны, является супругой так называемого Саканшаха, царского сатрапа в Сакистане, государстве, которое в ранне-сасанидскую эпоху управлялось близкими родственниками царя. Бросается в глаза, что эта княжна, очевидно, занимает при Бахраме чрезвычайно высокое положение. Она была женой одного из следующих царей, Бахрама III, племянника Бахрама I.
