Анна Фрейд - Теория и практика детского психоанализа

Формирование суперэго облегчает работу тех, кто занимается воспитанием и обучением ребенка. Ведя вплоть до этого момента борьбу с существом, абсолютно не похожим на них, они теперь имеют своего «лазутчика» во вражеском стане. Воспитатель более взрослого ребенка может рассчитывать на поддержку суперэго, и его усилия объединяются с суперэго против ребенка. Ребенок теперь оказывается против двух авторитетов: трансформировавшейся части своей личности и объекта любви, который существует в реальности. Это послушание, которое мы формируем, и которое воспитатели, помешанные на облегчении своих задач, часто непомерно усиливают, есть именно то, что ведет ребенка к сильному подавлению своих инстинктивных влечений и отсюда — к неврозам.

Механизм, описанный здесь, более чем любой другой влияет на структуру и изменение личности ребенка. Он проходит от любви к объекту к идентификации с этим объектом. Вытекающие отсюда последствия и дальнейшее образование, которое продолжается с помощью вновь сформированного суперэго, очень интересны, но выходят за рамки нашей дискуссии. Ребенок с зачатком или уже достигшим определенного уровня развития суперэго уже не маленький дошкольник; он вступил во второй период детства и прошел от воли родителей или воспитателей через руки других учителей, которые, несомненно, имели более простые задачи. Перед воспитателем маленьких детей стоит наиболее трудная и сложная задача, но и здесь я могу только повторить утешение, которое всегда говорят тем, кто воспитывает малышей, — он также выполняет задание, которое определяет будущее.

10. ДИАГНОСТИКА И ОЦЕНКА ДЕТСКИХ НАРУШЕНИЙ

Когда доктор Уэлдлер предложил мне рассмотреть связь психоаналитических подходов с более широкой проблематикой детских расстройств, я с удовольствием согласилась. К тому времени я уже занималась психоанализом с детьми и их родителями достаточно долго, и мне посчастливилось стать руководителем психоаналитической клиники для детей. По другую сторону Атлантики детские психоаналитические клиники все еще редкость, хотя в работе с детьми психоаналитические принципы и знания применяются довольно часто и там. Как мне кажется, различие между обычной детской психиатрией и тем, что я буду называть собственно аналитической практикой, состоит в том, что здесь при лечении серьезных детских расстройств мы не удовлетворяемся применением методов, предназначенных для более легких расстройств.

Конечно, аналитический подход встречает серьезные трудности. Например, там, где требуется серьезное лечение, аналитику лучше оставаться в стороне. Также мне кажется, аналитик находится в более трудном положении там, где требуется быстро принимать решение, осуществляя диагностику и оценку расстройства — обычно после нескольких интервью, иногда после непродолжительного периода наблюдений, — оценивать природу детских расстройств и выбирать подходящий метод работы. Как аналитикам, нам обычно требуется много времени для сбора материала, и наша оценка расстройства строится на длительном наблюдении за пациентом. Приняв решение изучить ребенка, мы постепенно получаем доступ к его фантазиям, узнаем его отношение к другим членам семьи; мы углубляемся в проблему, доходя до самых ее корней. В этом направлении иногда приходится работать годами, и наш диагноз бывает готов тогда, когда мы уже можем вернуть ребенка родителям. К тому времени его состояние намного лучше, или же он совсем здоров.

Но в детской консультативной клинике диагноз необходимо поставить быстро, поскольку от этого зависит выбор метода лечения: оказывать помощь только матери либо назначать ребенку ежедневное или еженедельное лечение; изменить школьную жизнь ребенка либо, в исключительных случаях, изолировать ребенка от родителей и братьев. Все эти трудные решения должны быть приняты быстро, тогда как у аналитика для своего заключения еще нет достаточного количества информации.

Поэтому мне кажется, что стоит рассмотреть те соображения, которые мы принимали в расчет при постановке диагноза в Хемпстедской клинике. Первое — это возраст ребенка. Существует большая разница между диагностикой нарушений в раннем возрасте (до 5 лет) и у старших детей, в возрасте от 5 до 12-13 лет.

Изолированные симптомы. Может показаться, что диагностика психических расстройств в детском и подростковом возрасте не должна очень сильно отличаться от диагностики расстройств у взрослых. Как известно каждому, кто соприкасался с психиатрией, постановка диагноза взрослого осуществляется достаточно легко и быстро. Я до сих пор помню, как в самом начале своей работы я была на практике в психиатрической клинике в Вене, где мне часто приходилось разговаривать с молодыми врачами, которые быстро пробегали глазами по страницам истории болезни пациентов, поступивших накануне. Они прочитывали лишь некоторые предложения; например, пациентка жаловалась, что соседи все время говорят о ней, — очевидно, это паранойя. Или пациентка жалуется, что она не очень хорошо обращалась с членами своей семьи, — ну, это меланхолия. Я думала, как это замечательно и с нетерпением ждала наступления того времени, когда и я (хоть и не психиатр) приобрету достаточно знаний, чтобы проделывать то же самое в работе с детьми.

Мы знаем, конечно, почему мы — все мы — можем с такой легкостью поставить диагноз типичного расстройства у взрослого. Когда обнаруживается специфический симптом, у нас есть право ожидать, что он является частью определенного синдрома, и очень редко случается, когда ожидания такого рода не оправдываются. Это первое различие между детьми и взрослыми в диагностике и оценке, потому что в случае детских расстройств определенный симптом не обязательно свидетельствует об определенном неврозе или целостном синдроме. Вот несколько примеров из моей практики.

Один случай мне сообщила мать маленькой девочки. Ее дочь не могла уснуть до тех пор, пока тапочки не были поставлены аккуратно в линию перед кроватью. Это часть так называемого вечернего ритуала, который можно было бы попытаться описать как невроз навязчивых состояний. Но такой диагноз был бы ошибочным. Эта девочка действительно была крайне дезорганизована, беспокойна, неконтролируемо подвижна; нарушения наблюдались у нее во всех сферах, но среди них больше не было ни одного симптома навязчивости.

Однажды я лечила мальчика-истерика, который страдал от навязчивого счета, — это симптом, также относящийся к сфере неврозов навязчивых состояний, но он у него занимал место между фобическим и истерическим расстройствами.

Я помню еще одного ребенка, у которого основным диагнозом был невроз навязчивых состояний, но при этом он имел полный набор психосоматических и истерических симптомов.

Все это показывает, что детские симптомы изолированы; симптомы одного вида появляются на фоне невротических расстройств другого вида. Специалисту не всегда легко оценить, насколько значимы эти симптомы. Он должен задать себе вопрос: является ли частный симптом указанием на развитие невроза навязчивых состояний, где тревога и истерические симптомы присутствуют с более раннего возраста, или он действительно имеет дело с истерическим расстройством, которое сформировалось на анально-садистической стадии развития. Мне кажется, что изоляция симптомов, эта смесь расстройств, требует к себе более пристального внимания. Недооценкой этого момента и объясняются наши трудности в постановке диагноза.

Существует и другая трудность. То, каким симптом предстает перед наблюдателем и открывается в диагностическом интервью, редко дает психиатру или аналитику ключ к стоящему за ним расстройству. Два диаметрально противоположных симптома могут иметь в основе одно внутреннее нарушение, и наоборот, симптомы, которые на первый взгляд кажутся очень похожими, могут быть вызваны совершенно разными причинами. Вот несколько примеров.

Мы обнаружили у делинквентных детей одинаковые симптомы, такие, как, например, воровство, связанное с недостатком развития эго и суперэго или отсутствием в раннем детстве активной фигуры отца. Это означает, что в построении личности есть моральный дефект, обусловленный недостатками социального окружения, особенно отсутствием влияния полноценного воспитания. Однако мы обнаружили точно такое же расстройство в совершенно другой истории: фигура отца здесь присутствует, и его влияние огромно, идентификация с ним и формирующееся в результате суперэго очень сильны, и ребенок находится в противостоянии этому давлению извне и изнутри. Это означает, что один и тот же делинквентный симптом может быть результатом как аморальности, так и чрезмерного давления моральных норм.