Психопатология обыденной жизни. О сновидении - Зигмунд Фрейд
Далее: я замечаю, что события сновидения воспроизводят небольшую сцену между мною и моей женой еще до женитьбы, во времена ухаживания. Нежное пожатие руки под скатертью послужило ответом на мое письмо с серьезным предложением. Но в сновидении жену заместила чужая мне госпожа Э. Л.
Эта дама – дочь одного господина, которому я когда-то задолжал. Здесь очевидно обнаруживается неожиданная связь между элементами сновидения и приходящими мне в голову мыслями. Если следовать за цепочкой ассоциаций, которые вытекают из какого-либо элемента содержания сновидения, можно быстро прийти к другому его элементу. Мысли, приходящие на ум по поводу сновидения, восстанавливают те связи, которые в самом сновидении не видны.
Когда кто-либо рассчитывает, что другие станут заботиться о нем без всякой пользы для себя, в ответ может услышать иронический вопрос: «Ты хочешь получить это просто за красивые глаза?» С этой точки зрения слова г-жи Э. Л. в сновидении – «У вас такие красивые глаза» – означают не что иное, как «Люди вам всегда оказывали услуги; вы получали все даром». Конечно, в действительности всегда было наоборот: за все то хорошее, что мне делали другие, я платил дорого; но, по-видимому, на меня все-таки произвело впечатление то обстоятельство, что мне вчера даром досталась коляска, в которой мой друг отвез меня домой.
Кроме этого, приятель, у которого мы вчера были в гостях, часто заставлял меня оставаться перед ним в долгу; лишь недавно я не воспользовался случаем отплатить ему. Между прочим, у него имеется единственный подарок от меня – античная чаша с нарисованными по краям ее глазами (occhiale[240]) для защиты от «дурного глаза». А сам этот приятель – глазной врач; тем вечером я расспрашивал его о пациентке, которую направил к нему для подбора очков.
Теперь я понимаю, что почти все отрывки сновидения приведены в новую связь. Однако вполне естественным было бы уточнить, почему в сновидении на столе присутствует именно шпинат? Дело в том, что шпинат напоминает мне маленькую сцену, происшедшую недавно за нашим семейным столом, когда мой ребенок – как раз тот, у которого действительно красивые глаза, – отказывался есть шпинат. В детстве я точно так же вел себя: шпинат долгое время был мне противен, пока мой вкус не изменился и зелень эта не сделалась моим любимым блюдом; воспоминание о последнем сближает, следовательно, мои вкусы в детстве с вкусами моего ребенка. «Радуйся, что тебя кормят шпинатом, – сказала мать маленькому гурману, – есть дети, которые были бы очень рады такому кушанью». Это течение мыслей напоминает мне об обязанностях родителей по отношению к детям, и в этой связи вышеприведенные слова Гете приобретают новый смысл[241].
Здесь я остановлюсь, чтобы рассмотреть полученные до сих пор результаты анализа сновидения. Следуя за ассоциациями, что возникают непосредственно за отдельными, вырванными из общей связи элементами сновидения, я пришел к ряду мыслей и воспоминаний, которые предъявили мне значимые переживания моей душевной жизни. Этот добытый посредством анализа сновидения материал находится в тесной связи с содержанием сновидения, причем эта связь такова, что сознательно я никогда не смог бы получить этот новый материал из самого содержания сновидения. Сновидение не сопровождалось никакими эмоциями, было бессвязным и непонятным; но, когда всплыли скрытые в сновидении мысли, я испытал сильные, вполне оправданные чувства. Мысли сами соединяются в логически связанные цепочки, главными среди которых сделались некоторые представления; в нашем примере такими представлениями, отсутствующими в самом сне, являются противоположности «своекорыстное – бескорыстное» и «быть должным – делать даром». В этой полученной из анализа ткани я мог бы крепче стянуть нити и показать, что последние сходятся в одном общем узле; но соображения не научного, а частного характера не позволяют мне выполнить эту работу публично: дело в том, что тогда пришлось бы поведать многое из того, что должно оставаться тайной, поскольку при анализе сновидения я выяснил факты, в которых неохотно признался самому себе. Но почему в таком случае я не изберу для анализа другое сновидение, чтобы новый анализ мог скорее убедить в точности смысла и правильности толкования полученного материала? На это можно ответить, что каждое сновидение, которым я займусь, неизбежно приведет меня к тем же несколько предосудительным фактам и побудит к сходному умалчиванию. Этого затруднения я не избежал бы и в том случае, если бы стал анализировать сновидение другого человека; разве только обстоятельства позволили бы отбросить всякие умалчивания без вреда для доверившегося мне пациента.
Уже теперь что-то подсказывает мне, что сновидение является как бы подменой того богатого чувствами и содержанием хода мыслей, к которому мы пришли после анализа. Еще неведома природа процесса, посредством которого из этих мыслей возникло сновидение, но я вижу, что неправильно считать это сновидение чисто телесным, психически незначимым явлением, возникшим будто бы благодаря изолированной активности отдельных групп клеток в спящем мозге.
Кроме того, я замечаю также следующее: во‑первых, содержание сновидения гораздо короче тех мыслей, заместителем которых оно мне кажется; во‑вторых, анализ выявил в качестве побудительной причины сновидения ничтожный случай, имевший место накануне вечером.
Конечно, не следовало бы делать столь далеко идущих выводов, будь в моем распоряжении анализ единственного сновидения; но опыт показал мне, что, следуя без критики за ассоциациями, я при анализе любого сновидения прихожу к такому же ряду мыслей, где звенья сна взаимосвязываются в рациональной и внятной манере, а потому можно благополучно отринуть то опасение, что обнаруженная при первом анализе связь может оказаться случайным совпадением. Думаю, что теперь я вправе выдвинуть новую терминологию, которая прояснит сделанное открытие. Дабы противопоставить сновидение, каким оно вспоминается мне, полученному при анализе материалу, я буду называть первое явным содержанием сновидения, а материал – пока без дальнейшего уточнения – скрытым содержанием сновидения. Далее предстоит разрешить две новые задачи, прежде не возникавшие: установить – 1) каков тот психический процесс, который превратил скрытое содержание сновидения в явное, знакомое мне по оставленному в памяти следу; 2) каков тот или те мотивы, которые обусловили такое превращение? Процесс переработки скрытого содержания сновидения в явное я буду называть работой сновидения; противоположная
