Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы - Джулиет Митчелл
Аналогия с патриархатом – слабое, но актуальное сравнение. Окин (Okin, 1989), Терборн (Therborn, 2002) и многие другие утверждают, что «патриархат» является универсальным. Если это так, то его нельзя использовать в качестве переменной, так что же нам с ним делать? Как универсальная категория он не представляет особого интереса с аналитической точки зрения. Однако, если мы считаем, что «гендер» является категорией анализа, то должны быть сформулированы условия для его применения. Я полагаю, что так же, как бинарность – не единственный способ мышления, так и сам по себе патриархат – не единственный способ господства мужчин. В рамках мужского доминирования – самого по себе «универсального» – существуют различные типы патриархального и непатриархального, но все же доминирующего мужского правления.
Феминизм второй волны также принял, развил и популяризировал термин «угнетение», позаимствовав его главным образом у борьбы против колониализма и расизма; угнетение рассматривалось как общая категория, в которой «эксплуатация» была особой подкатегорией, связанной с захватом прибавочной стоимости, произведенной за счет труда другого. Постмодернизм критиковал понятие угнетения. Тем не менее я считаю, что у этого термина все еще есть пространство для применения в качестве оборотной стороны доминирования. Я полагаю, что угнетение женщин и доминирование мужчин – это два аспекта универсальности, которые гендерный анализ должен включить в поле своего рассмотрения. Это вовсе не означает, что они универсально присутствуют везде и всегда проявляются в каждом отдельном случае. Совсем наоборот. С аналитической точки зрения они тоже неинтересны как таковые; именно их переменные и изменяющиеся отношения должны быть объектом исследования6.
Тем не менее, предлагая разграничивать «гендер» и «половые различия» на оси нерепродуктивного и репродуктивного, я предлагаю подкатегорию общих терминов: женское угнетение/мужское доминирование. По отношению к размножению мужчины и женщины психически поляризованы (половые различия); они рассматриваются в бинарных терминах, которые натурализуются как два родителя. В нерепродуктивных отношениях термин «гендер» не является бинарным. Гендер – не бинарная конструкция. Другими словами, половые различия являются признаком полярности, а гендер является континуумом, который в своем крайнем значении может указывать на исчезновение или начало исчезновения этих терминов.
Половые различия в классической психоаналитической теории, вновь подчеркнутые Лаканом, устанавливаются вместе с травматическим подчинением мальчика и девочки кастрационному комплексу («закон отца»). Я добавлю, что есть также подчинение болезненному осознанию того, что дети не могут иметь или рожать детей (моя гипотеза о «законе матери»). Независимо от того, является ли последнее травмой или нет, это, безусловно, накладывает ограничение на всемогущество. Ребенок должен преодолеть тот факт, что, будучи ребенком, он бесплоден, и ему не разрешается продолжать воображать иное. «Половые различия» – это культурно обусловленное представление о двух «противоположных» полах в целях размножения. Каждый будет подвержен этой дифференциации или должен будет найти способ избежать или отрицать ее. Именно травма провоцирует на сопротивление: никто не хочет знать, что он или она «неполны»; таково, однако, состояние человеческой психики. Двойной аспект эдипова комплекса, когда ребенок подобен матери и подобен отцу, но в то же время, будучи ребенком, занимает иное положение по сравнению с ними, означает, что сексуальное влечение каждого человека подвержено фантазиям о деторождении, каждый человек является психически «репродуктивным» независимо от своего выбора, отрицания или вытеснения.
Эти травмы или монументальные ограничения являются намеками на неизбежность смерти, и переживание штормов, которые они вызывают, имеет важное значение для становления социальным существом.
Однако решающим ударом по уникальному субъекту является присутствие другого, представленного уже существующим или будущим сиблингом, у которого, по крайней мере, та же мать и материнская линия. Ребенок хочет контролировать все аспекты этой опасной ситуации. Недавно я услышала фразу четырехлетней девочки, которую она произнесла, когда ей сказали, что сестра, которую она с нетерпением ждет, может оказаться братом: «Я не буду иметь брата, если я не хочу его». У каждого есть потенциальные братья и сестры – родители, которые зачали одного ребенка в прошлом, в будущем могут зачать других: единственный ребенок не более уникален в своей человечности, чем сын вождя, у которого было более ста братьев и сестер благодаря полигинному отцу (Goody, 2002), или ребенок королевы Виктории, матери девяти детей.
После 30 лет активных кампаний и дискуссий Бразилия в январе 2003 года приняла закон о равенстве полов: женщины имеют такие же гражданские права, что и мужчины; мужчина как «глава семьи» был упразднен. Во Франции движение за достижение полного паритета имеет определенные успехи в продвижении буквального значения условного равенства: женщины и мужчины должны быть представлены одинаково, каждый гражданин должен иметь равные с другими права. В то же время Бразилия учредила сотню управляемых женщинами полицейских участков для обеспечения соблюдения права женщин на равное уважение: не должно быть изнасилований, побоев и инцестов. Законодательство указывает на практики, которые требуют исправления, – секс и насилие. Что меняется?
Половая основа гендерных различий процветает в мировой преступной культуре в условиях городской бедности. Но есть некоторые признаки стирания гендерных различий. Лос-Анджелес депортирует членов преступных группировок, а они, в свою очередь, экспортируют американскую идеологию равноправия полов. Пятнадцать-двадцать лет назад сальвадорцы бежали от своих войн как нелегальные иммигранты в Калифорнию. В то время как родители работали уборщиками или строителями, их дети, мальчики и какая-то часть девочек, образовывали уличные банды: грабили, насиловали, убивали – в основном друг друга. Осужденные преступники были депортированы в Сальвадор, страну, которую они покинули, когда были маленькими детьми. Там и девочки, и мальчики образовали преступные шайки, совершающие насильственные преступления. Как и везде, предлагаются два «решения»: тюрьма или религия. Как тюрьма, так и религиозные общины структурно повторяют социальную природу банды, но они помещают банду под контроль внешней власти.
Когда я росла, мы формировали стихийные шайки, и одной из любимых группировок для военных действий была «девочки против мальчиков» или «мальчики против девочек»; в то время это казалось, да и сейчас кажется таким разделением на категории, которое было легче запомнить, чем то, кто был на чьей стороне в тот день. Наше насилие происходило на улице и в школе, но именно школа установила правила: палки не длиннее руки; не бить по голове плотно завязанным футбольным носком, закрученным, как булава. Правила, однако, не могли сравниться с воображением: быть брошенным в специально вырытую яму с высокими вертикальными грязевыми стенами, быть связанным и повешенным на ветке дерева, осмелиться долго оставаться в огне и дыме, который мы разводили в бомбоубежищах в заброшенных домах, куда проникали незаконно. Страшное веселье почти волшебным образом прекратилось в период полового созревания. Посредством адаптации к представлениям об образе тела, к вторичным
