Карл Юнг - Очерки по психологии бессознательного (сборник)
Чем же воображение заслужило столь дурную репутацию? Его репутация возникла прежде всего по ошибке, потому что его проявления принимались буквально. А этого делать нельзя. Если фантазии воспринимать конкретно, то они никакой ценности не имеют. Если придавать им фрейдовский семантический смысл, то они интересны с научной точки зрения. Если же мы будем толковать фантазии герменевтически, как аутентичные символы, то они, несомненно, помогут нам внести гармонию в нашу жизнь и согласовать ее с нашими внутренними запросами.
Ведь символ не есть внешний признак чего-то общеизвестного, хотя и скрытого[189]. Смысл символа заключается в его попытке разъяснить путем аналогии то, что еще кроется в области неизвестного, в области становления. Таким образом, воображение путем более или менее удачной аналогии показывает нам образно и наглядно то, что становится, но что еще не стало конкретным. Мы уничтожим настоящую ценность символа, если будем доводить его путем анализа до чего-то общеизвестного; герменевтическое же толкование отвечает и его ценности, и его смыслу.
Сущность герменевтики – науки, которая в былые времена пользовалась большим уважением, – заключается в том, что на предъявленную символом аналогию нанизывают еще целый ряд других аналогий, прежде всего субъективных, таких, какие пациенту непосредственно приходят на ум; затем – объективных аналогий, которые аналитик черпает из сокровищницы приобретенных им знаний. Таким образом, первоначальный символ расширяется и обогащается; перед нами развертывается картина, в высшей степени сложная, многогранная и многообразная, из которой ярче выступают некоторые – индивидуальные и коллективные – линии психологического развития. Нет в мире такой науки, которая была бы способной подтвердить «правильность» этих линий; рационализм мог бы даже доказать именно их неправильность. Но такие линии имеют большое значение и доказывают это несомненной ценностью для жизни. В практическом отношении важно, чтобы люди жили, и безразлично, «правильны» ли принципы их жизни и доказуемы ли они рациональным путем.
[Эта точка зрения покажется единственно приемлемой для человека нашего времени, который думает и чувствует в рамках научного мышления, но дело выглядит гораздо сложней, если мы вступаем в контакт с так называемыми образованными людьми. Для них наука не выступает в качестве интеллектуального императива, порой выходящего за границы их собственного разума, а является, прежде всего, средством подтверждения своих внутренних переживаний, обеспечивающих их общей уверенностью в правильности избранной позиции и оценки. Всех, кого волнуют вопросы психологии, не должен вводить в заблуждение тот факт, что, помимо незначительного числа людей, преклоняющихся перед научными принципами и технологиями, существует и масса сторонников совершенно иных взглядов и подходов. Вполне в согласии с духом сегодняшнего дня подобная позиция представлена в одной энциклопедической статье по астрологии, где говорится: «Одним из ее последних приверженцев был И. У. Пфафф, чьи работы “Астрология” (Bamberg, 1816) и “Der Stern der Drei Weisen” (1821) следует полагать странным анахронизмом. Хотя и сегодня астрология все еще высоко ценится на Востоке, особенно в Персии, Индии и Китае». Надо быть совершенно слепым, чтобы написать такое сегодня. Правда состоит в том, что астрология расцветает сегодня, как никогда прежде. Астрологические библиотеки пользуются огромной популярностью, а магазины продают книг по астрологии гораздо больше, нежели научной литературы. Число европейцев и американцев, пользующихся услугами астрологов, составляющих для них гороскопы, исчисляется сотнями тысяч, если не миллионами. Астрология – процветающая индустрия. Однако энциклопедия обращает нас к XVII в., к «поэту Дрейдену (умер в 1701 г.), который составлял гороскопы для своих детей». Христианская Наука также заполонила Европу и Америку. Тысячи и тысячи людей по обе стороны Атлантики стоят под знаменами теософии и антропософии, и любому, кто верит, что розенкрейцеры не более, чем полузабытое прошлое, следует открыть свои глаза пошире, дабы увидеть их еще более живыми, чем прежде. Народная магия и тайное знание никогда не умирали. Не следует воображать, что только темные народные массы способны на всякого рода заблуждения. Как мы знаем, и на вершине социальной лестницы можно встретить проводников и сторонников этого другого подхода.]
[Любой, кто интересуется реальной психологией человека, должен с этим согласиться. Если такой высокий процент населения переживает ненасытную потребность в подобном противоположении научному духу, то можно быть уверенным, что коллективное психическое у каждого индивида – будь он ученым или нет – содержит в себе это психологическое требование в равной степени. Определенный вид «научного» скептицизма и критики в наше время есть не что иное, как неуместная компенсация мощных и глубоко укорененных суеверий и заблуждений коллективного психического. Из своего опыта мы видим, что крайне критические умы полностью уступают этому требованию коллективного психического, либо напрямую, либо косвенно, делая фетиш из своей отдельно взятой научной теории.][190]
Само собой разумеется, что мне станут возражать и, следуя духу научного суеверия, заговорят о внушении. Давно было бы пора понять, что внушению поддаются только тогда, когда оно приемлемо и приходится по душе тому, кому что-либо внушают. Только такое внушение и существует. Иначе лечение неврозов было бы очень просто: достаточно было бы внушить больному, что он здоров. Такая лженаучная болтовня о внушении основана на бессознательном суеверии, будто внушение как таковое фактически обладает самопорождающей магической силой. В действительности же всякое внушение бессильно, если субъект в душе своей заранее не расположен поддаться ему.
Изучение фантазии при герменевтическом методе лечения приводит нас к синтезу индивидуального и коллективного психического; для практического же разрешения этого вопроса необходимо еще одно условие. Дело в том, что невротик и по регрессивному характеру своему, и по привычке, приобретенной во время болезни, не способен относиться серьезно ни к себе самому, ни к внешнему миру; он всегда надеется и ожидает, что излечит его тот или другой врач, тот или другой метод лечения, какие-нибудь внешние обстоятельства, одним словом, что-то независимое от его собственного участия. Но нельзя искупаться, не намочившись. Если пациент сам не способствует излечению, не положит на это всей своей доброй воли и не отнесется к лечению безусловно серьезно, то никакого исцеления не будет и быть не может. В тот самый момент, когда мы начинаем исследовать символические предначертания и соответствующие пути, пациент обязан им следовать. Если же он, обманывая себя и других, стоит на месте, то никакого излечения не наступит. Пациенту не остается ничего иного, как принять путь индивидуальной жизни, который ему открылся, и следовать ему до тех пор, пока в его бессознательном определенная реакция не укажет ему, что он идет по ложному пути.
Кто на такую нравственную установку не способен, кто не способен быть честным по отношению к самому себе, тот никогда не избавится от невроза. Тот же, кто на это способен, найдет, конечно, возможности и пути избавиться от болезни.
Однако пусть ни врач, ни пациент не предаются иллюзии, будто «анализ» сам по себе достаточен для устранения невроза. Это было бы ошибкой и самообманом. В конечном счете моральный фактор несомненно и безошибочно определяет выбор между болезнью и здоровьем.
Установлением и начертанием «линии жизни» мы доводим до сознания пациента то направление, по которому в каждом данном случае течет либидо. Но эта линия жизни вовсе не тождественна фиктивным направляющим линиям, о которых говорит Адлер и которые являются не чем иным, как произвольной попыткой выделить персону из коллективного психического и признать ее самостоятельное существование. Вернее было бы сказать, что «фиктивная направляющая линия» есть не что иное, как неудачная попытка создать направление жизни. Доказательством негодности такой фикции служит и то, что субъект слишком долго и как бы судорожно держится «линии», созданной им.
Жизненная линия, сконструированная герменевтическим методом, напротив, оказывается временной, ибо жизнь никогда не идет по прямой линии и не признает линий, начертанных далеко вперед. «Всякая истина извилиста», – говорит Ницше. Поэтому линии жизни не могут быть ни принципами, ни идеалами, имеющими универсальное значение; линия жизни может быть лишь той или иной точкой зрения, лишь той или иной условной психологической установкой; она имеет лишь эфемерное, преходящее значение. Упадок интенсивности жизненной силы, чувствительная утрата либидо или же преувеличенное влечение к жизни являются показателями того момента, когда пресекается прежняя линия и начинается новая или, по крайней мере, должна была бы начаться. Иногда достаточно, если мы предоставим бессознательному найти эту новую линию. Нельзя советовать невротику всегда и при всех обстоятельствах принимать такую психическую установку; но иногда лучше всего, если субъект предоставит себя так называемому случаю. Надолго предоставлять себя внешним обстоятельствам, однако, нельзя; необходимо бдительно следить хотя бы за реакциями бессознательного, за снами, которые, подобно барометру, показывают несовершенную одностороннюю окраску нашей внутренней настроенности[191]. Поэтому я считаю необходимым – хотя в данном случае мое мнение и расходится с мнением других психологов, – чтобы пациент и после анализа не терял контакта с бессознательным во избежание рецидива. Ибо я убежден, что анализ можно считать действительно законченным лишь тогда, когда пациент в достаточной мере усвоил методы, дающие ему возможность не терять контакта с бессознательной областью своего психического и достаточное психологическое знание для того, чтобы в каждом данном случае, хотя бы приблизительно, усмотреть свою линию жизни; иначе его сознание не будет в состоянии проследить направление, по которому течет либидо и сохранить свою индивидуальность в ее конечном проявлении. Все сколько-нибудь тяжелые случаи невроза необходимо довести именно до такой точки, иначе излечение будет непрочным.
