Марианна Колпакова - Преодоление тревоги. Как рождается мир в душе
Недаром такое отношение к ближнему считается бесчеловечным. Но милосердие, любовь, терпение, самопожертвование не исчезают и в такие бесчеловечные времена, их просто не так заметно. Насколько бесчеловечным был режим в нацистской Германии, но существовало сопротивление, существовала «Белая роза» [55]!
Идея потенциального, духовного «Я» в различных формулировках проходит через всю историю культуры. За очевидностью «наличного Я» человека сокрыто незримое, не очевидное «духовное Я», духовная индивидуальность.
В отечественную психологию понятие «духовного Я» введено Т. А. Флоренской [56]. «Это сокровенная глубина души человека, устремляющая его к добру и совершенствованию. В нем звучит голос вечности, неповторимое жизненное призвание человека. „Духовное Я“ обычно не сознается или смутно осознается человеком, в отличие от „наличного Я“, представляющего собой совокупность психологических характеристик человека и состояний его души» [57]. Неоправданно давать определения духовному, но мы можем говорить о его психологических проявлениях — совести, самопожертвовании, милосердном отношении к другому, о творческой интуиции.
Что заставило Януша Корчака [58] не уйти из Треблинки, как ему не раз предлагали сотрудники лагеря, а остаться с детьми до самого конца? Что побудило великую княгиню Елизавету Федоровну [59] ухаживать за ранеными и больными? Почему доктор Гааз [60] наживал неприятности в борьбе за облегчение жизни заключенных, в организации больниц для бесприютных? И сейчас есть немало людей, по мере сил помогающих ближнему. О некоторых из них мы слышали: они создают фонды помощи, добиваются строительства больниц и хосписов. О большинстве же мы, конечно, не знаем, и начинает казаться, что и нет их, что это явление исчезает из нашей жизни, но это неправда! Люди, живущие рядом с нами, наши близкие, родители, бабушки, дедушки, друзья, — разве на памяти каждого нет воспоминаний о том, как они помогали, жертвовали многим и ради нас, и ради других?
Что побуждает людей не устраиваться за счет ближнего своего, не наживаться на горе и страдании людей? Что побуждает человека просто честно жить? В те времена, о которых писала А. А. Ахматова, бесчисленное число наших сограждан не приспособились к доносительству, не наживались на бедах и страданиях окружающих… В недавние времена множество людей, честно работавших на заводах, фабриках и в колхозах, не обогащались на распаде страны, которую они строили, не приспособились к воровству.
Наиболее близким каждому человеку проявлением «духовного Я» является совесть. В настоящее время это слово воспринимается почти архаичным, устаревшим, и как-то почти неловко стало произносить его, а между тем это реальность, с которой сталкивается каждый человек.
Нередко совесть понимают как продукт присвоения моральных норм. Однако даже поверхностное, «школьное» различение понятий морали и нравственности помогает избежать такого неверного представления. В отличие от нравственных, моральные нормы отражают общественно-исторические, преходящие ценности. Совесть же связана с непреходящими духовно-нравственными ценностями. Совестные переживания являются характерными для человека, в том числе и в атеистических культурах.
Сопереживание, сочувствие — эмоциональная основа совести. Испытывая угрызения совести, человек нередко ставит себя на место того, перед кем провинился. Чувство общности, сопричастности другому живет в каждом нормальном человеке. В самом слове «совесть» — приставка «со» указывает на сообщность, сочувствие, сотрудничество, единство людей. Однако переживание эмоциональной общности с группой может побудить человека к совершенно бессовестным поступкам, как бы санкционированным, оправданным социумом. Так, дети могут переживать некоторую эмоциональную общность на фоне совместного жестокого преследования сверстника, в то время как каждый из детей поодиночке не преследовал бы его и не обижал. Эмоциональная общность с одним человеком, сочувствие, сопереживание ему могут побудить к жестоким и бессовестным поступкам по отношению к другому (Алеша Валковский). Кроме эмоциональной, связанной с сочувствием, сопереживанием другому, и когнитивной, связанной с усвоением моральных норм, есть еще одна сторона совести — связанная с обнаружением этого феномена в своем опыте по отношению не обязательно к близкому, приятному, располагающему к себе человеку, и даже вопреки тем или иным моральным групповым нормам.
В работах Т. А. Флоренской показано обнаружение подростками совестных переживаний, открытие совести, прослежена возрастная динамика ее развития [61]. Наряду с открытием «Я», в старшем подростковом возрасте происходит осознание совести как «второго Я». Раскрывая содержание этого понятия, подростки исходят из своего внутреннего опыта, они «не проходили», что такое совесть, но они знают о ней.
Открытие «второго Я» совершают подростки, критически и негативно относящиеся к моральным требованиям взрослых, склонные к «автономной» подростковой морали. Это становится аргументом против распространенного мнения о совести как результате усвоенных моральных норм и требований старших.
По словам подростков, совесть — это «второе Я» человека, обязательное у всех, «лучшее Я», «совесть, вторая душа, обладающая только хорошими качествами». Они пишут не только о «мучениях совести», но и о том, что совесть подсказывает, как повести себя в той или иной ситуации.
Такое понимание противоположно пониманию совести как болезненного проявления, как некоего комплекса (З. Фрейд), как экрана для проецирования агрессии и жестоких требований, отчуждаемых от себя (Ф. Перлз).
По мнению Перлза, совесть представляет собой перенесенные внутрь внешние нормы, силу которым дает неосознаваемый гнев человека, направленный на объект, препятствующий осуществлению его желаний [62]. Совестные переживания нередко неверно отождествляют с чувством вины, с невротическими самообвинениями. Однако это — разные явления; переживая угрызения совести, человек пытается смотреть на неверно сделанный выбор, неверный поступок, неверное отношение, не преувеличивая и не уменьшая его, старается найти, что ответственно за этот шаг в нем самом, и работать над действительным преодолением этого. Самообвинение выносит осуждающее заключение, что вся личность нехороша, и останавливается на этом. За невротическими самообвинениями стоит тщеславие, гордость, они казнят человека (или, точнее, охваченный гордостью человек сам себя казнит) за несоответствие своему идеализированному, возвеличенному «Я».
В традиции отечественной философии совесть понимается как внутренне присущая человеку. И. А. Ильин [63] отмечает, что совесть — «живая и цельная воля к совершенному» [64]. Повеление (совести), по словам С. Л. Франка [65], «не вторгается в нашу душевную жизнь помимо ее личного центра, а проходит именно через глубочайший ее центр в лице „Я“, <.. > глубина моего я в нем соучаствует и служит его органом и вестником» [66].
Совесть, по выражению С. Н. Булгакова [67], — внутренний свет, в котором совершается различение добра и зла в человеке, исходящий от Источника светов. «В совести своей, необманной и нелицеприятной, столь загадочно свободной от естественного человеческого себялюбия, человек ощущает, что некто совесть, соведает вместе с ним его дела, творит суд свой, всегда его видит» [68]. Е. Н. Трубецкой писал, что человеку присуща совесть как весть о безусловном, совесть — суд истины обо всем переживаемом и о должном в действиях человека [69].
Мучения совести болезненны: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста» [70]. Без такой боли нет изменения, нет отвращения от совершенного зла. Дело в том, как человек обращается с этой болью. Он может враждовать с голосом совести и вытеснять такую боль. Но это делает человека врагом самому себе, так происходит отчуждение от опыта собственной жизни, от правды собственных чувств. Человек не слышит своего сердца, он игнорирует свои наиболее глубокие, подлинные, аутентичные, как сказал бы психолог, чувства, тогда, когда он вытесняет свою совесть. Так мать может отказываться от малыша вопреки всей своей природе, вытесняя и материнское чувство, и привязанность к ребенку, полагая для себя более важным что-то совершенно иное. Ее сердце кричит о заблуждении, но она не слышит, полагая, что делает правильный выбор, уверяет себя и окружающих в верности своего свободного решения.
Приведем следующий пример из психологической практики. Женщина приняла решение отказаться от новорожденного: «Не знаю, как объяснить.
Давно уже приняла решение, собиралась сделать аборт, но затянула, и врачи отказались делать. Сказали, что нужна веская причина. А какая причина еще нужна? Достаточно того, что я не хочу этого ребенка». По словам собеседницы, семья вполне обеспеченная, муж «зарабатывает прилично, не пьет». У них уже есть ребенок, и второго они сейчас не хотят. Наша героиня не работает, «дома много дел: уборка, стирка, на кухне все блестит, ребенок много времени отнимает (читаем, пишем, считаем). Вечером приходят гости, кроссворды вместе отгадываем, разговариваем. У всех по одному ребенку. Мы не видим необходимости впадать в нищету». — Консультант переспрашивает: «В нищету?» — «Нет, конечно, но, в первую очередь, нет желания еще иметь детей. Мне кажется, я буду чувствовать, что первого ущемляю». По словам собеседницы, «денег ей всегда мало, чем больше их появляется, тем больше нужно». Она стремится улучшить свой быт: «Хочется иметь побольше всякого барахла, и чтобы всё было новое…»
