Григорий Курлов - Обалденика. Книга-состояние. Фаза третья
Шумно шаркая ногами, он поплелся в глубь избы. Петя, ничего не понимая, нерешительно потоптался на месте, но все же за ним следом отправился.
В горнице, куда он вошел, царил неожиданный для солнечного дня полумрак. Оглядевшись вокруг, не заметил старик ни единого окна, только лампа керосиновая освещала комнату слабым светом.
– Именно так, – словно в ответ на его удивление послышался голос откуда-то сверху, – ко мне, действительно, нет окон – только двери.
– Ух ты!.. – восхитился колпак внутри Пети. – Надо же…
Но старику сейчас не до его восторгов было. Он поднял голову и увидел, что по винтовой лесенке в горницу спускается кто-то.
– А зря, – сказал Петя, вглядываясь в незнакомца, – окошко как раз и не помешало бы открыть – такая жара на дворе…
– Да неужто она от этого меньше станет? – искренне удивился тот, подходя к нему.
Вблизи он выглядел, как взаправдашний волшебник: были у него длинные седые волосы, спадающие на плечи, еще более длинная седая борода, черная, отороченная мехом мантия («и это в такую-то жару!..» – подумал старик), а в руках он держал высокий острый колпак, весь усыпанный разноцветными звездами.
– Ну, что ж, давай знакомиться, – сказал незнакомец, бесцеремонно старика разглядывая. – Зовут меня Ахлимик, живу я там, где одни сказки заканчиваются, а другие еще только думают начинаться. Не каждый ко мне попасть может, тебе вот удалось, а потому впечатление на меня ты произвел. Теперь выяснять будем, что кроме этого ты произвести можешь.
– А я – Петя, – сказал Петя, подумал немного и такую еще характеристику себе добавил: – Самовыродок.
– Это как так? – искренне удивился Ахлимик.
– А так, свою сказку превзошел уже, давно из нее выполз, как из яйца тесного. Теперь вот – в других счастья пытаю.
– Ну, пытай, пытай, – усмехнулся Ахлимик, – только не особо увлекайся. Счастье, оно ведь такая хитрая штука, что его искать надо всегда в другом месте, потому как там, где его ищут, его никогда не бывает.
Засмущался старик непонятностью поучений хозяина да о простом спросил.
– Отчего, – спросил он, – так темно у тебя? Зачем это? Ведь снаружи сейчас полдень ясный?
– А ты темнотой не конфузься, и от нее тоже польза есть. Находясь на свету, того, что во тьме, не увидишь. Зато, в темноту погрузившись, все, что на свету осталось, рассмотреть можно, – сказал Ахлимик и добавил: – Ну, хватит умничать, пора бы тебе и перекусить с дороги, как думаешь?
А старик именно так и думал. За стол усевшись, он живо принялся разбираться с угощениями, которые ему без устали подсовывал маленький волосатый, хлопотавший рядом.
– Да, кстати, – спохватился волшебник, – познакомься, Петя, это помощник мой, Хомункул.
Творение он сил особых, сказочных, одному мне подвластных, – добавил он с гордостью.
Петя ел быстро и с аппетитом великим, радуясь наступающему в его животе миру и согласию.
– Голод, – пробормотал он с набитым ртом, – лучший повар!
– Голод, – не согласился с ним Ахлимик, жующий рядом, – плохой повар. Во всем надо довольствоваться самым простым, а значит – самым лучшим.
Пока старик утробу свою ублажал, странное заметил – словно светлеть в комнате начало. То ли оттого, что глаза его с темнотой свыкались понемногу, то ли еще почему-то, да только скоро он словно днем все видел.
Поев, на экскурсию по дому отправился. А посмотреть здесь было на что. Все стены были увешаны странными картинами, непонятными знаками и полками, на которых стояли банки, колбы и реторты. Из углов выглядывали чучела то ли зверей заморских, то ли чудищ волшебных.
А еще было много часов. Висели часы на стенах, стояли на полках и даже на полу. Странным было то, что все они показывали разное время.
– Почему так? – спросил удивленный старик.
– Человек с одними часами всегда точно знает, который час, – ответил ему Ахлимик. – Человек с двумя часами в этом уже не уверен. А я не хочу быть уверенным вообще ни в чем… К тому же время нельзя считать, ведь посчитанное время – это время мертвое, а ничего страшнее мертвого времени быть не может. Хоть об этом твое знание еще впереди…
– А это что такое? – спросил Петя, пытаясь обхватить руками огромный шар, стоящий на странной подставке.
– Это глобус, – ответил Ахлимик, глядя на него с улыбкой.
– Что это такое – глобус? – не понял старик.
– Ну, это… как бы тебе сказать… – замялся хозяин. – В общем, это такое чучело Земли.
Но Петино внимание привлекло уже совсем другое. Открыв от удивления рот, он рассматривал картину, висящую на стене. Картина была живая. Бегали в ней звери разные, чудные до невозможности, летали птицы невиданные, даже запах от картины исходил особый – какой-то чужеземный и странно манящий.
– Это надо же… – удивился старик, зверье нездешнее разглядывая.
Вот так лошадь!.. – засмеялся он, пальцем в картину тыкая. – Дылда какая-то… Словно от удивления вытянулась.
– Это жирафа, – сказал волшебник, к картине подходя.
– Жирафа… – восхищенно повторил старик. – И зачем только ей такая шея длинная?
– Видишь ли, Петя, – важно сказал Ахлимик, – голова у жирафы находится так далеко от туловища, что такая шея ей просто необходима.
– А-а, – протянул старик с уважением, – ну, теперь понятно… А вот еще одна лошадь странная, вся такая помятая, словно конек-горбунок какой-то…
– Это верблюд, – просвещал его дальше Ахлимик, – это и впрямь как бы лошадь, но только… ну, с большим жизненным опытом, что ли…
Покивал старик головой, дальше пошел. По дороге задел что-то на полке неловко, да на лету подхватить успел. В руках повертел, рассматривая.
– А это что? – спросил удивленно.
– Это еще одно мое изобретение, – с гордостью сказал Ахлимик, – зубная щетка называется. Чистит зубы в самых труднодоступных местах.
– А если у меня нет зубов в труднодоступных местах? – растерялся старик. Положил он щетку ту на место, от греха подальше, да экскурсию свою продолжил.
Потолок в горнице тоже был необычный. Словно небо живое вместо него в доме этом было. Горели на нем звезды, изредка падая вниз длинными яркими росчерками, светила полная луна, медленно переползая от одной стены к другой.
Хотел Петя восхищение свое высказать, только Ахлимика рядом с ним уже не было, один лишь Хомункул под ногами крутился.
– Интересный у тебя хозяин, – сказал ему старик, – мудрый…
– Интересный, – согласился тот, – и мудрый… Оттого, наверное, по утрам холодной водой и обливается.
– Закаляется? – восхитился Петя.
– Хулиганит! – фыркнул Хомункул и словно растворился в каком-то темному углу.
Побродил Петя туда-сюда еще немного, затем взял с полки трубку странную. В руках ее повертел, со всех сторон рассматривая, а потом к глазу приложил да попытался сквозь нее на луну потолочную посмотреть. Только никакой луны он в трубке не заметил. Зато было там такое, от чего старик чуть на пол не сел.
Дивное разноцветье узорчатое он в ней увидел. Да такое замысловатое и красивое, какого он в жизни своей никогда не видывал. А главное – чуть тронет он трубку ту, как узор волшебный сразу же и меняется, еще краше делаясь.
Нащупал старик лавку рядом с собой, уселся да крутить трубку в разные стороны принялся. Долго он забавлялся. В потолок глядя, так заигрался, что не заметил, как с лавочки свалился. Да настолько неудачно, что в трубке что-то треснуло, и из нее какие-то камушки посыпались.
Собрал старик их на ладони, к лампе поднес, рассмотреть чтоб. Засверкали они, словно самоцветы дивные, но когда присмотрелся к ним Петя поближе, то увидел, что это всего лишь обычные цветные стекляшки.
В саму трубку Петя заглянул, над устройством ее покумекал маленько, оказалось – ничего особенного. Придумано здорово, а сделано просто. Засыпал он тогда стекляшки цветные, куда им положено было, что-то там прижал, чем-то щелкнул – стала трубка как новая. Повертел он ее в руках да вдруг задумался крепко.
– А ведь и впрямь чудо-чудное получается, – думал Петя, – из простых кусочков цветных – целый мир удивительно красочный строится. Причем, каждый он раз новым оказывается.
Отчего ж он так красив всякий раз? – удивлялся старик. – Отчего нет в нем ни сумятицы, ни путаницы?
Может, просто из-за честности его стеклянной? – предполагал он. – Не боится он со старой картинкой расстаться, не тянет за собой узоров прежних, как бы красочны они ни были.
Это только человек всего боится, – думал Петя дальше. – Входя в день свой нынешний, тащит он за собой то, что вчера было, опасается, что без этого ему не жить. Чем тащит? Да памятью своей, своими страхами, своим умом.
А надо бы жить, как стекляшки эти, – просто и стихийно, – продолжал старик открытия делать, – ведь законы природные, они для всех едины, что для человека, что для стекла цветного. Каждый день – как новый узор, с нуля, сызнова, без тухлятины дня вчерашнего, без прошлых обид, ожиданий и страхов.
