Анжела Варданян - Этюды по детскому психоанализу
Игра прерывается неожиданно. Ника кладет в руки матери кубики и поворачивается к малышу, направляющемуся к лестнице. Начинается новый акт. Теперь она на виду у всех учит мальчика подниматься по лестнице.
Растерянная мать с кубиками от недостроенного домика в руках зовет дочь закончить работу. Начинает ее уговаривать настойчиво-ласково.
Девочка делает вид, что не видит и не слышит ее. Мать подходит к ней и продолжает уговаривать, просит ее вернуться и убрать кубики. Дочь неумолима, «помогает» мальчику, поднимается с ним по лестнице. Ничего не видит и не слышит. Вновь воспроизводится сцена «мучительница-просительница». Интересно, какова будет развязка на этот раз? Страсти, кажется, начинают разгораться. Дочь торжествует на вершине замка. Мать у подножия безуспешно умоляет ее. Тут не выдерживает принимающая Нелли и обрушивает на Нику строгое:
– Ты что, Ника, не слышишь маму?
Не отвечая Нелли, девочка, не глядя на мать, сверху властно роняет:
– Пусть остается, он красивый, пусть постоит.
Мать отходит к недостроенному домику, начинает спокойно (спокойно ли?) его разбирать и укладывать кубики в ящик. Вскоре она вновь обращается к дочке, голос спокойный, без раздражения:
– Ну иди сюда, Ника. Покажи всем, как ты умеешь собирать! (Сработало мгновенно, есть возможность показать всем. Что? «Что ты моя мама, я твоя послушная дочь».)
Ника спускается. Молча идет к матери и начинает с грохотом кидать кубики в ящик. На шум подходят еще два ребенка. Грохот им нравится, а взгляд Ники явно призывает принять участие. Вскоре один из мальчиков активно включается в работу. Этого достаточно, чтобы она с другим ушла к «кювезу».[32] Через несколько минут слышен ее крик, выражающий нетерпимость:
– Мама, убери его сейчас же отсюда. Он совершенно невозможный, выкидывает все шарики! Так же нельзя!
– Ты что, – отвечает мать, – он же маленький, он не понимает.
Ника:
– Тогда пусть не приходит в детский сад.
Я не вмешиваюсь, хотя чувствую на себе растерянный, просительный взгляд матери. Наступает пауза. Мать ждет моего вмешательства. Теперь на меня выжидательно-требовательно смотрит и Ника. Я продолжаю спокойно наблюдать. Вновь не выдерживает принимающая Нелли:
– Здесь все для всех детей, а не только для тебя, – раздается в общем молчании ее звонкий призыв к равенству.
Девочка сама разрешает свой конфликт. Она с достоинством покидает поле «боя». Демонстративно медленно и гордо направляется в велосипедную.
– Ого, – произнесла я. Мать тут же откликнулась:
– Вы тоже заметили? Видно, да, какой у нее характер?
Я:
– А что? Вас это смущает?
Мать присела рядом со мной. Мы молчим, но это молчание – многообещающее, предваряющее откровение. Прерываю его я:
– Она что, ходит в детский сад? Мать:
– Нет, это так она называет «Сад радуги». А вообще я с ней запуталась, уже ничего не понимаю.
Я поддерживаю ее вопросом:
– Да? И как? Мать:
– Например, отдавать ее в детский сад или нет – огромная проблема.
Мое молчаливое участие она воспринимает как поддержку. Паузы помогают ей, видимо, обрести силы для продолжения, вернее, начала серьезного разговора.
– Не знаю, сумеет ли выдержать?.. И вообще, она у меня такая! Вы уже заметили.
Я:
– Да, понимаю.
После продолжительной паузы мать прямо ставит свой вопрос:
– Посоветуйте мне как специалист, как мне поступить правильно.
Я ухожу от ответа, задав новый вопрос:
– А что, вы с ней целый день дома одна?
Женщина начинает отвечать на мои вопросы обстоятельно, со всеми подробностями. Ника ее младшая дочь. Первый ребенок, тоже девочка, старше Ники на девять лет. Между сестрами страшные конфликты. Причем мать уже беспокоит то, что старшая превратилась в капризулю, плачет, «словно ей три года». Периодически женщина подтверждала свою беспомощность все той же фразой: «В общем, не знаю, что делать», – это звучало как констатация факта.
Младшая Ника – эпицентр всех проблем. «Не могу с ней сладить. Делает все, добивается всего, чего хочет. Например, в прошлом году водила ее в „Эрудит“.[33] Ходила с удовольствием, но недолго. Месяца через три отказалась категорически. Любит рисовать. Сначала рисовала на уроках с удовольствием. Но потом отказалась их посещать. Уговорили ее ходить туда же на танцы. Говорят, у нее особые способности. Через два месяца тоже отказалась и тоже наотрез. Не знаю, хорошо ли я поступила: в этом году она сама попросилась в „Эрудит“, но я знала, что это тоже ненадолго, и поэтому я ей сказала, что он закрылся».
Вновь вопросы: «Как быть?», «Что делать?», «Выдержит ли она детский сад?», «Я вас спрашиваю как специалиста».
– Не могу ничего посоветовать, – ответила я и продолжила, – я понимаю, что вам очень трудно, но ваши проблемы, как мне кажется, имеют давнюю и непростую историю. Я ведь ничего не знаю об этом. Я думаю, что ваша жизнь очень изменилась с рождением Ники. Вот что нужно знать, чтобы ответить на ваши вопросы. Что случилось, когда она родилась, что было потом?
– Вы правы, – ответила женщина, – все очень сложно.
В ее последующей речи, очень искренней и слегка отстраненной, словно она говорила не о себе, постоянно перемешивались времена, о прошлом она говорила в настоящем, о настоящем в прошедшем времени. Перечитывая свои записи, я вновь обратила внимание на это смешение времен, где не было будущего времени. Я привожу дословную полную запись нашей беседы, сделанную в тот же день.
Мать:
– Она родилась, и я буквально через месяц разошлась с мужем и вернулась домой к отцу. Мать моя умерла, когда дети еще не родились.
Я:
– А замуж выходили по любви? Мать:
– Тогда было иначе. Теперь он стал другой. Я:
– Появилась другая женщина?
Мать:
– Да! Этого я ему не могу простить! Ни за что! На многое я закрывала глаза. Не любит работать, зарабатывать, думает только о своем желудке, на всех наплевать, лишь бы его не трогали. Семья для него как развлечение, вспоминает, когда хочется поиграть. Один он в их семье такой урод. Все его братья и сестры обожают свои семьи. А этот даже гвоздь забить не может. До сих пор не понимаю, как, а главное – почему я это все терпела? А разводились мы то ли два, то ли три года. Сначала была против старшая дочь. Требовала, чтобы мы были вместе. Я ей пробовала объяснить, не помогло. Наконец, даже предложила уйти с ним, если так его любит. Потом она согласилась. Но дело не приняли, так как Нике не было года. Потом дали год на раздумья. Он не стал ждать, все бросил, уехал. В общем муки. Разводилась без него. Мне-то не надо, но он не звонит, не помнит о своих детях. Не дает денег – ни копейки. Он один такой (урод?). Мне ничего не надо, но дети.
Я:
– Я вас понимаю.
Мать:
– Да вы понимаете, я не меркантильна, но что они знают о своем отце? Я их не настраиваю против него. А эта (Ника) вообще его не видела. Моего отца называет папой.
Я:
– Да? И как? Мать:
– Сначала называла дедой, а теперь только папой.
Я:
– Папой?
Мать:
– Да, только папой!
Я:
– Да. Теперь понятно, почему ваша старшая дочь стала младшей?
Мать:
– Нет. Что вы имеете в виду?
Я:
– То, что вы сказали. Ваш отец, стало быть, называется папой вашей младшей дочери? Значит, вы и Ника сестры?
Оторопелое молчание матери я прерываю вопросом:
– А как вашего отца называет ваша старшая дочь? Мать (шепотом):
– Деда.
Я продолжаю мягко, спокойно, но настойчиво подводить ее своими вопросами к осознанию реальности смешения имен, фактов.
– Как вы думаете, а кем приходится Ника вашей старшей дочери?
Мать словно не слышит меня и смотрит невидящими глазами. Я неспешно повторяю вопрос наоборот и смещаю его акцент:
– Кем ваша старшая дочь приходится Нике, если у вас с Никой может быть общий отец?
Мать еле слышно выдыхает:
– То есть как?
Я не спешу к ней на помощь и отвечаю вопросом:
– То есть если вы и Ника называете папой своего отца, то она становится вашей сестрой и тетей своей старшей сестры? Или иначе старшая дочь превращается в племянницу младшей сестры? А вы? Кто вы в этой цепочке, где ваше место? Младшая или старшая, а может, дочь своей дочери?... Или...
– Что вы имеете в виду? – смущенно перебивает меня мать. Я:
– Если у вас с Никой общий отец, то как вы сами все это назовете или определите?
Я молчу, ожидая ответа. Пауза не угнетает, а, наоборот, успокаивает.
– Да, вы правы, – начала женщина, – я помню, что сначала мне это не понравилось. Значит, это так важно. Я пыталась объяснить своему отцу, что у нее есть папа (слово «свой» опущено ею), но мой отец разозлился: «Я содержу, кормлю, а ты говоришь о каком-то отце!» – и я перестала, замолчала, чтобы не обижать отца.
