Коллектив авторов - Арт-терапия – новые горизонты

Когда рисунок был закончен, я заметила некоторые детали, которые поначалу не собиралась изображать. Провода образовывали крестообразную фигуру; на противоположных концах одной оси были расположены мужские фигуры, а на противоположных концах другой оси – женские. Прикрепленный к батарее конец провода находился в верхней части изображения, на уровне гениталий психотерапевта. Я расценила связь своей фигуры с фигурой Анни на рисунке как отражение особой динамики контрпереноса в отношениях с этой клиенткой: ее неожиданно откровенные изображения меня пугали, поскольку, также являясь женщиной, я идентифицировала себя с ее израненным телом. Связь между нашими фигурами на рисунке посредством проводов отражала садистический оттенок наших отношений, предполагающих проявления сексуальности и агрессии в одно и то же время. Я также обратила внимание на то, что изображения человеческих фигур на моем рисунке имеют схематичный характер и лишены какой-либо экспрессивности. На мой взгляд, это могло свидетельствовать об амбивалентности психотерапевта, пытающегося, с одной стороны, отразить свои фантазии и освободиться от них и, с другой стороны, путем использования схематичных изображений лишить свой рисунок какой-либо эмоциональной нагрузки.

Несмотря на многочисленные трудности, возникающие при работе с беженцами, она является очень значимой для психотерапевта в личном и профессиональном плане. Некоторые достоинства такой работы специалисту бывает трудно осознать, поскольку они идут вразрез с устоявшимися представлениями о психотерапевтической деятельности.

Я, тем не менее, попытаюсь обозначить эти достоинства. Они в значительной мере связаны тем, что в отношениях с беженцами роль психотерапевта особо значима. У себя на родине большинство людей получает поддержку со стороны своих семей и местных сообществ, беженцы же, находясь в Канаде и переживая культурный шок, часто пребывают в изоляции. Переживаемые ими чувства растерянности и тревоги, неспособность контролировать ситуацию обостряют их потребность в выражении своих чувств и мыслей, а также во внимании. Даже не предпринимая никаких действий, а просто молча выслушивая беженцев, психотерапевт может чувствовать, насколько его присутствие важно для этих клиентов, так как он заменяет им близких людей, поддерживавших их на родине. Это ощущение усиливается еще больше, когда клиенты делятся с психотерапевтом своими секретами, когда он видит улучшения в состоянии клиентов.

Естественно, что общение с беженцами, описывающими пережитые ими экстремальные ситуации, связано с высоким риском заместительной травматизации. Я заметила, что, побуждая клиентов выражать свои травматичные переживания посредством изобразительной деятельности, я, по сути, пытаюсь придать своей работе какой-то смысл. Позднее я, однако, поняла, что могу оказывать беженцам эффективную помощь, не прося их изображать перенесенные унижения и пытки, в особенности если они сами начинали говорить со мной об этом. Стремясь лучше понять потребности клиентов и настраиваясь на ритм их работы, я достигала лучших результатов.

Вслед за Голуб, описавшей работу с подростками-беженцами из Камбоджи, я могу подтвердить, что беженцы часто отличаются высоким уровнем личностной интеграции – «это может быть связано с тем, что до этого они жили в атмосфере эмоциональной стабильности и поддержки со стороны своих семей, местных сообществ и своей культурной традиции» (Golub, 1989, p. 22–23). Многие пациенты в отношениях со мной демонстрировали сильные стороны своей личности, что находило отражение и в создаваемой ими изобразительной продукции. Пытаясь справиться с последствиями трагических событий, многие жертвы организованного насилия проявляли смелость, решительность, сострадание и чувство ответственности, что не могло не вызывать у психотерапевта восхищение и уважение. Я чрезвычайно рада тому, что многие из тех клиентов, с которыми мне довелось работать, сохранили свое достоинство и смогли развить ценные личностные качества. Эти примеры лишний раз убеждают меня в том, что человек способен успешно справляться со злом и тяжелыми обстоятельствами.

При выборе профессии многие психотерапевты руководствуются глубинной и часто неосознаваемой потребностью в преодолении собственных психических травм и недостатков. Забота о тех, кто переживает эмоциональный дистресс, может быть частью процесса исцеления самого психотерапевта. Тем не менее, работа с беженцами, перенесшими организованное насилие, связана для психотерапевта с высокой эмоциональной нагрузкой, в особенности если он идентифицируется с клиентом и имеет с ним что-то общее, например опыт иммиграции. Хотя я работала с беженцами не очень долго и таких клиентов у меня было немного, общение с ними позволило мне осознать свое сопротивление чувствам утраты, беспомощности и вины. Это те аффективные реакции, которые наиболее часто возникают у психотерапевтов, работающих с клиентами, перенесшими эмоциональные травмы или имеющими иное культурное происхождение (Comas-Diaz, Padilla, 1990; Fischman, 1991). Вопросы власти и доверия крайне важны как для психотерапевта, так и для клиентов, они оказывают существенное влияние на психотерапевтические отношения. Стремление психотерапевта контролировать процесс работы, возможно, усиливалось ощущением неуверенности в положительном исходе лечения. Эти эмоциональные реакции психотерапевта удавалось выявить и осознать в ходе супервизий и через самостоятельную художественную работу клинициста после сессий, которая позволяла ему лучше адаптироваться к потребностям клиентов.

Содержание изобразительной продукции клиентов, ее интерпретация и сопоставление с моими собственными эмоциональными реакциями на эти работы давали мне новую информацию о том, что происходит в ходе психотерапии. Однако, как показывает случай с Арамом, понимание психотерапевтом подлинных чувств клиента может происходить со значительной задержкой из-за возникновения у психотерапевта реакций, связанных с контрпереносом.

Хотя самостоятельная художественная работа после сессий проделывалась мною нерегулярно, она все же позволяла мне сохранить эмоциональное равновесие, хотя собственная художественная продукция и вызывала у меня сильную тревогу. Ставя себя на место клиентов, я могла лучше понять те трудности, которые связаны с проекцией травматичных переживаний и пугающих фантазий на художественные образы, а также сопротивление этому процессу. Занимаясь самостоятельным художественным творчеством после сессий, я испытывала определенное облегчение и могла увидеть герменевтическую ценность своих работ.

Adier G. Borderline Psychopathology and its Treatment. New York: Aronson, 1985.

Comas-Diaz L., Jacobsen F.M. Ethnocultural identification in psychotherapy // Psychiatry. 1987. 50. Р. 232–241.

Comas-Diaz L., Padilla A.M. Countertransference in working with victims of political repression // American Journal of Orthopychiatry. 1990. 60. 1. Р. 125–185.

de Andrade Y. Breaking the silence and circles of support: Assisting survivors of psychosocial trauma // Community Support of Survivors of Torture: A Manual / Ed. by K. Price. Toronto: CCVT, 1994.

Fischman Y. Interacting with trauma: Clinical responses to treating psychological aftereffects of political repression // American Journal of Orthopsychiatry. 1991. 61. P. 179–185.

Fish B. Addressing countertransference through image-making // Advances in Art Therapy / Ed. by. H. Wadeson, J. Durkin, D. Perach. New York: Wiley, 1989.

Golub D. Cross-cultural dimensions of art psychotherapy // Advances in Art Therapy / Ed. by. H. Wadeson, J. Durkin, D. Perach. New York: Wiley, 1989.

Herman J. Trauma and Recovery. New York: Harper Collins, 1992.

Hunt W., Issachoroff A. Heinrich Racker and countertransference theory // Journal of the American Academy of Psychoanalysis. 1977. 5. P. 95–105.

Kane S. Working with Victims of Organized Violence from Different Cultures // A Red Cross and Red Crescent Guide. International Federation of Red Cross and Red Crescent Societies, 1995.

Kielo J.B. Art therapists countertransference and post-session therapy imagery // American Journal of Art Therapy. 1991. 14. P. 14–19.

Laplanche J. and Pontalis J.B. Vocabulaire de la psychоanalyse [Psychoanalysis vocabulary]. Paris: Presses universitaires de France, 1967.

Liebman M. Art Therapy for Groups. Cambridge, MA: Brookline, 1986.

Maltsberger J.T., Buie D.H. Countertransference hate in the treatment of suicidal patients // Archives of General Psychiatry. 1974. 30. P. 625–633.

Meier R. Doing the right thing: suggestions for non-medical caregivers // Community Support of Survivors of Torture: A Manual / Ed. by K. Price. Toronto: CCVT, 1994.

Putnam F.W. Diagnosis and Treatment of Multipersonality Disorder. New York: Guilford, 1989.

Racker H. The meanings and uses of countertransference // Classics in Psychoanalytic Technique / Ed. by R. Lang. New York: Aronson, 1972.

Reber A. Dictionary of Psychology. London: Penguin, 1985.

Slatker E. Countertransference. Northwale, NJ: Aronson, 1987.

van der Kolk B.A. Preface // Countertransference in the Treatment of PTSD / Ed. by J.P. Wilson, J.D. Lindy. New York: Guilford, 1994.

Vinar M., Vinar M. Exit et torture. [Exile and torture]. Paris: Denoe, 1989.

Watson S. Preparing caregivers to work with survivors of torture: The importance of self-awareness and self-care // Community Support of Survivors of Torture: A Manual / Ed. by K. Price. Toronto: CCVT, 1994.

Wilson J.P., Lindy J.D. Empathic strain and countertransference // Countertransference in the Treatment of PTSD / Ed. by J.P. Wilson, J. D. Lindy. New York: Guilford, 1994.

Wilson J. P., Lindy J., Raphael B. Empathic strain and therapist defense: Type I and II CTRs // Countertransference in the Treatment of PTSD / Ed. by J.P. Wilson, J.D. Lindy. New York: Guilford, 1994.