Когда невозможное возможно: Приключения в необычных реальностях - Гроф Станислав
Я был среди тех, кто восхищался терапией слияния Джойс и Полины, поскольку мне было абсолютно ясно, что травмы отсутствия внимания нельзя исцелить с помощью одних лишь терапевтических бесед. Я задал множество вопросов об их неортодоксальном подходе, и, когда они заметили мой неподдельный интерес, они пригласили меня провести некоторое время в Уэлбекской клинике, встретиться с их пациентами и на собственном опыте испробовать их подход. Я испытал глубокое потрясение, когда узнал, как много их пациенты получают от физического контакта, который присутствовал во время сеансов с психоделиками. Мне также стало понятно, что Джойс и Полина сталкиваются с куда меньшим количеством проблем переноса, чем средний фрейдистский аналитик со своим бесконтактным «бесстрастным» подходом.
На Международной конференции по применению ЛСД в психотерапии, проходившей в мае 1965 году в Эмитивилле на Лонг-Айленде, Джойс и Полина показали очаровательный фильм об использовании своей терапии слияния. В разгоревшейся после окончания фильма дискуссии большая часть вопросов вращалась вокруг проблем переноса/контрпереноса, и Полина привела очень интересные и убедительные объяснения тому, почему ее подход в этом вопросе порождает куда как меньше проблем, чем ортодоксальный подход фрейдистов. Она указала на то, что большинство пациентов, проходивших терапию, в младенчестве и детстве испытывали недостаток родительской любви. Холодное отношение фрейдистских аналитиков имеет тенденцию бередить уже имеющиеся эмоциональные травмы, и для части пациентов служат спусковым крючком для отчаянных попыток привлечь к себе внимание и получить удовольствие, которое им так необходимо.
В противоположность этому, по словам Полины, терапия слияния порождает корректирующие переживания путем удовлетворения давних анаклитических желаний. Когда их эмоциональные травмы исцеляются, пациенты осознают, что психотерапевт не является подходящим сексуальным партнером, и вполне способны найти партнера за пределами его кабинета. Полина объяснила, что это аналогично ситуации на раннем этапе развития взаимоотношений пациента. Те люди, к которым в младенчестве и детстве хорошо относились матери, способны эмоционально отделиться от них и перейти к другим, зрелым отношениям. В противоположность этому те люди, которые пережили эмоциональную депривацию, остаются патологически привязанными к матерям и через всю жизнь проносят мольбу о ласке и поиск утешения своих примитивных младенческих потребностей.
Наслушавшись восторженных рассказов пациентов клиники Джойс и Полины на Уэлбек-стрит, я захотел испытать технику слияния, что называется, на собственной шкуре, и мой первый сеанс с Полиной оказался действительно необыкновенным. Хотя мы оба были полностью одеты и разделены одеялом, я пережил глубокую регрессию возраста — до самого раннего младенчества и стал ребенком, прижатым к груди любящей матери, чувствующим контакте ее обнаженным телом. Затем переживания стали более глубокими, и я ощутил себя плодом в материнской утробе, благословенно плавающим в амниотической жидкости. За три с лишним часа (срок, показавшийся мне вечностью) я пережил обе эти ситуации — «хорошую грудь» и «хорошую матку» — одновременно или в альтернативном варианте. Я чувствовал свою связь с матерью посредством двух питающих жидкостей — молока и крови, — которые в этот момент казались священными. Кульминацией переживания стал опыт священного единения скорее с Великой богиней-матерью, чем с матерью человеческой. Излишне говорить, что я считаю эту сессию глубоко исцеляющей.
В 1966 году, во время конференции по ЛСД-психотерапии в Амстердаме, мне представилась возможность поучаствовать во втором, столь же запоминающемся сеансе с Полиной, и снова испытать воздействие терапии слияния. Мы стали друзьями и, время от времени, встречались на конференциях или во время моих визитов в Лондон. В конце 1960-х годов, после смерти Джойс, Полина осталась без ассистента, который присутствовал бы на ее собственных сеансах с психоделиками, и она попросила меня занять место Джойс и стать ее проводником. Тогда я уже жил не в Европе, а, получив стипендию в университете Джона Хопкинса, поселился в Балтиморе. То, что Полина согласилась регулярно пересекать Атлантику, тратя на это немалые суммы денег, а главное, большое количество времени и энергии, отражает ее глубокую веру в значимость сеансов с применением психоделиков. С одним из этих сеансов связан один из самых замечательных случаев проявления синхронии в моей собственной жизни.
Где-то между четырьмя и пятью часами утра в тот день, когда должен был начаться сеанс с Полиной, я проснулся оттого, что мне приснился очень тревожный сон. Я оказался в мрачном замке, а возможно, даже средневековом городе. Там царила атмосфера тревоги и хаоса, множество людей металось по темным коридорам со свечами в руках. Взволнованные и несчастные голоса кричали: «Королева… королева… королева умирает!» Я был одним из тех, кто в панике метался по замку. После захватывающей дух гонки по плохо освещенным коридорам я оказался в комнате, где старая женщина — явно королева — лежала на огромной кровати под богато украшенным балдахином. Ее лицо было искажено агонией, она задыхалась, и минуты ее явно были сочтены. Я смотрел на нее в отчаянии, переполненный сильными эмоциями, — я знал, что умирающая женщина является моей матерью.
Я проснулся рано утром, полный тревоги и мрачных предчувствий. Кроме того, я был совершенно уверен, что этот сон имеет самое прямое отношение к сессии с Полиной, которую я собирался провести, и мне очень не хотелось ее проводить, что было для меня очень странно — никогда прежде со мной ничего подобного не случалось. Это настроение резко контрастировало с тем энтузиазмом, с которым я прежде относился к сеансам с применением психоделиков. Я лежал в постели, припоминая сон и пытаясь понять те жуткие ощущения, которые испытывал. По мере того как за окном светало и солнечные лучи стали проникать в комнату, эти ощущения начали таять и, наконец, исчезли совсем. Я почувствовал себя более уверенно, в том числе и в отношении той сессии с психоделиками, которую собирался проводить.
В первые несколько часов сессии ничего экстраординарного не происходило, то есть ничего такого, чего бы я не видел раньше и чем бы эта сессия отличалась от всех остальных. Естественно, приняв достаточно большую дозу ЛСД, Полина испытывала очень глубокие переживания. Некоторые из них касались воспоминаний об особенно эмоционально наполненных моментах ее младенчества и детства, другие имели отношение к трудностям ее появления на свет, а несколько являлись трансперсональными элементами из области коллективного бессознательного. Сессия длилась уже примерно пять часов, когда Полина столкнулась с воспоминаниями из своего детства — тогда она присутствовала на королевском параде. Она начала напевать английский гимн: «Боже, спаси нашу добрую королеву, многие лета нашей славной королеве, Боже, спаси королеву.
По мере того как она пела, она становилась все более и более встревоженной. «О Боже, Стен, я пою «Боже, храни королеву», но, когда я была маленькой, у нас правил король, а не королева, но тогда почему я пою «Боже, храни королеву»?». В эту минуту ее лицевые мускулы внезапно напряглись, словно в агонии, которая напомнила мне лицо умирающей королевы из моего сна. «Стен, это больше не имеет отношения к моему детству», — продолжала она, явно расстроенная и испуганная. Каждый глоток воздуха давался ей с трудом. — Это я — королева, и я умираю». К этому времени я уже не раз наблюдал людей, переживавших свою собственную смерть во время сессий с применением психоделиков, и я мог не бояться за физическое состояние Полины. Однако я был поражен тем, что Полина воплотила мой сон, приснившийся мне прошлой ночью, и в точности изобразила умирающую королеву, которая была ярким персонажем этого сна.
Сессия Полины закончилась вполне благополучно — за смертью в образе королевы последовало возрождение, и «остаточный галлюциногенный эффект» длился несколько дней. Полина считала, что этот эпизод был взят из коллективного бессознательного, а возможно, и из ее собственных «кармических записей», к которым она подключилась благодаря привитому ей еще в детстве преклонению перед всем, что касается королевской семьи, и привычке носить дорогие и экстравагантные платья и украшения, хотя я так и не смог найти объяснения своему странному сну-предчувствию. Время от времени я вспоминал об этом экстраординарном совпадении, пытаясь понять его происхождение и значение. Я думал, не обязан ли я этим той странной связи, возникшей между нами во время тех двух моих сессий терапии слияния с применением психоделиков, которые проводила Полина и во время которых я пережил ощущения плода в «добром чреве» и младенца у «доброй груди».
