Григорий Курлов - Обалденика. Книга-состояние. Фаза третья
– Где ж ты, невестушка, пропадала целых триста лет? – спросил он с обидой. Потом вздохнул и Пете пожаловался: – Печально не то, что сам уже дедушка, а то, что жить придется с бабушкой.
– Ах ты, боров иносранный!.. – немедленно взъярилась бабка. – И этому мужчине я отдала три лучших дня своей жизни!.. И одну ночь… – добавила она, засмущавшись.
– Эх, – вздохнула, – любовь зла. А козлы всякие заморские этим пользуются.
– Ну вот, – огорченно сказал Гоблин, – опять истерики. А я ведь все эти триста лет помнил каждую морщинку твою, каждую родинку. Особенно ту, что на плече.
Яга в ответ буркнула что-то обиженным голосом.
– Как, разве не на плече? А где? Уже на бедре? Надо же, как тебя жизнь скрутила…
Беседуя так, к избушке Яги добрели.
* * *Петя сидел за столом, кость обгладывая, да с интересом слушал жениха заморского. А тот, клыками своими пощелкивая да глазками выпуклыми поблескивая, на судьбу одинокую жалился.
– Уж который год жизнь холостяцкую в порядок привести не могу. Давеча вот послал свой портрет в Сказочный Клуб Одиноких Сердец, думал, толк из этого какой выйдет.
– Ну и как? – заинтересовался старик. – Вышел?
– Куда там – обратно прислали. Написали, что не настолько они одиноки.
А тут и Яга с колечком этим древним заявилась, – продолжал Гоблин озабоченно. – Какая ни есть, а все ж таки – невеста. Вот и думаю теперь денно и нощно – жениться или повременить еще маленько? Может, ты что посоветуешь?
– Если боишься одиночества – не женись, – усмехнулся старик, вспомнив себя со старухой в сказке старой. Но сразу же и поправился: – Хотя нет, одиночество – оно только от себя самого появляется, когда в другом потеряться боишься.
Он еще немного подумал, все мысли в одной извилине собирая, и, наконец, сказал уверенно.
– Невозможно быть счастливым в браке, если не развестись вначале с самим собой.
Но жениха заморского мало интересовали чьи-то открытия внутренние, гораздо больше – переживания собственные. Наклонившись к уху нестарого старика, он вовсю делился с ним своими сомнениями.
– Изюминка, конешно, есть в каждой женщине, – говорил он свистящим шепотом, – только ведь одной изюминкой сыт не будешь.
За печкой что-то громыхнуло, по железу лязгнуло, и оттуда вышла Яга с огромным дымящимся казаном в ухвате.
– А вот и картошечка поспела, – сказала она, косынку поправляя и томно глядя на Гоблина.
– Настоящая женщина, – продолжила Яга игривым голосом, – в своей жизни должна сделать три вещи: разрушить дом, спилить дерево и родить дочь. Мне осталось только один пункт программы этой выполнить…
Гоблин нервно заерзал на скамье и как-то странно покосился на нее.
– Да-а, – протянул он подозрительно неопределенно, – никогда не рано поздно жениться…
Пока Яга в сказанном разобраться пыталась, Петя решил вмешаться да обстановку разрядить.
– Мужчины, – сказал он Гоблину, – всегда правы.
Зато женщины, – добавил он, к Яге обращаясь, – никогда не ошибаются.
И сразу же спросил у женишка заморского:
– И за что это Яга тебя так полюбила сильно?
Расправил тот плечи, клыками заулыбался.
– Ну как это за что?.. Она считает меня самым умным, красивым, талантливым…
Слушала его Яга да головой кивала, соглашаясь со всем.
– Ну а ты ее за что? – продолжал Петя вопрошать дальше.
– Как за что? За то, что она считает меня самым умным, красивым, талантливым…
Яга перестала кивать и с оскорбленным видом уставилась на Гоблина. Затем неожиданно подскочила к нему и изо всех сил заехала по голове огромным половником, непонятно откуда в ее руках взявшимся.
Гоблин заморский от обиды весь пятнами пошел, из-за стола выскочил.
– Эх, – сказал он, – правду говорят – с женщиной можно сражаться только при помощи шапки, – хватай ее и беги!
Шапки у него не было, поэтому за дверь он выскочил, в чем был, – босиком, так как обуви не носил тоже.
Впервые за весь день в голове Петиной смешок раздался, а затем и вовсе смех послышался. Смеялся колпак, внимательно за всем происходящим наблюдавший.
– Единственный грех, – шепнул он Пете, – который мы никогда не прощаем другому, – это расхождение во мнениях.
А старик и сам как раз об этом думал.
– Ну и хорошо, ну и ладно, – говорил он примиряющее Бабе Яге, – если бы все думали одинаково, то никто бы особенно и не думал. Зачем бы мы тогда другу дружке нужны были?
И добавил, слова колпачьи припомнив:
– Каждый заблуждается в меру своих возможностей. Нельзя от него требовать невозможного – чтобы он заблуждался в меру твоих.
Баба Яга на него посмотрела как-то странно – то ли удивленно, то ли восхищенно даже. Стало старику нестарому неловко за свои поучения. Он прошелся по избе и взял первое, что в руки попалось, – череп какой-то непонятный, на полке одиноко стоявший.
– Это чей череп-то? – спросил он с нарочитой небрежностью.
Но Яга вдруг руками на него замахала, заволновалась вся отчего-то.
– Глупый ты, – сказала, – положь немедленно на место! И не череп это вовсе, а скелет Колобка. Все, что от него осталось, несчастного…
Петя припомнил сказку о Колобке, из которого хот-дог сделали, и в который уж раз пожалел бедолагу. Поставил он череп на полку аккуратно.
Вдруг ни с того ни с сего – о Лешем вспомнил.
– А куманька-то ты своего куда подевала, Яга? – спросил.
– В отъезде он, – ответила Баба Яга, – в командировке… – да вдруг прислушиваться к чему-то начала. – Хотя, впрочем, – добавила она чуть погодя, – только помяни силу лесную, как она тут же тебе и явится.
И впрямь – загрохотал кто-то по ступеням, в двери шумно ломиться начал.
– Яга-а!.. – раздался из-за двери истошный вопль. – А-а-а!.. Что это у меня такое?
– Батюшки! – всполошилась бабка и кинулась дверь открывать. – Да что же там у тебя такое?..
Поволокла она Лешего за печку – первую помощь ему непонятно от чего оказывать. Какое-то время оттуда доносились всхлипывания да стоны, потом все стихло. А скоро из-за печи и сам Леший показался – страшно заросший да как всегда неуклюжий.
Небрежно буркнув Пете приветствие, будто только вчера с ним расстался, он вскарабкался на лавку.
– Что-то у меня еще в горле першит, – пожаловался он, пододвигая к себе Петин стакан с чаем.
Яга мельком заглянула в его рот.
– А, пустяки, – сказала, – перхоть это. Вот она и першит. Меньше рот разевать надо было. Ну, это не беда, заварю я тебе сейчас зелье, так и перхоть твоя вся исчезнет, и волосы начнут расти прямо на глазах.
– Где начнут расти? – поперхнулся чаем Леший. – Это еще мне зачем?
– Где надо, там и будут расти, – отмахнулась от него бабка, снадобья свои перебирая.
– А еще вот бессонница меня совсем замучила, – продолжал хныкать Леший. – Не могу уснуть и все тут, думаю о сотне дел сразу.
– Ничего, – успокаивала его бабка, – вот тебе касторочка, выпьешь – и все в порядок придет. Будешь теперь думать только об одном деле…
Дверь от сильного толчка распахнулась настежь, и на пороге во всей своей красе предстал Гоблин заморский, с огромной бутылью в руках и пьяной улыбкой на лице.
– Если ты мне этого не простишь, – прямо с порога заявил он Яге, – то я тебе этого не прощу никогда.
Он бухнул бутыль на стол и радостно сообщил Пете:
– Иду я себе по лесу и вдруг вижу – кто-то пить бросил, представляешь? Вообще-то здешние мужики молодцы, приспособились самогонку из навоза гнать. Одно плохо – коровы за ними не поспевают.
– А кушать-то ты што, касатик, будешь? – засуетилась вокруг него Яга.
– А вот ее, родимую, и буду кушать, – ласково погладил пузатую бутылку заморский жених.
Баба Яга захлопотала, по избе забегала, всем угодить стараясь. Лешему салатика из чертополоха наложила, старику чайку нового заварила, жениху своему ненаглядному – супчика горохового налила. А потом за печку унеслась – кровать Пете стелить, почивать чтобы было ему где.
Сидели долго еще, новости сказочные обсуждая, да время от времени жениха с Ягой мирить принимаясь, – ну никак у них лад семейный складываться не хотел.
Вот уже и Леший спать отправился, да и у Пети рот от зевоты набок перекосило, а Гоблин заморский все бутыль свою обхаживал. Потом придвинул к себе тарелку с супом гороховым и долго смотрел в нее задумчивым взглядом. Ягу подозвал.
– Я подарю тебе сегодня незабываемую ночь, – сказал ей многообещающе. – Вот только супчик этот доем. И всем им тоже… подарю…
Уставший старик побрел за печку – спать укладываться. Но на кровати, ему постеленной, уже вовсю храпел Леший. Рассердился полусонный старик. Взял он гостя непрошенного да осторожно на пол переложил, на шкуры там расстеленные. Сам на кровать улегся да уснул крепко.
* * *Проснулся старик ночью от истошного крика.
– Яга, Яга!.. – обезумевшим от ужаса голосом вопил Леший. – Помоги! Заколдовали!.. Не могу с кровати слезть!..
