Евгений Голомолзин - Грани нового мира
Жили в «Птичьем доме» и две сороки, причем одна из них, Кеша была страсть какая разговорчивая. Спросишь ее: «Кеша дурак?» А она разумно отвечает: «Кеша — хороший! Кеша — кра–са–а–вчик!». Бывает, правда, и самокритична — отвечает: «Дурак, дурак!» и заливается смачным заливистым женским смехом.
«Смеялась Кеша, совсем уже по–человечьи и частенько пугала этим соседей, — рассказывает Степанов. — Бывало, поздно вечером залетит к ним в форточку, сядет тихонько, да как захохочет! Соседи в обморок падали. Я никогда не слышал, чтобы попугай так хорошо человеку подражал, как сорока.
А еще любила шутки с телефоном. Подойдет к аппарату и показывает, что давай, мол, позвоним. Я набираю номер кого–нибудь из друзей, даю трубку Кеше, а она на чистом русском языке говорит: «Здравствуйте, товарищи!» Никто не верил, что это сорока, а не человек».
Кеша прожила в «Птичьем доме» 14 лет и умерла от старости.
Есть в птичьем хозяйстве Семенова и настоящий орел. Появился он в семье достаточно странно. Как–то на работу позвонил сын и сказал, что пришли люди, которые предлагают огромного орла. За орла они хотят бутылку. «Так отдай им быстренько», — распорядился Николай Алексеевич.
Едва вернувшись со срочного вызова в деревню Лопатино, Степанов бегом побежал домой. Там его ждал богатырских размеров гость с размахом крыльев чуть более двух метров. Правда, был он подранен и не мог летать. Дело было осенью, и всю зиму орла пришлось выхаживать. Зато по весне он уже гордо устраивался на заборе и охранял вверенную ему территорию. Правда, не подпускал к себе даже самого Степанова.
По периметру двора дома Степанова располагаются многоэтажные клетки и вольеры. Создается впечатление, что попадаешь в самый настоящий зоосад. Кто здесь, только не жил, залечивая раны, и восстанавливая силы: совы, голуби, овсянки, коноплянки, снегири, чижи, щеглы, дубоносы, канарейки… Однажды в «Птичьем доме» одновременно жило 12 певчих птиц. Они садились на куст смородины и устраивали настоящий концерт.
«Я не только птиц, всех животных люблю, — сказал в заключение Степанов. — У меня жили кролики, нутрии, хорьки, песцы, лисы… Всем внимание и ласка нужна, а уж людям — тем более».
ИВАН–ЧАЙНЫХ ДЕЛ МАСТЕР
Живет в Москве замечательный человек Александр Федорович Грачев. Замечателен он тем, что задумал небывалое — возродить в России чайную церемонию, о которой все мы уже давным–давно позабыли. Оказывается, не только Китай славился и славится своими чайными домиками и удивительной процедурой чаепития, о которых даже в школьных учебниках написано, но и в России существовало нечто подобное. Правда, чай был тогда истинно русский — иван–чай.
«В свое время Великобритания, имея Индию в качестве колонии, закупала в России огромные партии иван–чая, — рассказывает Александр Федорович. — А в Пруссию и Францию он шел контрабандой. Россия имела огромные плантации настоящего русского чая, который составлял значительную часть экспорта. Существует около 300 сортов такого чая».
И это не просто слова. Хозяин заваривает чай, насыпая его из красивого березового туеска, на котором витиеватыми буквами значится: «Иван–чай». По комнате тут же распространяется необычный аромат.
«Иван–чай успокаивает, снимает усталость, восстанавливает силы, облегчает похмелье, — поясняет Александр Федорович. — Его можно пить в горячем и холодном виде, настой хранить в холодильнике. Но это не самое главное. Самое главное, что иван–чай может оказать огромную роль в духовном единении России». Вот те раз! Я чуть со стула не упал. Каким же образом?
«Возрождением культуры совместных чаепитий, созданием Домов настоящего русского чая, — спокойно поясняет хозяин. — Русская душа широка и размашиста, как и наши просторы. Гулять — так гулять, пить — так пить. Вот и пьем все подряд, а потом мучаемся похмельем. Что мы сейчас имеем? Рестораны, кафе, рюмочные, а за рюмкой чаще в голову дурные мысли лезут. Иное дело за чашкой чая, да выпитой в атмосфере благожелательности и понимания, которые мы специальными способами создадим. В такой атмосфере дело до ссоры и неприязни никогда не дойдет, и все дела будут решаться по–доброму, в мире и согласии. А это и есть путь к духовному единению. Кстати, в одной из песен Бориса Гребенщикова есть слова: «Когда цветет иван–чай, с неба на землю сходит тишина, и в душе воцаряется покой».
А теперь представим, что такой Дом не один, а много. Да не в одном городе, а во многих городах и селениях. И потянут они за собой атмосферу доброжелательности, снизится агрессивность. В таких Домах даже идеи будут зачинаться в трезвом состоянии, что очень важно для здоровья общества.
Все мы жертвы возрастающего переутомления, нам трудно расслабиться, наши напряженные нервы постоянно на взводе. Застряв в ежедневной и ежечасной суете, мы разучились жить полноценной жизнью. Вы не поверите, но чайные церемонии позволяют вспомнить о спокойном превосходстве духа над обстоятельствами, посмотреть на собственную жизнь другими глазами. А это — переворот в мировоззрении.
Под крышей такого Дома будет также работать издательско–просветительский центр, ремесленные мастерские, концертный зал с оригинальной программой. Но и это еще не все».
Александр Федорович неторопливо разливает чай. Я ловлю себя на мысли, что пробую этот напиток впервые, хотя, множество раз, видел буйные красочные заросли иван–чая в лесу. Да, традиционно мы не видим богатств, которые лежат у нас под ногами, все норовим за кордон, куда подальше, заглянуть.
«Иван–чай позволяет и многие практические вещи создавать, — продолжает Александр Федорович. — Есть идея создания «партии любителей настоящего русского чая». Это принципиально новая политика. Можно организовать детские лагеря по сбору и переработке иван–чая, где дети смогут не только отдохнуть, активно погружаясь в природу, но и заработать. Можно восстановить экспорт иван–чая, получая от этого немалые средства.
Кстати, и нами проделана большая работа. Налажено производство иван–чая. Прошли чайные вечера в доме Медика, доме Актера, доме Литератора, доме Молодежи, мы участвовали в праздниках в Колонном зале дома Союзов, Кремлевского Дворца Съездов, были приглашены в Кострому на празднование 380–летия Дома Романовых. Барк «Крузенштерн» брал иван–чай на борт, в кругосветную регату; Федор Конюхов последние три года не расстается с иван–чаем в своих легендарных путешествиях. Но все это делается небольшой группой энтузиастов. Мы приглашаем настоящего партнера, умеющего видеть на 5–6 шагов вперед».
Вот так, выходит, что большие дела можно начинать с самого малого — с чашки хорошего чая и доброго слова. А это доступно каждому из нас.
БАЛЛАДА О ГРАММОФОНЕ
Для меня граммофон — это живое существо, имеющее душу и свою собственную историю, — утверждает заслуженный артист цирка, член международного клуба «Граммофон» в Штутгарте, владелец уникальной коллекции граммофонов и фонографов Владимир Игнатьевич Дерябкин.
Небольшая мастерская на Крюковом канале, что в Санкт–Петербурге, до потолка заставлена граммофонными ящиками и трубами, надетыми одна на другую. Все вокруг — от массивных деревянных шкафов до ажурного металлического подстаканника на трехногом столике — несет на себе отпечаток времени. Ощущение такое, будто попал в конец прошлого века — глаз безуспешно пытается найти хотя бы одну современную вещь, и лишь звуки проезжающих автомобилей за окном возвращают к действительности.
Сам Владимир Игнатьевич — чистокровный донской казак из станицы Каменская. «Я — казак по породе и без подмесов», — как он говорит сам а себе. И потому не зря, наверное, его коллекция получила начало в его родных краях.
«Коллекция моя началась в 1972 году, — рассказывает Владимир Игнатьевич. — В тот год цирк гастролировал в Краснодаре. По профессии я — клоун–дрессировщик. И вот понадобился мне в номер граммофон. А в тех краях есть такая особенность — в субботу и воскресенье люди открывают парадные двери и выставляют на продажу старые вещи.
Пошел я как–то в такой субботний денек по городу. Улицы там солнечные, красивые, дома одноэтажные. И возле одного домика–куренька разговорился с дедом. «Да, — говорит он. — Есть у меня старый граммофон — в сарае валяется». Так и появился у меня первый ящик с трубой.
Пришел с ним в цирк. Все сбежались, рассматривают невиданный аппарат. Бабуся–билетерша и говорит: «А у меня тоже граммофон есть». «Ну что ж, поехали». И стало у меня два граммофона. А потом мне попалась книга, в которой было написано, что если бы собрать коллекцию всех граммофонов, выпущенных в мире, то это была бы потрясающей красоты коллекция. И так мне эти строчки в душу запали, что увез я тогда из Краснодара пять граммофонов, и собираю их по всему миру, и по сей день. Сейчас, у меня их около двухсот».
